рассвет, свои последние минуты перед тем, как убраться восвояси, люди -
кажется, те же самые, только теперь их было гораздо меньше - сбившиеся у
дощатой ограды, и туманы, сизые туманы старого погоста...
Оставалось уже не так далеко до полуночи, когда поблизости от тихого
шафлярского кладбища зафыркала лошадь, а следом за ней заскрипели колеса -
сразу, из тишины, словно чужой тарантас свалился с неба.
Впрочем, с неба - это вряд ли.
- Явился... - пробормотал аббат, отворачиваясь и глядя в фиолетовое,
цвета епископской мантии небо с крупными бриллиантами звезд.
Смотреть на пришельца настоятелю не хотелось - даже для того, чтобы
увидеть, что голова гостя непокрыта: свой неизменный берет с петушиным
пером тот нервно комкал в кулаке.
- Кто это? - повернулась к брату удивленная Тереза.
- Он. Марта, небось, рассказывала... Петушиное Перо.
- Великий Здрайца?! - ахнула Тереза и, резко встав навстречу
выступившей из темноты фигуре прибывшего, неприязненно поинтересовалась:
- Что, по отцову душу приехал, вражина?
- Не мели языком, - возница тарантаса устало вытер сжатым в кулаке
беретом покрытый испариной лоб, хоть ночь выдалась отнюдь не жаркой, и
потеть было вроде бы не с чего. - Отвалится. Не моя она, душа отца вашего,
хоть и жаль, а не моя. Не дотянуться...
- Тогда - зачем? - не выдержала Марта, прижимая к себе чуть слышно
заскулившего Джоша. - За ним?
Она кивнула на пса.
- И не за ним, не бойся, - досадливо отмахнулся Великий Здрайца. -
Хотя и следовало бы... Хотите, рассмешу?! Не хотите? Ну, тогда все равно
рассмешу. Сам не знаю - зачем я здесь! Разве что тебя повидать, воровочка
моя, - дьявол невесело усмехнулся, присаживаясь рядом и делая вид, что
хочет приобнять Марту за плечи.
Марта собралась было отодвинуться, но отчего-то не стала этого
делать, только зябко поежилась.
Помолчали.
- Спасибо, - не к месту проворчал вдруг Михал и осекся, словно
смутился.
- Кому? - искренне удивился Петушиное Перо. - Кому спасибо-то? Мне?!
- Тебе, - кивнул Михал. - За то что и Марте, и мне помог тогда живыми
уйти. Вот уж откуда помощи не ждал... Но все равно - спасибо.
Явно растерявшийся Здрайца не нашелся, что ответить. Повисла
натянутая пауза, во время которой аббат Ян думал, что в простом "спасибо"
кроется "спаси Бог", только большинство об этом давно забыло.
- И что же ты теперь собираешься делать? - снова первой не выдержала
Марта. - Я ведь понимаю... ох, ничего я уже не понимаю, только от тебя
ведь просто так не отвяжешься! Что делать будешь, я тебя спрашиваю?!
- Да не знаю я! - чуть ли не выкрикнул дьявол в лицо женщине, брызжа
слюной. - Не знаю! Раньше мне было плохо - о, если бы ты знала, воровочка,
как мне было плохо!.. неправильное это слово, нет таких слов в
человеческом языке, это надо пережить самому! И сейчас мне плохо, но
сейчас мне именно плохо, я впервые в жизни ощущаю именно это, впервые
чувствую правильность сказанного!.. ну зачем, какого черта тебя занесло в
Вену, воровочка?!
Казалось, Петушиное Перо, забывшись, разговаривает сам с собой, но
все слушали его, затаив дыхание - никто из пятерых не мог себе представить
такого дьявола! "Он что, каяться собрался? - изумился аббат Ян. - Господи,
прости меня, грешного - может, и для него еще не все потеряно?!"
