темной щели вместе с каликой. Томас, оставшись в полной тьме, сам не
помнил как натянул доспехи, нахлобучил шлем по самые брови, бросился вслед
за Олегом, но отшатнулся, потрясенный страшным и великолепным зрелищем.
По обе стороны черного входа висели в воздухе, держась без всяких
цепей, два удивительных меча. Один короткий, с прямым лезвием, простой
рукоятью, лезвие брызжет искрами, словно только что выдернули из горна, а
другой длиннее, со странным волнистым лезвием. Томас в великом изумлении
уставился на невиданное зеленоватое лезвие, там возникали и быстро
исчезали магические знаки, что вдруг показались знакомыми.
Шаги калики уже затихли. Устрашенный, что останется один, Томас
выронил оба меча, взамен ухватил рукоять меча с изогнутым лезвием... на
миг пронзила острая боль, свирепая судорога скрутила мышцы, но ощущение
силы, что хлынуло через рукоять меча, тряхнуло как молодое деревцо бегущим
кабаном.
Ноги сами несли его с легкостью, будто железные доспехи были из
простого полотна. Если бы не страшился разбиться, то прыгал бы сразу на
десятки шагов.
Калика стоял на уступе близ выхода. Опять в волчьей шкуре, где он ее
только нашел. Каменный карниз в двух шагах обрывался пропастью. На стук
шагов обернулся, Томас видел как брови Олега взлетели верх. Томас
вскрикнул:
-- Что-то не так?
Олег в изумлении глядел на меч. Томас видел, как взгляд зеленых глаз
скользнул по новым доспехам Томаса, коснулся шлема:
-- Вот что ты выбрал...
-- Олег,-- вскричал Томас в страхе и замешательстве.-- Что это? Я
чувствую себя странно.
-- Если ты о мече,-- проговорил Олег медленно,-- то это Зу-л-Факар.
Что значит "бороздчатый". Мухаммаду достался в битве, от него перешел к
тестю Али, хранился у халифов... Ну, Томас, ты самого Сатану удивишь!
Томас сделал движение отбросить меч, смотрел как на ядовитую змею, но
пальцы не пожелали разжаться. Он даже попробовал помочь другой рукой, смог
бы, но в груди словно лопнул сосуд с желчью, стало горько и тоскливо,
словно отрывал от себя половину души.
-- Ну не могу же я... Оставить такой меч, все равно, что оставить...
Он замычал в муке, подбирая точное слово, а Олег, не дожидаясь,
буркнул:
-- В самом деле? Тогда не бросай... Что-то небо нехорошее.
Томас повертел меч, лезвие блистало, а в ответ раздвинулись тучи,
грозно проворчало. Меч был поразительно легок, но в то же время Томас
чувствовал, что с таким можно драться даже с демонами.
-- А второй... меч? -- спросил он с затаенным страхом.
Калика хмыкнул:
-- Второй... гм... о нем было сказано: "Не мир я вам принес, но
меч"...
Он не закончил, края черной тучи начали быстро и страшно загибаться,
словно она как сырая шкура попала на горячие угли. Под ней была еще одна,
лиловая, при виде которой у Томаса пробежал по спине недобрый холодок.
-- Олег...
Страшный треск над головами пригнул к земле. Полыхнуло огнем, черные
тучи раздвинулись. Потрясенный Томас увидел, как в щель протиснулась
исполинская рука, размером с вековую сосну. Опустилась, слепо пошарила по
вершине скалы. Томас прижался к камням, но гигантская рука приблизилась,
каждый палец был толщиной с полено, а на ладони поместился бы королевский
стол с двенадцатью рыцарями. Томас застыл, а над головой раздался страшный
рык, затрещало, гигантская рука внезапно выросла в размерах. Томас увидел
прямо перед собой огромную ладонь с хищно растопыренными пальцами.
-- А пошел ты,-- выдохнул он затравленно. Без размаха ударил по
страшной ладони. Острие врубилось как в теплое масло, исполинская плоть
раздалась, кровь брызнула такими фонтанами, что Томасу почудилось, что
собьет с ног. Над головой прогремел нечеловеческий крик, полный ярости,
боли, изумления.
