любые достоинства - если, конечно, они не принадлежат вам! Ну что, я могу
считать себя прощенным за первую неловкость?
Правая спица поиграла со шнуром марлотты и, опустившись вниз,
остановилась у рукояти Дзюттэ.
- А это, надо полагать, личный советник царственного ятагана Шешеза
фарр-ла-Кабир, Дзюттэ... э-э-э...
- Надо полагать, - довольно-таки невежливо прервал ее Дзю. - Дзюттэ
Обломок, с вашего позволения! Только я не советник. Я - шут. Не верите? Ну
хотите, пошучу? Могу даже вполне прилично...
- Жаль, - протянула левая спица.
- Что - жаль? - немедленно заинтересовался Обломок. - Что могу шутить
вполне прилично? Тогда, опять же с вашего позволения, могу и вполне
неприлично...
- Нет, не это, - хором ответили Эмейские спицы. - Жаль, что вы не
советник. А то бы вы посоветовали Мэйланьскому Единорогу не расточать нам
излишних комплиментов. Это мы слышим ежедневно, и для этого не надо
уезжать из Мэйланя в Кабир, чтобы спустя сотню лет вернуться обратно.
- Зато я расточаю комплименты довольно редко, - вмешался я. - А в
последнее время, знаете ли, вообще обходился без этого. Такое уж оно
получилось, мое последнее время.
- Вот-вот, - усмехнулась правая спица. - Теперь вы больше подходите
для той роли, которую вам приписывают во всем эмирате.
- Роль? Какая роль?!
- Роль героя. Сурового Блистающего древности, чудом попавшего в наше
тихое и спокойное время.
Я еле сдержался. В наше тихое и спокойное время... вот Детский
Учитель посмеялся бы, если бы услышал. Впрочем, он и при жизни был
сдержанным, а смеющимся я его не видел вообще никогда.
- Вы сказали - в наше тихое и спокойное время, - я опустился в ножны
и говорил теперь тихо и невыразительно. - Я до того сказал: "В последнее
время". Я не гожусь в герои древности, я не уверен, были ли в древности
герои; я даже не уверен, были ли в древности Блистающие, осознающие, что
они - Блистающие; я говорю банальные комплименты, но все это оттого, что я
боюсь.
- Боитесь? - удивлению спиц не было предела. - Чего? Или - кого?
- Я боюсь, что наши слова сольются, и придется говорить: в наше тихое
и спокойное последнее время. Вот этого-то я и боюсь.
- Меня зовут Аун, - после долгого раздумья сказала правая спица.
- А меня - Аунух, - добавила левая, и я вдруг снова остро ощутил всю
мощь их обаяния.
Чэн сжал на моей рукояти железные пальцы.
- Нас ждет празднество, - то ли спросил, то ли утвердительно заявил
он. - Еще одно празднество. А мне говорили, что это будет прием. Вдобавок
официальный.
- Да, празднество, - о чем-то думая, небрежно ответила Юнъэр. - Это
хорошо, что празднество; хорошо, что оно нас ждет; и хорошо, что вы такой,
какой вы есть, Высший Чэн - вне зависимости от моих представлений о вас и
вне зависимости от личины героя древности.
Я не расслышал, что говорили в этот момент Эмейские спицы, проворно
сновавшие в ее пальцах, но наверняка они говорили нечто похожее.
- А почему это хорошо? - удивленно спросил Чэн-Я.
То, что ответила Юнъэр Мэйланьская и Эмейские спицы Мэйлань-го,
совпало полностью.
- Потому что так мне (нам) будет проще объявить о нашей помолвке, -
сказали они.
Когда они вышли отдать какие-то заключительные распоряжения, Дзю
обратился ко мне с довольно-таки странной просьбой.
- Слушай, Однорог, - заявил он, - не сочти за труд... Ты не мог бы
попросить своего Чэна, чтобы он описал мне эту... Юнъэр. Только
обязательно вслух, а ты переведешь для меня. Ладно?
- Ладно, - недоуменно звякнул я, выходя из столбняка, в который меня
повергло заявление спиц и Юнъэр, и сообщил Чэну о просьбе Обломка.
Чэн пожал плечами, но перечить не стал.
И он, и я понимали, что здесь дело нечисто. Предположить, что Обломок
решил удовлетворить свое досужее любопытство, не расслышав последних слов
спиц, или просто не придав им значения - ну уж нет, кто угодно, но только
не Дзю...
