как тогда говорили в России. События его жизни заставили его
изменить свое мировоззрение и вскоре он стал проводить дни и ночи
за тем, что под диктовку messieurs les esprits
("благородных духов") писал генеалогию своих предков "
"галантных рыцарей Ган-Ган фон Роттерганов".* [15, ноябрь,
1894]
Происшедшую с ним перемену, описал Синнет, основываясь на рассказах
Желиховской: "Это случилось в Петербурге, через несколько
месяцев после того, как г-жа Блаватская, ее отец и сестра покинули
Псков. Они прибыли в Петербург по делам и остановились в гостинице,
собираясь через некоторое время отправиться в имение Яхонтовых
"Ругодево", расположенное в Новоржевском уезде, в двухстах
верстах от Петербурга, чтобы провести там лето.
До обеда они были заняты делами, а послеобеденное время и вечера
отдавали визитам, и ни о каких феноменах у них не было времени и
подумать.
Однажды вечером их навестили двое старинных друзей отца. Оба они
были очень заинтересованы новым спиритуализмом и им, естественно,
очень хотелось что-нибудь по этой части повидать. После того, как
гостям показали несколько феноменов, они заявили, что полностью
убеждены в поразительных способностях Блаватской и никак не могут
понять, как ее отец, наблюдая подобные проявления, может все еще
оставаться равнодушным?
Отец сидел в это время спокойно за столом, раскладывая "большой
пасьянс". На прямой вопрос он ответил, что все это чепуха и он
о таких пустяках не хочет и слышать. Серьезному человеку нечего
заниматься такими глупостями. Однако друзья его настаивали на том,
чтобы во имя их старой дружбы полковник Ган произвел какой-нибудь
эксперимент. Они предложили Гану написать в другом помещении
какие-нибудь слова, которые затем духи должны были бы
"простучать".
В конце концов полковник согласился, скорее всего потому, что
надеялся на то, что ничего из этого не получится и он сможет над
друзьями своими посмеяться. Он пошел в другую комнату и на клочке
бумаги написал несколько слов, положил эту бумажку себе в карман и,
улыбаясь, засел снова за свой пасьянс.
"Ну что ж, наш спор будет скоро разрешен, " сказал его друг
К-в, " но что вы скажете, если слово, которое вы написали, будет
правильно повторено? Разве вы в этом случае не вынуждены будете
поверить?"
"Что я сказал бы, если бы это слово было отгадано, я в
настоящее время сказать не могу, " скептически ответил он, " но
одно для меня ясно: с того момента, как вы заставите меня поверить
вашему, так называемому спиритуализму, я буду готов поверить в
черта, колдуна, ведьму, русалку, во все суеверия старых баб, и вы
сможете тогда поместить меня в дом умалишенных".
После такой декларации он спокойно продолжал свой пасьянс, ни на
что больше не обращая внимания... Младшая сестра стала произносить
буквы алфавита, старый генерал отмечал стуки, только Блаватская
ничего не делала. В конце концов мы получили одно слово, но
оно было таким неожиданно абсурдным, что никак нельзя было, как нам
казалось, связать его стем, что мог бы написать отец... Мы ожидали
какого-то продолжения и поглядывали друг на друга с сомнением,
произнести ли это слово вслух или нет? На наш вопрос: все ли это?
Прозвучали энергичные ответные стуки. Несколько раз повторились те
определенные стуки, которые на нашем коде означали: "Да, да,
да"!
Увидев наше возбуждение, господин Ган посмотрел на нас поверх своих
очков и спросил: "Ну? Есть ли у вас ответ? Он должен быть очень
глубокомысленным".
Он встал и, улыбаясь, приблизился к нам. Его младшая дочь,
Яхонтова, пошла ему навстречу и, несколько смущенно, сказала, что
есть только одно слово. " "И какое?" " "Зайчик".
Надо было видеть необычайную перемену в выражении лица полковника,
когда он услышал это единственное слово! Он побледнел, как
покойник, дрожащими руками поправил свои очки и поспешно сказал:
"Позвольте мне посмотреть. Давайте сюда. Действительно ли это
так?"
Он взял этот отрывок бумаги и взволнованным голосом произнес:
"Зайчик. Да, Зайчик. Так оно и есть... Как странно".