Рука отдернулась, Томас видел, как вверх удаляется гигантская ладонь,
кровь хлещет ручьем, на месте двух пальцев торчат обрубки, откуда хлещет
кровь... Он остолбенело перевел взор себе под ноги, в испуге отпрянул. Два
исполинских пальца, оба с поленья, дергались, еще скребли ногтями твердую
землю. Кровь шипела и быстро поднималась легким розовым дымом.
-- Святая Дева,-- прошептал Томас в благоговейном страхе,-- кто это
был?
Калика крикнул зло:
-- Тебе герб увидеть надо? Быстрее сюда!
Томас побежал, оглядывался, меч в его руке радостно дергался. Томасу
чудилось, что даже повизгивает как в предвкушении новой драки полный сил
бойцовский пес. В тучах гремело, но рука исчезла. Томасу чудились стоны,
жалобы, стенания, но это могли быть завывания ветра. Правда, удар был
хорош, их жизни спасены, и Томас счастливо поцеловал рукоять чудесного
меча, пролившего кровь чудовища.
В зеленых глазах Олега мелькнуло странное выражение. Губы дрогнули,
но смолчал, и Томас перевел дыхание. Ссориться с отшельником сейчас не
хотелось в особенности. Он прошептал молитву Пречистой Деве, дрожащими от
счастья пальцами погладил холодную рукоять Зу-л-Факара:
-- А почему он в аду?..
Олег услышал, буркнул:
-- Оружие.
Томас удивился:
-- Вот-вот! Оружие, а в аду! Должно быть в раю.
Олег оглянулся на могучего рыцаря, исполненного всяческих достоинств,
вздохнул. Томас смотрел вопросительно. Олег развел руками:
-- Наверное, ислам, как и вера твоего Христа, должен завоевывать
сердца, а не рубить головы. А мечи... это вроде запрещенного приема в
турнире идей.
Томас, похоже, не понял, но спорить не стал:
-- У каждого турнира свои правила. Сэр калика, куда теперь?
-- Вниз,-- ответил Олег сдавленным голосом.
Земля вздрагивала, доносился постоянный гул. Томас спросил запоздало:
-- Олег, там наверняка что-то нашлось бы и по твоей руке. Кивнул бы,
я бы захватил.
-- У тебя ж мечи в руках,-- буркнул Олег.
-- В зубах бы унес. Нам, крестоносцам, была б добыча, а взять сумеем.
Глава 12
Калика долго внюхивался в неподвижный воздух, так казалось Томасу.
Кивнул с невеселым удовлетворением:
-- Пахнет и чем-то недобрым...
Карабкались чуть ли не как мухи по стене, но когда поднялись по
расщелине в гранитной стене, Томас ощутил легкое движение воздуха. Однако
пахло еще и знакомым запахом крепкого мужского пота, когда по несколько
суток не только не моются, но даже спят, не снимая одежды.
-- Их там не меньше трех десятков,-- определил Олег. Он сильно втянул
ноздрями, закрыл глаза. -- Запаха чесночной колбасы не чую, так что чертей
нет... вроде бы.
-- А что нам черти? -- спросил Томас гордо, хотя сердце затрепыхалось
как у зайца.-- Мы сами теперь такие черти!
В каменной долине горели три костра, возле них сидели и стояли воины.
Не три, десятка четыре, все как подбор рослые, одетые в легкие доспехи,
треть даже без шлемов, но все с топорами, круглыми щитами. Завидев
выходящего Томаса, один вскрикнул, через мгновение на ногах оказались уже
все.
Томас набрал в грудь воздуха, напрягся, нагнетая в себе ярость,
бешенство, злобное неистовство, исподлобья оглядел бегущих на него врагов.
Смерть!
Его меч с таким свистом покинул ножны, что даже калика опасливо
отпрыгнул в сторону. Сам он завертел посох, образуя вокруг себя
разноцветную защитную стену, похожую на полупрозрачный шатер, сквозь стены
которого не проскользнет и стрела.
Воины набежали молча, раздался лязг, стук. Передние столкнулись в
закованным в железо рослым рыцарем, его блистающий меч пронесся наискось,
коротко скрежетнуло железо, Томас повторил быстрый удар в другую сторону,
и только тогда раздались вопли, стоны, крики ярости и ужаса, а Томас
сообразил, что меч пророка рассекает тела как капустные листья, не одного,
а сразу троих-четверых повергает на землю -- сколько зацепит!
