север, на север! Я говорю вам - дух неба!
И тотчас перепуганные люди подхватили это внушение, повторяя:
- На север, бежим на север, скорее!
Толпа воинов, тяжело нагруженных вещами, и женщин с детьми вперемешку
со стадом оленей беспорядочно двинулась к опушке леса. Вода уже тушила
ближайшие к ней костры, с них валил едкий дым, шипя чернели головни и
гаснул свет.
Амнундак еще стоял вблизи землянки чужеземцев. Воины, поспешившие
внутрь, чтобы вывести Горохова, вернулись испуганные:
- Белый колдун исчез вместе с собакой, вылетел в дымовое отверстие,
жилище пусто!
Так доложили они. И Амнундак, всплеснув руками, побежал вслед за
своими подданными к северной опушке, сопровождаемый караульными. Когда
поляна опустела, Горохов спустился с дерева, подбежал к землянке, стащил с
откоса одну из берестянок вместе с привязанным к ней веслом, вытряхнул
снег и перенес берестянку к тополю, посадил в носовую часть Пеструху, в
середину сложил свою котомку и ружье, сам сел к корме, взял весло и стал
ждать. Крики онкилонов уже замирали вдали, последние костры гасли, вода
подступала к двери землянки.
<Эх, - подумал Горохов, - в лодке можно еще кое-что увезти, ну хоть
бы меховое одеяло! Поди, товарищи отдали мой спальный мешок Аннуир, да и
плыть ночью холодно будет>.
Он побежал к землянке, увидел, что вход в нее уже залит, быстро
вернулся к своей заделанной дыре, разбросал бревешки, вытащил одеяло и,
преследуемый по пятам водой, вернулся к берестянке.
<Так-то лучше будет>, - подумал он, усаживаясь на одну половину
одеяла и закрывая ноги другой.
Вода уже шипела, пожирая снег вокруг берестянки; кругом становилось
темнее, только землянка выделялась белой массой на черном фоне. Вот
берестянка всплыла, и Горохов заработал веслом, отплывая в сторону озера.
- Прощай, наше жилище! - сказал он, проплывая мимо землянки. - Не
довелось нам в тебе зимовать, да и никто не будет - все попортит вода!
Мерно загребало двухконечное весло то справа, то слева, и легкая
посудина скользила по черной воде; глаза привыкали к темноте и различали
уже стену леса, отступавшую назад, с двумя белыми горбами землянок, а
впереди - простор, откуда с напором стремилась вода. Среди этого простора
Горохов скоро различил плоский бугор и почувствовал, что стало труднее
грести. Он догадался, что это вода поднимается пузырем среди озера, и стал
объезжать его стороной, борясь с течением. Когда он его обогнул, течение
начало помогать ему. И скоро он очутился у противоположной опушки. Теперь
нужно было найти тропу, ведущую на юг; белевшие на фоне леса землянки
помогли ему ориентироваться; он помнил, в каком направлении от них должна
быть тропа.
Вот он нашел ее и поплыл по узкому каналу между двумя стенами леса;
стало темнее, и нужно было плыть очень осторожно, чтобы не пропороть
топкое дно берестянки каким-нибудь торчащим из воды сучком. Горохов
перестал грести и предоставил течению нести легкую посудину. Но скоро
течение ослабело, а потом началось обратное, и пришлось снова взяться за
весло: смерив глубину, Горохов нашел, что она не выше колена.
Едва он начал загребать, как впереди послышался сильный шум, плеск,
фырканье и мычанье - очевидно, по тропе двигались дикие быки, и встреча с
ними представляла страшную опасность. Горохов недолго думая задвинул
берестянку в стену леса, в чащу, в двух - трех шагах от тропы, обхватил
одной рукой ствол дерева, другой с веслом уперся в дно и стал ждать. Плеск
и шум быстро приближались, и вот по тропе-каналу мимо его убежища, пыхтя,
сопя, фыркая, начала двигаться темная масса крупных животных, напиравших
друг на друга в своем поспешном бегстве от наводнения на север; они бежали
тяжелой рысью, почти по брюхо в воде, разбрасывая фонтаны брызг и
производя волны, расходившиеся в глубь леса. Если бы Горохов не держался
за дерево и не уперся веслом в дно, берестянку неминуемо опрокинуло бы;
якут провел несколько неприятных минут, пока стадо не пробежало мимо и
вода не успокоилась.
