Какие-такие у нее в Дурбане были дела, и почему они не пустили ее в
Кабир - об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или попросту сочла
свои дела недостойными внимания двух замечательных молодых господ. Или
двух замечательных молодых господ сочла недостойными посвящения в свои
замечательные дела. Или...
А, пошла она в Шулму вместе со своими делами! Не больно-то и
интересно...
- Матушка Ци, - представилась между тем старуха, намекая тем самым на
необходимость ответных действий с нашей стороны.
- Весьма рады знакомству, - вежливо улыбнулся Кос. - Кос ан-Танья из
Кабира.
Я тоже улыбнулся, следуя примеру Коса, но улыбка вышла довольно
кислой.
- Э-э-э... Чэн.
- Чэн Анкор, - машинально добавил обстоятельный Кос, а я мысленно
пожелал ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.
- Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся Анкорами
Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? - аж прослезилась бабка, одновременно
заглатывая здоровенный кусок лепешки с сыром. Я б таким куском сразу
подавился бы и умер в мучениях. - Вот уж не ждала, не чаяла...
Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином, прервав
болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду - причем Кос
принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин уважительно поглядел на
ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без гарды,
вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.
Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную нам
келью - родную сестру вчерашней - еще позже вышли проследить за обращением
служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-давно распряжены
и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в келью, где сели
играть в нарды.
Я выиграл у Коса восемь динаров.
А он мне их не отдал.
К этому времени успело стемнеть.
Совсем.
...Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где было очень
темно. Интересно, а чего я ожидал ночью в неосвещенном дворе? Луна
спряталась за случайное облако, лишь слегка присыпав светящейся пудрой
верхний край своего временного убежища, и какие-то две нервные звезды
подмигивали нам из-за глинобитного дувала.
Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же отошел
к дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом - темное на
темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи с двумя моргающими
глазами-звездами.
Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью вперед.
Еще недавно я сказал бы: "Бросил сай", но теперь-то я знал, что Сай живой
и говорить о нем следует, как о живом. Я бросил, услышал шорох Косова
плаща - и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья поймал Сая и
положил рядом с собой.
Вот и пускай полежит.
Для начала я просто походил по дворику туда-сюда, поднимая и опуская
руки, наклоняясь в разные стороны, передвигаясь то боком, то вприпрыжку -
короче, привыкая к новому ощущению тела, заключенного в доспех.
Затем я упал. Полежал. Встал. Снова упал. Перекатился на левый бок...
на правый... показал язык любопытным звездам и вскочил.
Неплохо, если для начала. Падаю шумно, но вполне прилично.
Я высоко подпрыгнул, приземлившись на колени, кувырком ушел вперед,
застывая в позиции низкого выпада - и обнаружил обнаженного Единорога у
себя в правой руке.
Мы ничего не сказали друг другу. Что значат слова для тех, кто
способен слиться воедино теснее объятий влюбленных, ближе матери и ребенка
в ее чреве, неразрывнее двух смертельных врагов, сцепившихся в решающей
схватке?! Язык Единорога - язык Блистающих - был ближе к тому, что
переполняло нас обоих, но и он не годился для выражения очищенных от
рассудочной шелухи чувств и слившихся в единый порыв движений.
Вот мы и не говорили.
Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу никого обманывать,
описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не бывает
неискренним.
...Я не думал о том, что делаю. Сознание мое было свободно, и я
почему-то вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда Лю. В
роду Анкоров существовало две главные родовые ветви - Анкоры Вэйские и
Анкор-Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных браков эти ветви
срослись почти намертво. Мой дед Лю - как и я - по внешнему виду был
чистым южанином: невысокий, стройный, жилистый, с буйным, но отходчивым
характером и способностью моментально вспыхивать по любому поводу и без
повода. В его старшем сыне и моем отце, спокойном и неторопливом Янге,
волею судеб повторились в основном северные черты: мощное телосложение и
уравновешенный нрав, ленивая грация крупного зверя и умение незаметно
избегать любых столкновений. Впрочем, отец в последние годы жизни с
Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да, одну Беседу
из двух.
Это было немало. Это было даже очень много. Могучий Янг с легким
Единорогом и маленький Лю с огромным Да-дао. На их Беседы сходился
посмотреть чуть ли не весь Кабир.
Мой отец погиб, когда мне было семнадцать лет. Погиб нелепо,
по-глупому: взбесившаяся лошадь понесла по краю обрыва, случайная осыпь
и... и все. Дед пережил его на восемь лет и тихо умер в своей постели пять
лет тому назад. Но к Единорогу дедушка Лю с тех пор ни разу не прикасался,
отдав его в мое безраздельное пользование (до того я брал Единорога лишь
во время обучения - вернее, мне его давали - а так я носил точно такой же
прямой меч Дан Гьен, только чуть-чуть худшей проковки.)
Дед забрал мой первый меч себе, отдав Большого Да своему племяннику,
который прошлым летом уехал с ним в Мэйлань - и будь проклята черная
лихорадка, что за неделю свела в могилу нестареющего Лю Анкора!
В нашей семье бытовало одно предание - о том, как наш божественный
предок Хэн в великую засуху спас первую виноградную лозу бога виноделия
Юя, и в благодарность получил от божества бочонок вина и дар "пьяного
меча". Каким образом Хэн спасал эту лозу и чем он ее поливал и удобрял -
об этом Анкоры предпочитали не рассказывать посторонним во избежание
кривотолков. Но дальше в предании говорилось, что предок Хэн, не очень-то
доверяя лукавому богу, сперва отхлебнул из бочонка один-два глотка и сразу
после этого взял в руки "пьяный меч". Но погода стояла жаркая, и
вспотевший Хэн вскоре выпил целую пиалу, потом перелил часть бочонка в
жбан и осушил его единым глотком (ох, здоровы пить были предки!), а вскоре
и в самом бочонке показалось дно.