-- За Пречистую Деву! -- заорал он, сердце уже колотилось мощно и
победно.-- За мать ее... благочестивую Анну!
Калика дрался молча, Томас слышал только непрерывный сухой стук.
Воины тоже умирали молча, даже отползали раненые и покалеченные безмолвно,
словно не желали нарушать благочестивых раздумий, а вокруг Томаса орали,
вскрикивали, верещали, плевались, пытались ухватить хотя бы за ноги. Он
рубил быстро и в страхе, что опрокинут и затопчут, пятился, враги
спотыкались о трупы, а он ударами меча, оставлял их там, на земле.
Когда их осталось всего трое, они переглянулись, попятились. Все
тяжело дышали, один был ранен. Томас сделал движение напасть, они
попятились еще, не сводя с него злобных взглядов. Он сделал страшное лицо
и затопал ногами. Они в ужасе повернулись и унеслись прочь.
Калика вытер посох, набалдашник был не только в красном, но и в
чем-то белом, что калика упорно называл серым. Томас с потрясенным
удивлением рассматривал меч. Зеленое лезвие еще вспыхивало, постепенно
замирая, словно возбуждение уходило, а залитое кровью лезвие снова
блистало торжественно и победно, будто кровь впиталась в железо, или же
благородное лезвие отторгло кровь презренных, сбросив на землю.
-- Как... рубит,-- пробормотал он,-- как рубит!
Калика перевел дыхание, глаза все еще были встревоженными:
-- Нас ждали.
-- Тот послал,-- сообщил Томас.-- Сам боится, посылает рабов...
Попался бы мне теперь!
Меч в его могучей руке блистал радостно и победно. Слабые лунные
блики разбегались по всему лезвию, сползали на рукоять, и даже рука Томаса
казалась объятой холодным пламенем.
Они не прошли и сотни шагов, как послышался быстрый топот. Из-за
близкой скалы выбежали воины, дышали тяжело, явно спешили издалека, ноги
почти не отрывались от земли, загребали сухую пыль и черный пепел. Каждый
был с топором и при щите, только один бежал с мечом. Томас определил в нем
вожака, потому и направился в его сторону, оставив отшельнику сражаться с
простолюдинами.
-- Давай,-- поощрил его Олег.-- За мать ее... как ее... ага,
благочестивую Анну! Тоже, непорочную... почти.
Томас нахмурился, в этом "почти", усмотрел оскорбление, хотя калика
так уж зря не скажет, что-то чудесное явно стряслось и с матерью Пречистой
девы, похоже, там все семья такая, но сердце уже билось горячо и мощно,
боевой задор выдул мысли как ветер смахивает пепел, ноги задрожали от
жажды броситься в бой, а рука сама выдернула меч. Томас услышал свой
яростный клич:
-- За Пречистую Деву, мать ее...
Он поперхнулся, слишком разинул пасть, а пепел так и летит,
выругался, ступил вперед уже молча, а калика с посохом в руках шел слева.
Воины, видя что от них не бегут, с облегчением перешли на шаг, а потом и
вовсе остановились, выравнивая ряд. Все смотрели только на Томаса,
отшельник не выглядит воином, а этот рыцарь громаден и зычен...
Внезапно, к изумлению Томаса, они начали пятиться, не отрывая от него
устрашенных взглядов. В переднем ряду возник торопливый говор. Задние
напирали, а потом, вглядевшись через головы передних в Томаса, тоже начали
отступать.
Томас удивился, но на всякий случай повторил грозно:
-- За Пречистую Деву, мать ее и престарелых родителей!
Меч в его могучей длани полыхал зеленым огнем, сам Томас выглядел как
башня, закованная в железо. Воины пятились сильнее, один споткнулся и
упал, остальные же, словно это послужило сигналом, повернулись с криком
ринулись обратно. Некоторые даже отшвырнули топоры, чтобы легче бежать, а
один успел сорвать тяжелые доспехи, стряхнул шлем, благодаря чему обогнал
всех.
Томас гордо расправил плечи, приосанился. Чернь есть чернь, дай им в
руки вместо лопат хоть топоры, хоть мечи.
-- Чего они так уж? -- спросил он с легким удивлением, хотя знал