Не успел он после этого проплыть и сотни метров, как снова послышался
шум и плеск, быстро приближавшиеся; опять пришлось укрываться в чаще. На
этот раз промчалось несколько носорогов, поднявших такую волну, что
Горохов с трудом удержал равновесно лодки; его окатило целым фонтаном
воды.
- Прокляты будьте, неуклюжие твари, язвило вас, окаянные! - ворчал
он, отирая лицо. - Этак далеко не уедешь, а воду отливать нечем, да и
темно.
Не успело улечься волнение, поднятое носорогами, как надвинулся табун
лошадей, еще больше взволновавших воду; они бежали быстрее, чем быки,
вставали на дыбы, стараясь обогнать друг друга, фыркали и ржали.
Не доезжая следующей поляны, Горохову пришлось укрываться еще раз:
теперь бежали вперемешку быки и лошади, а вслед за ними еще десяток
медведей. Наконец он выплыл на поляну-озеро и начал его пересекать, огибая
среднюю часть, где вода поднималась бугром; когда он выплыл почти на
середину, вода внезапно запенилась, поднялась, волнами его чуть не
перевернуло. Грохот и плеск, донесшиеся с окраин, показали, что прокатился
новый удар землетрясения. Борясь с волнами, Горохов добрался наконец до
следующей опушки, нашел канал и поплыл дальше, но очень скоро остановился
в недоумении: канал делился на три ветви, и ночью не было никакой
возможности выбрать надлежащее направление - окраины котловины
неразличимы, компаса не было, звезд не видно
<Ничего не поделаешь, придется ждать рассвета, - решил Горохов. -
Надо быть, уже недолго: сколько времени я мотаюсь по воде, а затрясло
после полуночи>.
Последняя речь шамана
Горохов свернул с канала подальше в чащу, куда волны с поляны и с
канала могли доходить уже очень ослабленные; привязав берестянку к дереву,
растянулся на дне ее, завернувшись в одеяло, и заснул, слегка покачиваясь
на волнах.
Проснулся он поздно от воя Пеструхи. Раскрыв глаза, он увидел, что
поднявшаяся за ночь вода прижала берестянку к ветвям дерева. Собаку так
сильно сжало, что она не могла двинуться. Чтобы освободить ее, пришлось
прибегнуть к ножу и срезать ряд веток. Горохов попробовал смерить глубину
и не мог достать дна, а весло вместе с рукой было больше двух метров.
<Ну и наводнение же! - подумал якут. - Теперь уж зверья по пути не
встретишь: которые не успели убежать - перетонули>.
Пеструха, освобожденная из плена, обнюхивала котомку, виляя хвостом и
умильно поглядывая на хозяина.
- Проголодалась, бедняга! - догадался последний. - И впрямь пора
поесть, только еды-то у нас малость и чай варить нельзя. А дичи уже нет!
Он достал из котомки лепешку и копченого гуся, захваченного из
обильного запаса, который был подвешен под крышей землянки; стал есть,
отдавая собаке необглоданные кости и обрезки.
- Эх, последнего гуся едим, Пеструха! - обратился он к собаке. - Ведь
наш запас уже затопило - никто не спас, жалось какая!
Этот запас напомнил ему про Раку, ее заботы о нем, и ему стало
грустно. Вспомнил он Казачье и свою старую, сварливую жену, из-за которой
он часто уходил из дому к соседям или нанимался каюром к купцам на длинные
концы. И он подумал, что можно еще попытаться увезти Раку, - онкилоны,
наверно, остановились на первой сухой поляне, спят после ночной тревоги и
бегства. Можно подплыть к ним, пробраться на опушку и выждать, когда Раку
появится где-нибудь поблизости, окликнуть ее, забрать - и в лодку. По воде
онкилоны не догонят. Его товарищи сегодня до вечера должны еще ждать, а
если даже ушли, то в первый день далеко не пройдут, по следу их можно
скоро догнать. Горохов сообразил, что за ночь он отплыл только до
следующей поляны, то есть километра три - четыре, не больше, - значит,
возвращаться недалеко.