- ...раньше я ощущал это каждым мгновением своего существования, -
продолжал Великий Здрайца. - Каждое мгновение - вечная мука, и я мог лишь
надеяться, что когда-нибудь сумею это прекратить, исчезнуть, не быть - о,
как же я хотел не быть!.. Да, я мучился всегда; и мучения других были
столь мелкими и жалкими по сравнению с моими собственными, что я попросту
не замечал их, как ты не всегда замечаешь муравьев под ногами! Но до
встречи с тобой, воровочка, до сторожки в лесу на окраине Вены, мне, по
крайней мере, было все понятно: ценой мук своих и чужих я копил выкуп,
который должен был избавить меня от проклятья существования! Я знал, что
это будет нескоро, что придется перетерпеть вечность, а потом еще одну
вечность - но это будет! И к прежним мукам я уже отчасти притерпелся,
свыкся с ними, как с неизбежностью; лишь иногда, когда я ощущал в себе
руку Преисподней в полной мере, мои страдания становились невыносимыми -
но это длилось недолго... А теперь - теперь я чувствую, как все вокруг
рушится, я уже ни в чем не уверен, ни в сегодняшнем рабстве, ни в
завтрашней свободе; я познал новые ощущения, тоже мучительные, но...
другие! Одиночество срослось со мной, а сейчас кто-то отдирает его от
меня, отдирает с мясом, с кровью, и мне все время кажется, что этот
"кто-то" - я сам! И это с тех пор, как я встретил тебя, моя воровочка! Что
же ты со мной сделала?! И что теперь делать мне?! Люди, скажите - что
делать несчастному дьяволу?!
Петушиное Перо захлебнулся и умолк.
Собравшиеся на могиле Самуила-бацы люди тоже потрясенно молчали,
боясь поднять глаза и посмотреть на Великого Здрайцу.
- Полагаю, я не все понял из твоей речи, - проговорил наконец аббат
Ян, - но душой чувствую, что говорил ты искренне. Господи, прости меня,
грешного, за то, что скажу сейчас - но если путь спасения открыт для
каждого, то ведь это должно значить именно "для каждого"?! Может быть, и у
тебя есть надежда, о которой говорил ты - надежда искупить свои грехи и
спастись? Скажи, не могу ли я чем-то помочь тебе?
Отец настоятель чувствовал, что кощунствует, но слова сами срывались
с его уст, помимо воли Яна.
- Помочь МНЕ? - саркастически ухмыльнулся дьявол.
И некоторое время качал головой, уставясь перед собой в одну точку.
- Еще никто не предлагал мне помощи, - тихо произнес он после долгой
паузы. - Я - многим, но мне - никто. Может быть, ты и вправду святой?
Несмотря на все твои грехи? Грешный святой, святой грешник... настоятель
Казимежского кабака! Но даже если так, если ты искренен в своем порыве,
как я в своей исповеди - чем ты можешь помочь мне?
- Еще не знаю, - честно признался Ян. - Но если ты кое-что объяснишь
мне, я надеюсь, отыщется выход...
- И что же вам не терпится узнать, святой отец? Не приходилось раньше
исповедовать дьявола? - Петушиное Перо сбился на свой обычный язвительный
тон, но тут же оборвал сам себя. - Тем более что я не советую верить мне
до конца. Даже когда я говорю правду - а я говорю ее куда чаще, чем
думаете вы, люди - в ней, в этой правде, может таиться подвох, незаметный
для меня самого! Ты это должен понимать лучше других, святой отец... А я,
в свою очередь, не верю, что ты способен мне чем-то помочь. Подумай - как
ты собираешься это сделать? Душу свою продашь, чтоб спасти проклятого?!
Нет, знаю, не продашь... да и нет у меня права подписывать подобный
договор. До встречи с ней, - он кивнул на закусившую губу Марту, - я бы не
стал даже разговаривать с тобой об этом. Но чем черт не шутит, когда
дьявол спит! Как тебе такая шутка, святой отец?! Знаю, не нравится...
Спрашивай! И я отвечу, если смогу.
- Тогда, на мельнице, - аббат говорил медленно, тщательно подбирая
слова и стараясь не смотреть Петушиному Перу в глаза, - ты сказал перед
отъездом, что муки освобождают. И что душа того несчастного, которую ты
насильно для нее самой вложил в мертвеца, теперь для тебя потеряна. Если
это так - а это наверняка так, иначе порочна сама идея чистилища! - то,
может быть, и ты, пройдя сквозь мучения, способен очиститься и
освободиться?
- Не способен, - грустно дернул себя за эспаньолку Петушиное Перо. -
Для меня этот путь закрыт. Я проклят. Но я могу освободиться по-другому.
Тебе наверняка не понравится эта дорожка к спасению, святой отец, но для
меня она - единственная.