- Ну, - начал Чэн, - невысокая такая, на полголовы ниже меня... чуть
полнее, чем принято в Кабире, руки округлые и мягкие, пальцы двигаются
легко и быстро, грудь Юнъэр... слушай, Дзю, ну не могу я так! Тебе же ее
грудь - как мне твоя гарда! Чисто деловой интерес!.. грудь ему описывай...
- Не отвлекайся, - строго заметил Обломок, и Чэн-Я покраснел. - И
гарду мою не тронь... в переносном, разумеется, смысле! А грудь... Так, о
груди не надо, будем считать, что интерес у меня сугубо эстетический, и
продолжим дальше...
- Лицо, - покорно продолжил Чэн-Я, - лицо... Ну, круглое у нее лицо,
нос орлиный, глаза миндалевидные, мечтательные такие, но...
- Конкретнее! - возмутился Дзюттэ.
- Раскосые у нее глаза! - чуть не закричал Чэн-Я. - Раскосые, но
большие и вытянутые! Проклятье!.. Рот маленький, чуть подкрашен, уши тоже
маленькие, зато ресницы большие... Длинные ресницы! Желтый бог Мо тебя
проглоти, Обломок несчастный!
- О боге Мо - после, - распорядился Дзю. - Одежду описывай. И чтоб
подробно.
- Одежда, одежда... Прическа высоким узлом с перьями зимородка и
жемчужными нитями, две шпильки в виде парящих фениксов...
- Это не одежда, - Дзю был неумолим. - Не морочь мне набалдашник!
Продолжай!
- Одежда... Халат длинный, багрово-дымчатого атласа, расшит цветами,
по подолу... по подолу - жемчуг. Пояс-обруч, свисает чуть ниже талии,
украшен бляхами из яшмы в золотой оправе... туфельки шелковые, остроносые,
узор выткан ярко-пунцовой и золотой нитью... безрукавка еще поверх халата,
бледно-салатная, что ли...
Чэн все говорил, я послушно переводил, превращая слова человеческой
речи в звуки языка Блистающих - но я чувствовал, как с каждым
произнесенным вслух словом в Чэне что-то меняется. Словно это были не
слова, а капли усиливающегося дождя, падающие на пылающую жаровню, и вот
уже огонь шипит и утихает, дым сизым облаком окутывает углубление с
трещащими угольями... зыбко и сыро...
- Хватит, - наконец смилостивился Обломок. - Единорог, теперь ты!
- Что - я?
- Рассказывай! О спицах этих болтливых рассказывай! Вслух, и чтоб Чэн
слышал!..
И экзекуция повторилась.
...Когда я умолк, обессиленный и опустошенный, Дзю поворочался за
поясом и расслабился.
- Когда я был молодым и гораздо более умным, чем сейчас, - ни к кому
не обращаясь, сообщил он, - я мечтал о ножнах. Были одни такие ножны, с
бахромой по ободку. Спать не мог - все эти ножны снились. И тогда один
старый шут, нож Бечак иль-Карс, предложил мне рассказать ему о моих
вожделенных ножнах. Только подробно и не упуская ни одной детали... И я
рассказал. А потом снова увидел эти ножны. Ножны как ножны, ничего
особенного... Очарование ушло. Когда любишь, невозможно рассказать, за что
любишь... а если возможно - то это уже не любовь. Чэн, Единорог - гляньте
в щелку: эти спицы Мэйлань-го и их Юнъэр не видны ли?
И мы глянули. И увидели Эмейских спиц и госпожу Юнъэр, с кем-то
разговаривающих. И еще увидели накрытые столы, входящих гостей... все, как
обычно. И снова - Эмейские спицы. И снова Юнъэр Мэйланьская.
И - ничего. Сизый дым над жаровней. Потрясение ушло. Обаятельные
сестры-Блистающие, милая и умная женщина... ну и?.. ну и не более того.
- Ты жесток, Дзю, - тихо сказал я.
- Спасибо, Дзю, - тихо сказал Чэн.
- Ты жесток, Дзю, - тихо сказали мы. - Спасибо.
- Не за что, - буркнул Обломок.
И добавил:
- Я - шут. А шуты добрыми не бывают.
- Ты шут Шешеза фарр-ла-Кабир, - зачем-то заметил я.
Дзю усмехнулся.