Приняв это решение во время завтрака, якут отвязал берестянку и
поплыл на север. Солнце уже давно взошло и по временам появлялось между
тучами и пригревало. При дневном свете картина наводнения не производила
такого жуткого впечатления, как ночью. Вода сверкала, струилась, стена
леса отражалась в зеркале озера. Горохова удивило лишь обилие всякого
мусора, который плавал на поверхности воды в лесу и на каналах; только на
полянах, откуда вода растекалась во все стороны, поверхность ее была
чиста. Добравшись быстро до поляны, где было стойбище, он решил подновить
запас провизии - подплыл к землянке, затопленной выше дверей, влез на
крышу и через дымовое отверстие снял несколько пар копченой птицы,
подвешенной снизу; на радостях даже отдал целую утку Пеструхе, которой
утром досталось очень мало. Собака, ворча от удовольствия, прилегла и
стала грызть птицу.
Потом он поплыл дальше по направлению, по которому ночью ушли
онкилоны. По каналу в лесу пришлось плыть среди пелены листьев, веток и
всякого хлама, поднятого водой. Попадались мертвые птицы и мелкие
четвероногие; на одном дереве он заметил притаившуюся куницу и, по
охотничьей жадности, убил ее ударом весла.
- Хоть и летний мех, а на шапку годится, все равно с голода пропадет,
- пробормотал он, подбирая добычу.
Подвигаясь на север, он заметил, что озера пузырятся меньше и вода не
так глубока, весло уже доставало дно.
- Эх, жаль, нет Матвея Ивановича - он объяснил бы мне, откуда столько
воды прет из земли. Разверзлись хляби земные, как сказано в писании, и
начался потоп. Слава богу, что хляби небесные еще не топят сверху, это
было бы совсем худо.
После полудня вода в каналах и на полянах стала совсем мелкая, видны
были верхушки небольших кустов, а вокруг озер - на полянах камыши;
пришлось плыть тихо, чтобы не напороться. Потом берестянка то и дело
начала задевать за дно и наконец стала. Горохов вылез и побрел пешком, но
тащил лодку за собой. Скоро пришлось высадить и Пеструху, а котомку надеть
на себя, чтобы тащить почти пустую лодку по траве, еле покрытой водой.
Наконец он выбрался на поляну, представлявшую мокрый луг; только кое-где
во впадинах блестела вода. Поляна была наполнена четвероногими: стада
быков, табуны лошадей, косяки оленей, несколько семей носорогов частью
паслись, частью отдыхали, лежа на траве; в кустах хрюкали кабаны, роясь в
мокрой земле.
<Ну и дивно их набралось тут! - подумал Горохов. - Намаялись, видно,
бедняги, всю ночь по воде хлюпавши без отдыха... А вот и охотники!>
Он заметил, что вдоль опушки за кустами ползут на четвереньках вампу,
подбираясь к ближайшему табуну лошадей. Животные вследствие своей
многочисленности, очевидно, не были так настороже, как обыкновенно, и
вампу были совсем близко от них. Горохов насчитал человек двадцать.
Ближайший был шагах в сорока от куста, за которым он наблюдал, зажимая
морду Пеструхе, чтобы она не лаяла.
<Эх, попугаю я их! Пусть знают, что молния и громы еще действуют!> -
решил он и прицелился так, чтобы пуля пролетела над головами вампу. Когда
рассеялся дым, вампу уже не было видно, только колебания кустов
показывали, что они скрылись в лес, откуда доносился их крик, постепенно
удалявшийся. На поляне выстрел также произвел замешательство, - лежавшие
животные вскочили, одни стада бежали сюда, другие туда.
<Если вампу здесь, значит, онкилоны не так близко, - решил Горохов. -
А хорошо, что я их пугнул, а то мог бы сам на них напороться!>
Он потащил берестянку дальше, но скоро стало совсем сухо, на тропе
попадались камни - и можно было повредить дно. На опушке следующей поляны