Вынув из кармана бумажку, на которой он написал несколько слов,
будучи в соседней комнате, он протянул ее дочери и гостям. На
бумажке был вопрос и ожидаемый ответ. "Как звали мою любимую
лошадь, на которой я совершал свои первые военные турецкие
походы?" А ниже стояло "Зайчик".
Мы торжествовали и откровенно выражали свои чувства. Это
единственное слово "Зайчик" произвело потрясающее
впечатление на старого полковника. Как это часто случается с
неисправимыми скептиками, убедившись однажды, что в претензиях его
старшей дочери есть нечто, что не могло быть объяснено ни
обманом, ни колдовством, он ринулся в феномены со всей горячностью
серьезного исследователя". [20, с.70-75]
"Поселившись в нашем поместье в Ругодево, мы чувствовали себя
как бы пересаженными в некую заколдованную страну, и совсем уже не
удивлялись движущимся вещам, которые необъяснимым образом
перемещались с места на место и по какой-то неизвестной нам, но
разумной, силе вмешивались в нашу жизнь. В конце концов мы
перестали обращать внимание на них, хотя эти феноменальные случаи
другим казались чудесами..." [20, с.100]
"Все жители дома часто среди белого дня видели туманные
человеческие тени, расхаживающие по комнатам, в саду, у клумб перед
домом и вблизи старой церквушки. Мой отец (так недавно бывший
великим скептиком) и мисс Леонтина, гувернантка нашей младшей
сестры, часто говорили мне, что вот только что совершенно ясно они
видели эти тени..." [20, с.102]
"Не только Е.П.Б., но и ее маленькая девятилетняя сестричка
Лиза видала посетителей, бесшумно скользящих по коридорам старого
дома... Удивительно, что она совсем не боялась их, считала их
живыми людьми и только интересовалась: откуда они пришли, кто они,
и почему никто, за исключением ее "старшей" сестры, их не
хочет замечать? Ей это казалось очень нелюбезным. На свое счастье,
она скоро утеряла свою способность ясновидения. Может быть об этом
позаботилась Блаватская". [20, с.99]
"Мирную жизнь в Ругодево нарушила ужасная болезнь Блаватской.
Возможно, что во время ее одиночного путешествия по степям Азии она
получила тяжелую рану. Мы не знали, как это произошло. Глубокая
рана эта время от времени вновь открывалась и тогда она испытывала
невыносимые боли, часто вызывавшие судороги, за которыми следовал
транс, подобный смерти*.
Болезненное состояние обычно длилось от трех до четырех дней и
после этого рана заживала так же быстро, как она вдруг появлялась.
Как будто бы какая-то невидимая рука ее закрывала, и от болени не
оставалось и следа. Однако вначале она не знала, что все так
кончится, поэтому испуг ее и расстройство были очень большими.
Мы поехали в ближайший город за врачом, но он мало чем смог помочь,
не потому, что был плохим хирургом, но по причине некоего феномена,
происходившего каждый раз при попытке его помочь. Только он
осмотрел рану у лежавшей без сознания пациентки, как внезапно
увидел большую темную руку, протянутую между своей рукой и раной,
которую он собирался перевязать. Глубокая рана находилась вблизи
сердца, а рука передвигалась от горла до середины туловища.
Растерянность его увеличивали и бешенные стуки, которые раздавались
с середины потолка, с пола, от оконных рам, от всей мебели "
настоящий хаос звуков".
"Весной 1860 г. обе сестры покинули Ругодево и отправились на
Кавказ, чтобы навестить дедушку и бабушку, которых они не видели
много лет". [20, с.105]
ГЛАВА 18
НА КАВКАЗЕ
"Летом 1860 года мы поехали из Псковской губернии на Кавказ,
чтобы навестить наших бабушку и дедушку Фадеевых и нашу тетушку,
г-жу Витте " сестру нашей матери, которые не видели Елену более
одиннадцати лет. По дороге на Кавказ, в городе Задонске,
Воронежской губернии, мы узнали, что в это время там находился
Киевский митрополит Исидор, которого мы помнили еще с детских лет,
когда он в Тифлисе был главой Грузинской Экзархии. Направляясь в
Петербург, он по пути остановился в Задонске, чтобы посетить
местный монастырь.