С тех пор и делятся мастера "пьяного меча" на "пьяниц одного глотка",
"пьяниц с пиалой", "пьяниц со жбаном" и "пьяниц с бочонком".
Мой дед Лю был большим мастером "бочонка" - и когда он метался по
турнирной площадке с "мертвецки пьяным" мечом в руке, успевая упасть лицом
вперед - плашмя! - и мгновенно перейти к "Фениксу, взмывающему в грозовое
небо", то на это стоило посмотреть.
Но и не меньше стоило посмотреть на его сына Янга, чей "Феникс" был
вдвое тяжеловеснее, и, прежде чем взмыть в "грозовое небо" сперва
"расправлял крылья", затем "бил клювом на четыре стороны света" и лишь
после...
Собственно, взмывать зачастую уже не приходилось, поскольку у
со-Беседников, попавших под клюв могучего феникса Янга, возникали большие
неприятности.
Вот такие-то дела... Просто-напросто сыну и внуку Чэну Анкору,
надевшему доспех аль-Мутанабби, пришлось стать меньше похожим на своего
деда и больше - на отца. Ладно, запомним - в доспехе мне больше жбана не
выпить.
Ну и не больно-то хотелось... я ж не божественный предок Хэн, мне
лозу не поливать.
...Мы замерли, и некоторое время я стоял, не двигаясь, и
прислушиваясь к самому себе. Дыхание сбилось лишь самую малость и почти
сразу же восстановилось, тяжести доспеха не ощущалось вовсе, словно он
стал второй кожей и прирос к телу; само тело от ног до кончика клинка
Единорога было легким и послушным.
- Ну? - бросил я в сторону мрака по имени Кос. - Как?
- Ничего, - ответила темнота. - Вполне.
В устах ан-Таньи - тем более нового, независимого ан-Таньи - это было
невероятной похвалой. Впрочем, я мог и не интересоваться его мнением. Я и
сам знал, что - вполне.
Мы знали. Я-Единорог.
Наступала очередь Дзюттэ. Я аккуратно и бережно опустил возбужденного
Дан Гьена в ножны и вынул из-за пояса подозрительно тихого шута.
И вновь стал ходить по двору кругами, помахивая Дзюттэ в воздухе,
привыкая к его балансу и рельефу рукояти. Правую, железную руку я
намеренно держал подальше от Единорога - мне хотелось поближе
познакомиться с шутом-Блистающим без посредничества моего меча.
Работая Единорогом, я обычно держал пальцы левой руки собранными в
незамкнутое кольцо, то есть сжимая воображаемую пиалу, или смыкал прямые
указательный и безымянный, собрав остальные пальцы к центру ладони -
отчего ладонь начинала походить на своеобразный меч.
Так, держа Дзю в левой, я смогу одновременно "взять пиалу"... это
хорошо. Это привычно. Хотя теперь уже и не очень-то нужно. Поехали
дальше... баланс, вроде, пойман... интересное дело - Обломок в два с
лишним раза короче Единорога, а весит, почитай, столько же! Колоть им
бессмысленно - он тупой; рубить тоже глупо - разве что по голове
кому-нибудь попадешь...
Что ж это выходит, шут? Оказывается, ты для нападения совсем-совсем
неприспособленный?! И переучивай тебя или не переучивай - ты все равно для
убийства не шибко годен? Все Блистающие могут в принципе переучиться и
убивать людей, да не хотят, - а ты даже если и захочешь, то все равно не
сможешь!
Вот и Друдл, пусть и с Детским Учителем в руке - хотел, да не смог...
а вот их обоих - и захотели, и смогли!
Так, не будем погонять коня ненависти... не ко времени. Как же тебя
перехватывать, Обломок ты этакий, чтоб ты из прямого хвата в обратный лег?
А если...
И тут я отчетливо почувствовал, как Дзюттэ дрогнул в моей руке,
пытаясь помочь, подтолкнуть, подсказать...
- Нет уж, погоди, - вслух сказал я, прекрасно понимая, что без помощи
Единорога Обломок меня не услышит, а услышав - не поймет. - Дай-ка я сам
сперва разберусь, что к чему... сам.
В общем, при определенной сноровке дело оказалось не очень сложным. Я
еще раз мысленно представил, как увесистый Обломок вращается вокруг моего
запястья, как после четверти круга я прихватываю большим пальцем его
гарду-лепесток, удобная у тебя гарда, шут, зря над ней Кабир смеялся,
дураки они все! - и к концу оборота Дзю уже...
- Ну, теперь давай, шут! - выкрикнул я.
...и через мгновение лихо крутанувшийся Дзю уже лежал вдоль моего
предплечья, лязгнув о металл поручня... или наруча, или как там этот
железный нарукавник называется.
- Молодец, - прошептал я, имея в виду то ли себя, то ли Обломка, то
ли нас обоих вместе.
Продолжая крутить Дзюттэ, то и дело меняя хват, я прикидывал, как
можно на Обломка - вернее, на руку, защищенную им, - ловить чужой клинок.
Получалось, что ловить можно по-всякому и довольно неплохо. На такой
толстый брусок (прости, Дзю!) и Гвениля поймать не страшно, если вовремя
спружинить.
Главное - чуть проскальзывать во время столкновения, и тогда бьющий
клинок вполне способен застрять между Дзю и лепестком его гарды. А там -
резкий рывок с поворотом, и Блистающий вылетает из рук, его держащих,
или...
Или одним Блистающим в мире становится меньше. Был бы жив Шото, он бы
со мной согласился.
...Я поймал себя на том, что понятия мои и Единорога так тесно
