младшеньких. Эти совсем еще беспомощные. А враги, ты прав, с каждым днем
сильнее. Ешьте, потом решим.
Котел быстро опустел, но Томас успеть насытиться, хотя в сравнении с
Ангрбодой и даже Олегом съел совсем крохи. В молчании запили хмельным элем
из бурдюка, Томас старался не думать из чего приготовили.
Тяжелый грохот начал потряхивать землю задолго до того, как из-за гор
показались чудовищные фигуры. Ангрбода кивнула молочным сыновьям на грот,
Олег бросил Томасу:
-- Надо схорониться. Эти ребята сперва жрут, а потом в зубах
ковыряются.
-- Зачем? -- не понял Томас.
-- Чтобы понять, кого сьели.
За скалой они слышали, как грохочущие шаги приблизились к костру,
звериный голос проревел:
-- Человечьим духом пахнет!
-- Живым! -- ахнул другой.
-- Сейчас поищем,-- бросил третий победно.
Четвертый промолчал, но Томас в ужасе ощутил, что великан направился
к их сторону. И тут прозвучал мощный голос их матери:
-- Дети, погодите... К нам пришли мои молочные сыновья. Ваши молочные
братья. Вы не должны их обижать!
Свирепый голос проревел со свирепым удивлением:
-- Мама, у нас есть еще братья?
-- Я рассказывала о старших... Но есть и младшие. Олег, Томас,
выходите!
Томас чувствовал в темноте, как мимо пахнуло теплом, на миг светлый
выход застлала тень. Там, снаружи, сильные голоса зазвучали громче, их
перекрывал трубный голос великанши. В страхе, что Олег попал в беду, Томас
бросился из грота.
Четверо гигантов стояли на залитой лунным светом площадке. Один
держал на плече оленя, второй -- огромное сухое дерево, а еще у двоих в
руках были нанизанные на веревку кабаны, издали похожие на зайцев. Олег
рассматривал великанов с интересом и дружелюбием, явно искренним, что
поразило Томаса, а они таращили глаза на нового молочного брата с
недоумением и откровенным недоброжелательством.
-- Мать,-- прорычал один брезгливо,-- что за мелочь?.. Мы крепкий
народ, зачем нам такие братья?
Ангрбода звучно засмеялась:
-- Не сердите их, мелких... Да знаете ли, что этот рыжий сразил
Тервунгильда и утопил драккары самого Рена Красные Зубы? Я уж молчу о
других его деяниях, не все было под силу и самому Локи... Я просила их
спрятаться, ибо беспокоилась за вас, глупые мои, а не за них!
Великаны уже с осторожностью и почтительностью рассаживались вокруг
костра, на молочных братьев посматривали с уважительной опаской. Один, что
оказался рядом с Томасом, все тянул воздух широкими вывернутыми ноздрями,
наконец почти уткнулся в Томаса лицом, обнюхал, пожаловался:
-- Мама, я все не пойму, чем от них пахнет! Такой странный запах я
никогда не слышал! Но со мной такое происходит, что я не знаю, не знаю...
Мне хочется смеяться и плакать, а также разогнаться и удариться головой о
самую крепкую скалу, о каменную стену... чтобы услышать, как разлетится на
мелкие камешки... Что со мной, мама?
Ангрбода сказала медленно:
-- Сынок... Ты всегда был самый сообразительным. Он из мира живых.
Как и тот, рыжий. Сам видишь, какие герои твои братья! Явились из
солнечного мира, устроят здесь переполох, а затем уйдут, насытившись
подвигами, чтобы за кружкой хмельного меда рассказывать и хвастаться,
перечисляя разрубленные головы, отсеченные руки, вспоминая, сколько сожгли
и разорили!
Великаны слушали потрясенно и завистливо. Томас покосился на
бесхитростное лицо великанши, широкое, как луна в полнолуние, внезапно
подумал, что говорит то, что думает, вовсе не хитрит, ощутил, как плечи
сами раздвигаются, услышал, как в горле заклокотал горделивый рык, а рука
перехватила ломоть мяса, что вытянул из котла молодой великан, засопел от
удовольствия и с наслаждением вонзил крепкие молодые зубы в сочную, калика
зря придирался, исходящую соком мякоть.