- А ты? - спросил он.
- Что - я?
- То-то же... - как-то невпопад завершил Обломок. - Шуты не бывают
добрыми, Единорог. И еще - шуты не бывают чьими-то...
- Наставник был добрым, - пробормотал Чэн-Я, и железные пальцы на
моей рукояти превратились в тиски, и я чуть не закричал от боли.
От той, давней боли, от эха ночного Кабира, от ночи, в которой умирал
маленький ятаган, бывший Детским Учителем...
- Наставник был добрым, - еле слышно согласился Дзюттэ. - Наставник -
был.
А празднество получилось таким, как и любое другое. Местные Придатки
вовсю шумели за богато накрытыми столами, всячески развлекая Чэна; в
оружейном углу цвет здешних Блистающих не давал мне скучать, расспрашивая
отнюдь не об убийствах и преследованиях, а о кабирских модах и турнирах, о
характере ятагана Шешеза, о Посвящении у старого Фархада и о прочих
приятных вещах, располагающих к суесловию.
Я с наигранной живостью отвечал, временами давая ничего не значащие
обещания по-Беседовать то с милым крюком из семейства Тье-Чинчи, то с
вежливой, но настырной секирой из двуручных Фэн-тоу-фу - простите, ради
Небесного Молота, как только выпадет свободная минутка, а вот когда она
выпадет - совершенно неизвестно, но я обязательно, обязательно...
"Ну почему у меня всякий раз празднества предвещают какую-то
неприятность?! - размышлял я, делая вид, что слушаю мэйланьские сплетни в
изложении двух разговорчивых сабель Чандрахасса. - Почему?! Посвящение у
Абу-Салимов - и турнир, веселье у Коблана - и побоище в переулке; теперь в
Мэйлане два торжества подряд - и невесть откуда объявляется помолвка! При
чем тут помолвка?! Ну, Чэна давно пора женить - так сейчас не время... а
мне свадьбы играть - дело, конечно, хорошее, только кто Волчьей Метле
объяснит, что оно, дело это, хорошее, и что не надо по этому поводу платки
у спиц Мэйлань-го в клочья драть..."
Некоторые из приглашенных гостей время от времени выходили из зала
по-Беседовать - здесь было не принято Беседовать прямо в зале - мне никто
открыто не предлагал принять в этом участие, но многие Блистающие
вопросительно поглядывали в мою сторону. Я игнорировал досужее любопытство
местных задир, ждущих, так сказать от героя дня немедленных подвигов, - и
в свою очередь не раз косился на Эмейских спиц, которые не посещали
оружейный угол, а все время находились за отворотом безрукавки Юнъэр.
Я ожидал продолжения - уж больно эти слова о помолвке были не ко
времени, чтоб счесть их просто милой шуткой - но продолжения не было.
Послышалось мне, что ли?!.
В трех-четырех выпадах от меня Обломок привычно развлекал почтенную
публику. Судя по всему, Дзю в считанные минуты стал всеобщим любимцем -
что меня ничуть не удивляло - а некоторые алебарды после острот Обломка
просто падали от хохота, и их Придаткам приходилось отрываться от стола и
поднимать не в меру смешливых Блистающих.
Рядом с Обломком глубокомысленно помалкивал Заррахид, изредка
вставляя короткие "да" или "нет". Кстати, в паре с Дзю они смотрелись
весьма оригинально: один - короткий, плотный, развязно-нахальный, и другой
- элегантно-узкий, спокойный, с изысканными манерами аристократа.
Ну просто две стороны кабирской действительности!
Третья, темная сторона этой самой действительности - то есть наш
приятель Сай - была не видна. Сай совершенно не вылезал из-за пояса
ан-Таньи и в оружейный угол не заглядывал, беря пример со спиц. Но я не
раз ловил его острый взгляд из-под столешницы, шарящий по залу.
Похоже, никого из обожженных Шулмой здесь не наблюдалось.
Какой-то мой Прямой родич - юный меч Цзянь, представившийся как
Баолун, Драгоценный Дракон, - поинтересовался у меня, что я думаю об
использовании ножен для отражения некоторых скользящих ударов. Я ответил,
что я думаю по этому поводу - хотя думал в этот момент совсем о другом.
"Если эта суматоха растянется на дни, или и того хуже - на недели, -
думал я, выслушивая благодарности Драгоценного Дракона и вежливо кивая ему
