вирий.
Илья-пророк прорычал, повышая голос:
-- Да чтоб я, сам, привез врага...
-- Мы идем спасать женщину,-- сказал Олег печально.-- Не веру, не
народ, не культуру... Просто женщину. Невесту этого воина.
Илья-пророк смерил огненным взором Томаса. Тот выпрямился, чувствуя
жар во всем тебе от прожигающего взгляда, бросил ладонь на рукоять меча.
Илья-пророк некоторое время рассматривал его, потом перевел взор на Олега:
-- Красивая женщина?
-- Очень,-- подтвердил Олег.
-- Гм... если даже ты говоришь, который ради женщины даже не
почешется... Конечно, женщины -- это единственное, из-за чего стоит
драться, спускаться к самому дьяволу...
-- Мы только что оттуда,-- заверил Олег.-- Всыпали по первое число.
Брови Ильи-пророка взлетели. Он с недоверчивым изумлением смотрел на
Олега, покосился на Томаса. Тот кивнул и принял достойную позу, с
гордостью подтверждая слова друга. Илья-пророк все еще в сомнении
покачивал головой:
-- Ладно, влезайте. Отвезу... сколько смогу. А по дороге все
расскажешь!
Томас, не веря удаче и счастью, будет о чем рассказать на пирах,
поспешно полез прямо через борт, желая показать умение и ловкость в полном
доспехе. Колесница с бортами до пояса, Томас сразу представил как,
упершись животом в крепкое дерево, обитое бронзовыми полосами, Илья-пророк
мечет с бешено мчащейся колесницы стрелы и дротики в пеших врагов. Так,
рассказывал дядя, воевали гиксосы и неведомые арии. А Олег говаривал, что
потом научились ездить верхом, что сделало армию подвижнее, изобрели
седло, а когда Скиф придумал стремена, то конница стала самым любимым
средством передвижения воинов. Но Илья-пророк, кем бы раньше ни был, верен
старым привычкам.
Олег сел рядом с Томасом, сзади широкая скамья, а Илья-- пророк с
передка оглушительно свистнул, гаркнул, взмахнул кнутом. Кони с ходу пошли
в галоп. Почти сразу колесница запрыгала, отрываясь от земли и снова
грохая бешено вертящимися колесами. Наконец ее понесло без толчков, уже по
воздуху, только вихляло из стороны в сторону. Кони мчались все быстрее и
быстрее, Томас чувствовал по нарастающему встречному ветру, конских ног не
видать, а гривы и хвосты вытянулись в прямые трепещущие струны.
Ветер трепал белоснежную хламиду пророка, широкие браслеты на могучих
руках блестели, а от запястья до локтя бронзовые наручники были с особыми
наклепками, как понял Томас, для защиты от чужих мечей и сабель.
Обогнали стаю уток с такой скоростью, что Томас едва успел заметить,
мелькнул косяк журавлей, те поднимаются выше уток, а когда Томас осмелился
осторожно посмотреть через борт, кровь застыла от сладкого ужаса.
Немыслимо далеко синеют вены рек, деревьев не разглядеть, леса -- мелкая
трава, даже горы не выше кротовых куч, да и те уменьшаются так быстро, что
вот-вот исчезнут...
Он только краем уха слышал, как сэр калика горько спрашивал,
перекрывая шум встречного ветра:
-- Но как же ты мог?.. Даже от имени своего отказался!.. Тебе не
стыдно? Ты же бог войны, а не какой-нибудь коровий пастух... Тот даже имя
почти не изменил! Как пас, так и теперь пасет. Только и того, что вместо
Велеса теперь отзывается и на Власия... А ты? Бог воинской чести, славы!
Ветер свистел в ушах, Томас едва расслышал раздраженный голос
Ильи-пророка:
-- Не бог войны, ты мне чужого не присобачивай!.. Я был богом
воинских дружин, а это, как говорят в Великой Перми, две большие разницы.
Воинские дружины служат тому, кто платит. Мы работали по найму. Воевали
честно, блюли верность до конца срока, за который получали плату.
-- Понятно,-- ответил Олег горько,-- теперь нанимать некому?.. А
другие хозяева предложили другую работу?