Олег посматривал то ли с удивлением, то ли поощрительно, из-за грязи
и кровоподтеков не разберешь, но, судя по словам Ангрбоды, герои так и
должны выглядеть, чтобы потом бахвалиться полученными ранами, показывать
шрамы.
Братья желали устроить в честь гостей хоть маленький, но пир, но Олег
твердо заявил, что их брат по имени Томас жаждет подвигов, пировать может
и наверху, как-никак -- король! Великаны от великого почтения сбивались с
ног, стараясь угодить героям, а Олег, выудив из котла ломоть оленины в
запас, пустился в путь. Томас догнал, а затем и самый младший из
великанов, Хвальгильд.
-- Может,-- спрашивал он непонимающе,-- лучше все-таки цверги? Мама
говорит, цверги самые лучшие...
-- Много они понимают,-- отмахнулся Олег брезгливо.-- Разве что в
золоте, камнях... Норы еще хорошо роют. Нет, лучше горных гномов по
старому металлу нет. А нам нужно именно по старому.
Томас так часто поглядывал на небо, что натыкался на стены, падал,
потом бежал во всю мочь, ибо каждый шаг Хвальгильда втрое больше
человечьего. Олег не оглядывался как Томас на луну, но все ускорял шаг,
отчего Томас уже чувствовал расплавленные капли металла на горле.
-- Горные гномы? -- спросил он, задыхаясь, когда сумел догнать
Олега.-- А как мы пролезем в их норы?
Олег буркнул:
-- Да, твой зад и без доспехов застрянет.
-- А твой?
Впереди блистали огни костров, Томас услышал перестук молотов, что с
каждым шагом становились громче. Каменная стена изогнулась, у подножья
горы полыхали кузнечные горны. Мелькали тени. У подножья зияла огромная
дыра, там тоже полыхали огни, и слышался стук молотов. Низ горы был
источен, а верх нависал как огромный козырек. Из недр горы выскакивали
согнутые люди, что-то выносили, заносили, таскали, звякало железо,
доносились хриплые злые голоса, на диво густые, сильные.
Гномы, как сообразил Томас наконец, не выносят солнечного света, но
лунный как-то терпят, здесь им простор, а суетливые люди не докучают.
Сразу четыре наковальни, не считая тех, что под навесом горы, гремят в
восемь молотов, мехи раздуваются во всю, воздух сухой, дымный, накаленный,
с таким родным запахом железа, хорошего железа, почти стали, а то и
чего-то крепче.
Хвальгильд кашлянул, как учила мать, взревел мощным голосом, от
которого дрогнула гора:
-- Доброй руды, мелкота... ха-ха!..
Горные гномы, на взгляд Томаса, не такие уж и карлики, иные доставали
ему до пояса, зато в плечах ширь почти мужская, руки толстые, только ноги
короткие, приспособленные для узких нор. Из пещеры несся неумолчный
грохот, и когда Хвальгильду никто не ответил, Томас предположил, что гномы
просто оглохли от своих молотов.
На двух наковальнях любовно отстукивали заготовки для мечей, Томас
сразу прикипел к ним глазами, остро чувствуя себя несчастным с пустыми
руками.
От дыма слезились глаза, в горло словно засунули клок верблюжьей
шерсти. Но гномы работали спокойно, деловито, а когда даже, по мнению
Томаса, мечи были готовы, работали еще, и он внезапно понял, что будут
придирчиво перековывать, доводить, спорить, ибо работа нравится, пусть
даже в дыму и при огне.
Хвальгильд озлобленно бухнул кулаком в стену. Грохнуло, сверху
сорвался камень с бычью голову. Осколки разлетелись с сухим злым стуком,
гномы впервые подняли головы, да и то не все, молоты стучали в том же
ритме.
-- Есть здесь нормальные,-- проревел Хвальгильд,-- с кем бы я мог
говорить?
Один гном, согнутый и с бородищей до пола, нехотя отставил молот,
почти в свой рост:
-- Нормальные это те, кто работает, а не бегает по горам наверху.
-- Добыча водится наверху,-- возразил Хвальгильд,-- а не в норах!
-- Нормальные добывают железо,-- продолжал гном упрямо,-- а безумцы
подвергают себя ветру и всякому там... Ты кто, гора мяса для наших котлов?