Мне очень хотелось его встретить. Он нас вспомнил и прислал
известие, что очень будет рад видеть нас после молебна. Мы
отправились в кафедральный собор. У меня было плохое предчувствие,
и по дороге я сказала сестре: "Прошу тебя, постарайся, чтобы
твои милые чертики молчали, пока мы будем у митрополита". Она,
смеясь, ответила, что и она желает того же, но не может за них
поручиться. Я это знала также хорошо, и потому я не удивилась, что
как только митрополит стал расспрашивать мою сестру о ее
путешествиях, начались стуки: раз, два, три... Я испытала ужасные
муки. Ясно было, что он не мог не заметить назойливого приставания
этих существ, которые казалось, решили присоединиться к нашему
обществу и принять участие в беседе. Чтобы перебить нас, они
приводили в движение мебель, зеркала, двигали наши стаканы, даже
янтарные четки, которые старец держал в руках.
Он сразу заметил наше смущение и, поняв положение, спросил, которая
из нас медиум. Будучи большой эгоисткой, я поспешила указать на
сестру. Митрополит беседовал с нами более часу. Когда он подробно
расспросил мою сестру, нам показалось, что он вполне был
удовлетворен, тем, что увидел этот феномен. Прощаясь, он
благословил сестру и меня, и сказал, что нам нет оснований бояться
феноменов.
"Нет такой силы, " сказал он, " которая не шла бы от
Вседержителя. Пока вы свое дарование не используете во зло, вы
можете быть спокойны. Нам ни в каком случае не запрещено
исследовать силы природы. Придет день, когда люди это поймут и
используют. Да благословит вас Господь, дитя мое!"
Он еще раз благословил Елену и перекрестил ее. Как часто в
последующие годы Е.П.Блаватская вспоминала эти приветливые слова
иерарха правословной греческой церкви, и она всегда испытывала к
нему глубокую благодарность". [15, ноябрь, 1894]
Генерал П.С.Николаев в своей книге "Воспоминания о князе
А.Т.Барятинском" так описывает тифлисский дом Фадеевых:
"Тогда они жили в старом замке князя Чавчавадзе. Большое
строение это имело чудесный, таинственный вид... В длинном, высоком
и мрачном холле висели семейные портреты Фадеева и князя
Долгорукова, стены были покрыты гобеленами (подарок Екатерины II).
Недалеко от этого холла находились апартаменты Н.А.Фадеевой. Это
был один из самых замечательных частных музеев. Там были собраны
гербы и оружие со всех стран света, старинная посуда, китайские и
японские статуи богов, византийская мозаика, персидские и турецкие
ковры, картины, портреты и очень редкая и большая библиотека.
Освобождение крепостных крестьян (1861 г.) ничего не изменило в
ежедневной жизни Фадеевых. Вся дворня крепостных осталась на своих
местах, только теперь они получали жалованье. И все шло по-старому
" в привычном широком масштабе.
Обычно в без четверти одиннадцать старый генерал отправлялся в свою
комнату и в то же время двери от комнат для гостей отпирались и
начиналась оживленная беседа на самые различные темы. Обсуждалась
новейшая литература, социальные проблемы, рассказы
путешественников...
Иногда "Радда-Бай" " Е.П.Блаватская, внучка генерала
Фадеева, рассказывала какой-нибудь замечательный эпизод из своей
жизни и путешествий по Америке. Часто беседа принимала мистическую
окраску, и она начинала "вызывать духов". В такие вечера
длинные свечи догорали до конца; в их мерцающем свете человеческие
фигуры на гобеленах, казалось, оживали и шевелились, и мы невольно
чувствовали дрожь..." [20, с.110-112]
Желиховская писала: "Елена прожила в Тифлисе неполных два года
и вообще на Кавказе была не более трех лет". [20, с.112] Однако
позже, в ее серии статей в журнале "Lucifer", она писала:
"Елена Петровна следующие четыре года прожила на Кавказе".
И далее продолжала: "Последний год она странствовала по
Имеретии, Грузии и Мингрелии...
Показательным было то, что местные князья и помещики,
"замки" которых были как птичьи гнезда рассеяны по лесам
Мингрелии и Имеретии, которые еще в начале века были сущими