-- Не скаль зубы. Был выбор: взять эту работу или умереть. Да, многие
боги предпочли смерть. Конечно, умереть так сразу не могли, все-таки боги,
но их низвергли в демонов, чертей, бесов... Сила за ними еще какая-то
осталась, но ее уже объявили нечистой. Нечистой силой, а то и просто
нечистью. Ну, как и мы когда-то, когда свергали культ Даны, как всегда
делается, когда новые боги низвергают старых. Да, я взял эту работу. Но я
и был наемником! Чего ты хочешь? Я даже колесницу свою не сменил!.. Стаи
ангелов разлетаются, как вспугнутые воробьи, когда я проношусь по небу,
сотрясая его грохотом. Когда я мечу громы и молнии, мир все так же
сотрясается от ужаса, а мой хохот слышен всюду на земле!
-- Но это уже христианство,-- сказал Олег печально.
Перун отмахнулся:
-- А что христианство? Все то же! Только идолов не из дерева режут, а
рисуют на досках. Да в жертву несут не ленточки на дерево, а деньги
бросают в копилки, ладан жгут, свечи палят... Чем свеча дороже, чем жертва
богаче.
Томасу показалось, что отшельник чересчур уж напирает на
Илью-пророка, а тот вроде бы даже оправдывается, и поспешил придти ему на
помощь:
-- Но бог-то один?
Перун засмеялся:
-- Ну да! Ты не видел икон? Стало еще больше. Одному то подай,
другому -- то... Сам Верховный непонятно чем и занимается... ну, как наш
Род, что только сидел на дереве да дремал. Только нашего можно было хоть
издали увидеть, а этого никто и никогда... Изображать тоже нельзя, он без
образа... Без образный! Миром, как и встарь, правят боги дела. Велес, ныне
святой Власий, пасет и оберегает скот, Ярило, он же Юрило, Юрий, Георгий
-- все так же на коне, рубит и живет яро, бдит и защищает... Говорят,
намедни опять дракона заколол. Я смотрел: мелкий такой, худой, вроде
большой ящерицы. Больной, видать. Или отощал с голодухи. Я и то бы такого
подкормил, а потом шугнул от двора, чтобы кур не крал.
Томас смотрел на грозного святого, раскрыв рот. Олег перехватил
изумленный взгляд рыцаря:
-- Его твой пращур Англ знавал как Тора... или Доннара, уже не помню.
Добрейшей души был человек, мухи не обидел! Но людей резал десятками. Все
этому вот в жертву. Это не дохлые свечи и не ладан, который теперь
воскуряют в виде жертвы! Вишь, глаза засверкали? Вспомнил вкус свежей
кровушки. Да и не до мух тогда было...
Илья-пророк не оглядывался, держал вожжи крепко, но Томасу
почудилось, что пророк в самом деле облизнулся. Томас передернулся:
-- Да чтоб святое дело Христа приняло на службу гнусного язычника? Да
еще бога, ныне сиречь демона?
-- Не кипятись.-- сказал Олег хладнокровно.-- Что толку с пусть
честного, но никчемного? Таких пруд пруди, любое дело завалят. Побеждают
те, кто умеет переманить лучших. А он, похоже, сумел...
Илья-пророк буркнул, не поворачивая головы:
-- Это еще как сказать...
-- А что?
-- От чего любая крепость гибнет?
Олег пожал плечами, Томас робко предположил:
-- От предательства?
Илья-пророк покосился на него недобрым глазом, острым и тяжелым:
-- А ты не так уж глуп... Рыцарь, говоришь? Ах да, королем назвали...
Любое предательство начинается со сладких слов, лживого языка. У нового
бога кто, как ты думаешь, первый?
Олег снова смолчал, а Томас, осмелев чуть, предположил:
-- Ты, наверное?
Илья-пророк хохотнул:
-- Если бы! Но я чужак, он больше своим доверяет. Первым стал
Николай, прозванный... как ты думаешь... как?
-- Святой,-- предположил Томас.-- Праведный, Чистейший, Непорочный...
Перун рыкнул с гневным отвращением:
-- Угодник! Николай Угодник.
Томас брезгливо передернулся. Угодничество отвратительно всегда, а
угодничество перед богом -- втройне.
-- И Господь его терпит?