Хвальгильд покрепче сжал дубину:
-- Ну-ну, ты погляди сперва на это. Я привел к тебе гостей. Это мои
братья, потому принимай их как мою родню, иначе...
-- Что иначе? -- спросил гном с интересом.
-- Иначе поссоримся,-- пробормотал Хвальгильд. Похоже, он пытался
представить, чем сможет насолить гномам.-- А я страшен в гневе...
Гном развел руками, непомерно длинными для такого роста:
-- Ну, ежели настолько страшен, что сокрушишь гору, в недрах которой
обитаем... Ладно, я вижу, у тебя братья такие же страшные, как и ты сам.
Томас всхрапнул от оскорбления, а Олег, что уже в глубине пещеры
рассматривал молоты и клещи, бросил оттуда:
-- Точно! Что значит, горный народ, что на версту вглубь видит. Ты
перековываешь крицу с черноспелом?
Гном оглянулся с таким удивлением, словно его вздумала учить тупая
наковальня:
-- Какой дурень перековывает с черноспелом? Хрупкость на ветре,
щерчастость, хоть узор тот же...
-- Гм,-- сказал калика, он понюхал клещи,-- а я бы сказал, что
сегодня ими держали репчатый булат, обернутый в черноспел... ну, не совсем
еще черноспел, но уже почти...
Гном бросил негодующий взор, подошел, понюхал, но его широкие ноздри
явно ничего не уловили, зато лизнул клещи, задумался, лизнул еще. Лицо
вытянулось, бросил на Олега взгляд, полный злобы и подозрения, отшвырнул
железо. Вопль его был неожиданно густым, будто вырвался из самых глубин
горы:
-- Перкун где? Перкуна сюда!!!
Олег сказал утешающе::
-- Да ладно, сойдет... Разница совсем крохотная. Кто заметит?
Гном завизжал, лицо стало багровым, борода вздыбилась, по ней
запрыгали синие искорки:
-- Сойдет? Это у вас, людей, сойдет, а мы работаем... мы работаем...
Он задохнулся от ярости. Олег похлопал по спине, лицо было
участливое, но Томас ясно видел по зеленым глазам, что потому людям жить и
захватывать земли вширь и вглубь, а гномам с их добросовестностью не стало
места сперва наверху, а вскоре потеснят и в горах, когда туда придут
люди-рудокопы.
-- Помоги,-- попросил он,-- а в уплату дам металл, которого вы еще не
знали.
Гном поперхнулся, лицо из багрового стало вовсе синюшного цвета:
-- Мы? Гномы? Да чтоб чего-то о металлах не знали?
-- Вы знаете все на земле,-- согласился Олег поспешно.-- Даже богам
столько не снилось. Но на землю как спелые груши падают всякие там звезды,
камни, железки, куски льда, град, дождь... Бывает, рухнет такое, что... ну
совсем новое, чего еще не падало...
-- Что это? -- спросил гном подозрительно.
-- Отдам, если снимешь наши ошейники.
Гном присмотрелся, в глазах появилось расчетливое выражение. Олег
вытянул шею. Корявые пальцы гнома, им бы подковы ломать, быстро и ловко
ощупали неизвестный металл, даже веки опустил, весь отдавшись тонким
ощущениям. В пещере начали появляться новые гномы, все как один бородатые,
толстые, со свирепыми сварливыми лицами. Томас вспомнил рассказы дяди, что
гномы матереют в три года, а борода растет с четырех. У пятилетнего гнома
бывает уже по пятеро своих детей, что сами быстро обрастают бородами. А
живут чуть ли не столько, сколько сами горы. Как только не заплодили весь
мир! Видать, либо света не выносят, либо их давит в завалах тысячами...
Старший гном завопил, сбежались еще, бережно ощупывали ошейники.
Томас чувствовал легчайшее прикосновение, словно его шеи касались лебяжьим
пухом, даже теплым воздухом, но потом прикосновение стало грубым, голоса
гномов из почтительных стали деловыми, отрывистыми, Томас увидел, как из
горна вынимают раскаленные инструменты, а самый бородатый гном взял с
наковальни грубый молот и повернулся к нему, недобро скаля зубы.
Пресвятая Дева, мелькнуло у него паническое. Да ведь им раз плюнуть
снять эти проклятые ошейники! Стоит только срезать головы...
Но шевельнуться уже не мог, стальные захваты держали голову крепче,
