обливаясь кровью, один из матросов. Хозяин заорал, потрясая кулаком.
Плотник ухватил его за плечо, развернул, указал трясущимся пальцем.
На большом корабле спешно поднимали оба паруса. Томас видел, как посерел
хозяин. Чтобы уйти от берега на полной скорости, им надо проскочить под
самой кормой опасного противника, а что это противник, уже никто не
сомневался. Там уже бегали, блестя оружием, натягивали ремни катапульт и
баллист.
-- Быстрее, собачьи дети! -- заорал хозяин и исчез в маленькой каюте.
Томас не успел моргнуть, как появился снова, уже в просторной кольчуге
поверх драной рубашки, с узким сарацинским мечом, кривым и остро
отточенным, и огромным щитом в другой руке. -- Если не проскользнем без
схватки, они увидят, как умеют драться свободные англы!
Томас покосился на его разбитое лицо, кровоподтеки и распухшие губы.
-- И любят тоже.
-- А что? Какая же это пьянка без доброй драки?
Томасу показалось, что уже где-то слышал эти слова. Когда хозяин
бросился к борту, Томас крикнул Яре:
-- Ты стреляешь хорошо, но сейчас тебе лучше уйти вниз!
-- Почему?
-- Они готовятся метнуть в нас греческий огонь. Если хоть капля
упадет на тело, его прожжет насквозь.
-- Детские сказки, -- ответила с презрением. -- Я знаю, что такое
греческий огонь. Он стекает вниз, там как раз самое опасное место. Но
разве что ты посылаешь меня туда нарочито...
Крики заглушили его возмущенный ответ. Томас развернулся и бросился
наверх. Там звенело оружие. Когда он выскочил на палубу, борта кораблей
промелькнули рядом так близко, что чудом не столкнулись. На палубу
полетели стрелы, веревки с абордажными крючками. Но, к счастью, на большом
корабле не были готовы к такому маневру, а на лохани -- даже очень.
Абордажные крючья были обрублены сразу, в ответ на редкие стрелы ударили
из десяти длинных луков, и когда корабли разошлись, на большом было
полдюжины убитых и раненых, а на лохани у одного сорвало стрелой перевязь
меча.
-- Так держать! -- заревел хозяин страшно. Оглянулся. -- Эти
разряженные свиньи, если и погонятся, то им легче поймать дельфина в море!
-- Здесь плавают дельфины? -- удивился Томас.
Хозяин огрызнулся:
-- Что, мы кроме этого пролива ничего не видели?
Томас с сомнением оглядел ветхое суденышко. Каким-то чудом оно
набрало скорость и неслось, как выпущенная рукой Яры стрела.
-- Правда, плавали?
-- Дерьмо плавает, -- огрызнулся хозяин, добавил высокомерно, -- а
моряки ходят! Можете, благородный сэр, сменить штаны -- опасность позади.
Глава 2
Томас швырнул щит и меч на палубу, там уже валялось в беспорядке
оружие, сам бросился поправлять парус. Моряки работали споро, мокрые
мускулистые спины блестели от брызг и от пота. Волны ходили тяжелые,
мрачные, но корабль несся уверенно. Томас, не будучи моряком, наконец
понял, что если одни корабли строят в расчете на перевоз через море целое
войско крестоносцев или стадо скота, другие для свирепых битв в открытом
море, то этим торговцам с мечами в руках для выживания нужны скорость и
увертливость. Похоже, они их получили.
Яра спросила внизу убитым голосом:
-- Значит, все напрасно?
-- Почему?
Он смотрел внимательно за ее лицом. Она покачала головой.
-- Но если тебе не суждено принести чашу... то что будет, когда ты
ступишь на берег? Сгоришь в огне? А чаша исчезнет? Или мы просто не
доплывем, утонем раньше?
Он несколько мгновений следил за ее лицом. Яра явно убита горем. Или
прикидывается? Осторожно подбирая слова, сказал:
-- Если пророчество велит принести чашу Иосифу Аримафейскому, то ему
и нести... Я положил чашу в его мешок.