-- Терпит,-- сказал Перун ядовито.-- Этот лакей потому и пролез в
первые, что умеет лизнуть где надо. А народ-то каков! Уже поговаривают я
сам слышал! -- что когда бог умрет, то именно этот лакей займет его
место... Совсем гордость потеряли... или уже истребили, если подлейшее
угодничество стало добродетелью!
Томас пробормотал смущенно:
-- Говорят же: нужны не праведники, нужны угодники. Но я надеюсь, что
святая церковь найдет в себе силы побороть скверну.
Кони неслись как звери, снежно-белые гривы трепало встречным ветром.
Колесницу несло ровно, без рывков, только совсем редко потряхивало на
невидимых ямах.
Голубое небо медленно темнело, стало синим, потом добавился странный
лиловый цвет, словно перед грозой. Томас с изумлением и страхом увидел,
как робко блеснула слабая звездочка. Но потом разгорелась ярче, а вслед
высыпали еще и еще, в то время как небо темнело все больше, стало зловеще
фиолетовым.
За спиной зашипело, а когда Томас быстро обернулся, слева от
колесницы быстро удалялся вниз огненный шар. Глаза сморгнули, ослепленные
блеском, за это время шар уменьшился до крохотной точки и пропал.
Калика пожал плечами на вопросительный взгляд Томаса, что взбесило,
почему-то отшельнику кажется, что такие звезды в родной Британии сыпятся с
неба как майские жуки в теплый июньский вечер: хоть не садись с кружкой
эля в саду -- нападает с добрую дюжину, а по голове и ушам настучат как
градины...
Илья перехватил взгляд рыцаря, бросил густым могучим голосом:
-- Это что... Бывало, сыплются как горох из порванного мешка! Целыми
роями... Светло становится как днем, когда со всех сторон...
-- А... не попадают? -- спросил Томас осторожно.
Илья кивнул на борт. В зияющей дыре с опаленными краями злобно
свистел ветер.
-- Вчера... Было две, но одну плотник успел заделать. Да и то, как не
заделать, дыра -- конь пролезет...
Томас опустил взгляд под ноги, мороз проник в сердце. Из-под коврика,
на котором стоит, белеют новенькие дубовые планки, только что оструганные!
Глава 2
Среди блистающих грозно облаков высились исполинские массивные ворота
из толстых дубовых досок. Створки в медных лапах, с широким козырьком,
чтобы укрыться от дождя. Рядом с воротами высокая калитка, всадник
проедет, не склонив головы. Высокий забор из заостренных бревен, не
перемахнуть лихому человеку.
По мере того как колесница приближалась, быстро сбрасывая скорость,
Томас рассмотрел сквозь дырочку в борту, что к калитке тянется
нескончаемая вереница сгорбленных людей, большей частью в лохмотьях,
прокаженных, нищих, уродливых, юродивых, бесноватых, а редкие монахи
выглядели среди них как вороны среди голубиных стай.
Лежать, скорчившись в три погибели, под ногами пророка, было
неудобно, да еще старый потертый ковер сверху, свежесодранные шкуры,
спросить бы что за звери, но Томас затаил дыхание, ибо возле калитки стоял
крепкий мужик, широкий в плечах и мускулистый. Черная разбойничья борода
начиналась от глаз, острых и цепких, горбатый нос нависал над толстыми
вывернутыми губами, от ушей по обе стороны свисали пейсы. Он был в белой
хламиде, подпоясан толстой веревкой, на которой висел массивный ключ, тоже
золотой.
Очередь продвигалась медленно, каждого мужик долго и придирчиво
расспрашивал. Илья-пророк придерживал коней, бросил насмешливо:
-- Дотошный... А очередь все растет!
-- В запасе вечность,-- прошептал Олег. Он затаился рядом с Томасом,
его локоть больно уперся Томасу в щеку, но Томас терпел, уже подъезжали к
воротам.-- Как у него, так и у бедолаг, которым, возможно, это на руку.
-- Почему?
-- А куда большая часть пойдет?
Словно в ответ, Петр сделал небрежный жест, и несчастная фигурка с
жалкими крылышками, с жалобным криком провалилась сквозь облако. Вдогонку
прогремел яростный крик святого Петра:
-- Мне плевать, что ты безгрешен, сэр Томлинсон!.. Но что ты сделал
