понимали.
Вот тянет маленький ручонку к старшему и "говорит": "Ы-ы!" Тот дает ему руку,
и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая скамейка, а на ней ведра
с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает ее старшему, а сам
хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно. Старший окунает кружку в ведро
и поит малыша. И даже "ы" в этом случае не нужно. Мы и не заметили, что они к
полутора годам говорили меньше слов, чем обычно годовалый. Как же трудно было
их "разговорить" потом! Потребовалось много сил и времени, чтобы наверстать
упущенное время.
А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка. Младшая
внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней, читать ей
стихи, рассматривать картинки, и Люба в полтора года уже говорила маленькими
фразами.
Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшиеся
народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забавные
звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми действиями,
так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет коза рогатая",
"Сорока-ворона" и т.д. и т.п. - много ли мы их знаем? А ведь их не один
десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагестане о плохом
человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела совсем.
А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказками и
радиосказками. Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам слушать
сказки по... телефону: набери номер - и пожалуйста! Да ведь песня, сказка -
это прежде всего средство эмоционального общения. Как же общаться с
телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудреная, пусть сказана
она будет без должной артистичности, но родным голосом, родным человеком.
Помните?
...заберусь я на печь к бабушке седой
И начну у бабки сказку я просить,
И начнет мне бабка сказку говорить...
Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наоборот, они
очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в художественных
образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно действуют на
воображение детей и многому их учат. Но все же... все же они тут лишь зрители
и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос не задашь: смотри, слушай
и... переваривай. А вот читает мама сказку вслух или папа рассказывает
что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры, то реплика, то вопрос. Особенно
понравившиеся места читаем еще раз... Теплота и поэзия этих минут остаются с
человеком на всю жизнь. Их не может дать ни магнитофонная лента, ни
грампластинка, никакое иное самое современное изобретение - ничто не заменит
живого общения с ребенком.
Яблоко раздора
Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педагогических
воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом. Вокруг него чуть
ли не с первого дня разгораются страсти и споры - как кормить, купать,
держать, пеленать и т.д. и т.п. Самое грустное заключается в том, что каждый
из старших спорящих, даже если он не вырастил ни одного ребенка, считает себя
глубоким знатоком в деле воспитания, знает даже, как обращаться с самым
маленьким, и бесконечно дает советы и указания. Или, поджав губы, молча
осуждает все попытки молодых решить уйму проблем своими силами. А начинающие
родители, не имеющие никакого опыта, но преисполненные самых благих намерений
самостоятельно растить ребенка - конечно, современными способами! - не
приемлют ни одного совета, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть
свое (иногда у каждого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два
"враждующих лагеря" вокруг колыбели - к сожалению, явление типичное. Не
миновали его и мы.
Теперь, когда оглядываешься назад - в то трудное время постоянной нашей
"войны" с окружающими, - многое видится иначе, многое хотелось бы вернуть и
исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно другое:
предотвратить подобные ошибки у других.
Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших сыновей
(двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: родители, две
бабушки, дядя и тетя - люди все очень разные - из не поддающихся на влияние и
уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась с самого начала: родные
настороженно и, безусловно, отрицательно отнеслись ко всем нашим
педагогическим начинаниям: необычной закалке, спортснарядам в комнате,
разрешению ползать по всему дому и т.д. Их нежелание хотя бы отчасти вникнуть
в то, почему мы так делаем, их предсказания страшного будущего наших детей,
высказываемые с уверенностью прорицателей, - все это не могло не возбудить в
нас протеста и стремления защитить себя от посягательств на наш суверенитет.
К счастью, мы сами были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая
друг друга. Это не исключало наших разногласий, но они, как правило,
оставались между нами и не становились достоянием окружающих. В этом была
наша сила - мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно
провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на себя
огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом, но что
было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и открытиями, мы
фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убеждениями, привычками,
традициями, чувствами, наконец.
Не считались не потому, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а
тем более назло - суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого
начала. А нас подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как
все добрые люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас. Но главная беда
заключалась в том, что мы просто поступали так, как считали правильным и
нужным, и не обращали внимания на то, как это отражается на жизни и
самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изречением: "Иди своей
дорогой, и пусть люди говорят что угодно". Даже гордились тем, что способны
идти прямо сквозь строй общественного мнения и общественных предрассудков.
Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого курса
избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного. Тут речь о
другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В вагон,
забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет четырех на
руках.
- Хочу к бабушке, где бабушка? - повторял малыш снова и снова.
- Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец, - бабушка осталась, а мы
едем домой.
- Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже в
основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из
терпения, поставил сынишку на пол.
- Будешь реветь - не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступленно:
- К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом интересном
месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, очнулся... В ушах
у всех звон стоял от резкого детского вопля:
- К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как можно
спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
- Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались унять
малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали отцу сесть у
окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи отказывался:
- Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал отца, кто
продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу как следует,
чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из сумочки валидол:
- Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой Москвы, и на
руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда выходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
- А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только не обижайся - нас
с тобой.
- Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
- В вагонах - да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжечке "Правы
ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не дали ему чаю
после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа продолжалось "сражение"
между нами и двухлетним карапузом, окончившееся, разумеется, нашей победой, о
чем мы с удовлетворением и написали так: "...когда за обедом и на следующий
день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан
всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем".
Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая была за нее
заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не только на час, но и
гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабушки, не мог работать за
тонкой перегородкой дядя Володя, проснулся и расплакался шестимесячный малыш.
Мы "воспитывали" сына за счет нервотрепки всех окружающих. И тем самым
преподали ему один из самых вредных уроков: неважно, что переживают
остальные, важно, что чувствую и делаю я.
Так, не желая того, мы возбуждали в сыне эгоистические чувства. И они не
замедлили проявиться. Мы заметили, что старший не обращает никакого внимания
на плач братишки - точь-в-точь как мы не обращали внимания на его собственный
плач. Это нас насторожило и натолкнуло на размышления, сомнения. Мы стали
понемногу выкарабкиваться из дебрей, куда попали по собственной
недальновидности и неопытности.
Росли ребятишки, и мы видели, как важна для них хорошая, добросердечная
обстановка в доме, теплое отношение окружающих между собой. Но как добиться
этих теплых отношений, если каждый стоит на своем и не стесняется в
выражениях?
Рецепт тут один: видимо, надо стараться понять переживания друг друга и
щадить нервы близких людей. Так получается куда лучше - мы в этом убедились
на собственном опыте. Вот только следить за собой бывает трудно, зато когда
получится, бывает так приятно!
Опрокинутая чашка
Многда меня спрашивают, вспоминая историю с пролитым чаем:
- Ну а сейчас как бы вы поступили в описанной ситуации?
И я отвечаю: это зависит от многих обстоятельств.
Если это произошло от неловкости и невнимательности, а к тому же вызвало
смущение и чувство вины у малыша - а так оно у нас тогда и получилось, - надо
было бы посочувствовать ему:
- Вот досада-то! Вытер лужу? Ну садись, нальем еще. Только куда же чашку
поставить, чтобы не свалить?
Если ребенок хотел отодвинуть чашку и вдруг ее опрокинул, а сам расстроился
до слез, скорее всего мы бы его утешили, помогли вытереть лужу, налили чаю
снова и поучили бы его отодвигать чашку, предоставив ему возможность самому
попробовать, как лучше это сделать.
Возможно и такое: малыш уже совсем засыпает - из-за этого и все несчастье. Ну
тогда лучше всего уложить его в постель, лужу вытереть и не вспоминать об
этом больше, словно ничего и не было.
Ну а если наше чадо вдруг капризно потребует: "Не хочу чаю, хочу молока!",
оттолкнет от себя чашку да при этом еще и губы надует, чувствуя себя правым
(не то, видите ли, ему подали), то тут и рассердиться ве грех, и выставить
из-за стола, и не дать ему больше ничего до следующей еды. Здесь уж дело не
столько в чашке, сколько в его барском поведении, которого допускать просто
нельзя.
Мы перечислили лишь некоторые из возможных вариантов. А по существу, каждый
подобный случай индивидуален, и реагировать на него невозможно по раз и
навсегда принятому шаблону.
Это нельзя, а это можно
Но есть ситуации, которые имеют - должны иметь! - четкие и определенные