От аббата, да и от остальных не укрылось, что последние слова дьявол
произнес неуверенно. "А что, если он и сейчас хитрит, ведет какую-то свою
игру?!" - мельком подумала Марта, но, взглянув на понурившегося Великого
Здрайцу, тут же сама устыдилась своей мысли. Надо быть дьяволом, чтобы
настолько притворяться!
Впрочем, существо перед ней и было дьяволом.
- Я проклят, - повторил Петушиное Перо. - Я брожу среди вас, я творю
то, что вы, люди, называете злом - но для меня это не зло, а всего лишь
способ моего существования. Я просто не могу по-другому, как вы не можете
не дышать!
- Не можешь или не хочешь? Или просто не знаешь, как это -
по-другому? - перебил дьявола аббат.
- Не знаю, - подумав, ответил Петушиное Перо. - Я соблазняю людей
тем, что действительно могу им дать, и чтобы выполнить обещанное, я
прибегаю к помощи тех, кто сделал меня таким, каким я стал. Вельзевул,
Сатана, Люцифер, Антихрист - зовите их как угодно! Я сам никогда не видел
их, никогда не разговаривал с ними знакомым мне языком, и ни одно из имен
человеческих или нечеловеческих не подходит им, как змеиная шкура не
подходит волку; но когда я прибегаю к мощи Преисподней, чтобы выполнить
обещанное, я ощущаю Геенну в себе - и тогда мои муки усиливаются
тысячекратно! Но она же дарует мне силы выполнить то, что мне нужно. И в
результате я приобретаю чью-то душу. Одну, другую, третью... Я коплю
выкуп. Выкуп, который освободит меня. Я не знаю, сколько душ мне для этого
понадобится - но я коплю...
Петушиное Перо обреченно сморщился и отвернулся.
- Ты уверен, что это - путь к освобождению? - тихо спросил бледный
как смерть аббат Ян.
- Да, - кивнул Великий Здрайца.
- И где же ты хранишь принадлежащие тебе души? - аббат едва сдерживал
волнение; то, что сейчас открывалось ему, вызывало озноб, и отец
настоятель, напрягшись, внутренне дрожал мелкой дрожью. Он чувствовал: еще
немного - и он узнает все или почти все, что хотел, еще немного, и он
поймет, что выход есть, что его просто не может не быть!
- Освободить их хочешь? - поднял бровь дьявол. - Не выйдет, святоша.
Это ведь только в сказках - распороли волку брюхо, и вылезли из него целые
толпы съеденных... и стали жить-поживать. Они, души эти проданные - в аду,
как и полагается... во мне! Они - часть меня, ты это понимаешь, мой
жалостливый аббатик?! А тех, которые еще находятся в телах живых, я держу
на невидимых нитях, как кукольник держит своих марионеток, и по мере
надобности дергаю за эти нити, вынуждая повиноваться!
- Значит, они тоже страдают?
- А как ты думал?! Нет, аббатик, ты просто удивляешь меня... Они - в
аду, а этот ад - во мне. Хоть он и ничто по сравнению с Преисподней,
которая время от времени входит в меня! - но и его вполне достаточно,
чтобы эти душонки настрадались вволю! Да и выйдя на миг по моей воле на
свободу, прогулявшись на коротком поводке, они не чувствуют себя лучше!
Представь, святой отец: выпав из адского небытия, ощутить себя, к примеру,
в теле мертвеца! Ты никогда не был в неживом, вынужденном жить?! Тебе
повезло, аббатик...
- Но, страдая в тебе, они очищаются?
Окружающие наконец увидели, как дрожит в возбуждении святой отец.
- Нет. Во мне - нет. Очищают лишь муки чистилища, но не адские муки.
Чему тебя учили, святой отец?! Здесь, на земле, и только здесь проходят
люди свое чистилище: умирают, рождаются вновь, забывая себя, забывая, кем
были раньше, как не помню этого и я; одни постепенно уходят вверх, и мне
уже не дотянуться до них, другие все больше погрязают в том, что вы
называете грехом, но все-таки боятся встать с дьяволом лицом к лицу;
третьи же сами выкармливают пожирающий их огонь, третьи непрерывно кричат
жизни "дай!" - и вот этих-то я не упущу! А попав в мой внутренний ад, души