Она смотрела неверяще, потом в глазах появился гневный блеск, а щеки
покраснели.
-- И мне не сказал?
-- А что особенного? -- удивился Томас. -- Мы шли втроем, груз
делили.
Их глаза встретились. Томасу стоило усилий не отвести глаза. Злость
сменилась гневом, она вспыхнула, набрала в грудь воздуха, чтобы сказать
что-то очень злое. Томас уже напрягся, готовый защищаться, оправдываться,
но не отступать, однако плечи Яры внезапно поникли. Ярость в глазах
погасла, а голос дрогнул от страдания:
-- Понятно... ты мне все-таки не веришь.
-- Ну, Яра, зачем же так грубо! Я ж молчу, не напоминаю, что ты в
какой-то тайной секте...
-- Была!
-- А где видно, что ты оттуда ушла?
-- Я могу поклясться!
Томас развел руками.
-- Яра... Я человек, который никогда не нарушает клятвы. Но я могу
поклясться в чем угодно перед сарацином, язычником или индуистом и с
чистой совестью ее нарушить. Или дать клятву благородному рыцарю, потом
отказаться с легкостью... ну, пусть с не такой уж легкостью, затем
покаяться войсковому капеллану. Он отпустит мне грех, разве что велит
поставить лишнюю свечку в часовне. Понимаешь?
Она спросила подавленно:
-- Но разве нет нерушимых клятв?
-- Есть, -- ответил он с невеселой усмешкой, -- но такие клятвы дает
себе сам человек. Их легче всего нарушать, но как раз они бывают самыми
нерушимыми.
Избегая ее взгляда, достал из мешка ломоть ржаного хлеба и завернутое
в пергамент сало. Есть еще не хотелось, просто надо было чем-то занять
себя, но когда нарезал ровные белые ломти и по тесной каюте поплыли густые
ароматы старого сала, выдержанного с солью и перцем, в желудке квакнуло, а
во рту появилась голодная слюна. На рыжеватых ломтях хлеба белое сало с
розовыми прожилками мяса и красными крапинками перца выглядело чересчур
соблазнительно. Как-то само собой получилось, что умял почти половину. Яра
беспокойно завозилась, затем, избегая смотреть на него, схватила ломоть и
вонзила белые зубы. Аромат свежего хлеба и старого сала стал одуряющим.
Когда остался последний кусок, их руки встретились. Оба отдернули
одновременно, уступая друг другу. Посмотрели наконец друг на друга. В
глазах Томаса было смущение. Яра рассмеялась:
-- Я даже не думала, что проголодалась, как волк!
-- Не сердись, -- попросил он.
-- Да ладно, -- сказала она. -- Ты прав. Я даже не знаю, почему ты
все-таки принял мою помощь. Ведь ты ждешь, что я могу тебя зарезать
сонного?
Томас несколько долгих мгновений смотрел в ее колдовские лиловые
глаза. Вдруг бесшабашно махнул рукой, Яра безошибочно узнала жест калики.
-- Авось, рука не подымется на такого молодого да красивого... А
зарежешь так зарежешь... Меня уже сто раз могли зарезать.
Ее глаза внезапно сузились.
-- Тоже женщины?
-- Нет, сарацины. Но тоже такие же злые и коварные.
Он говорил беспечно, но глаза оставались грустными. Яра сказала
сочувственно:
-- Ты все еще... из-за пророчества?
Он огрызнулся:
-- Ты все-таки ведьма! Знаешь, куда пырнуть ножом. В свежую рану. Да,
я знаю, что сам сэр Бог разделил мир на знатных и незнатных. У него на
небе тоже возле трона стоят Силы и Престолы, ниже на ступеньку --
херувимы, серафимы, еще ниже -- архангелы, а в самом низу -- ангелы,
что-то вроде челяди на побегушках. Знаю и радуюсь, что родился в замке
благородным сэром, а не в хижине простолюдина среди навоза... Но либо я
урод среди своих... или это калика на меня так подействовал, но я не
понимаю, с какой стати какой-то знатный дурак, дрянь и ничтожество,
садится выше меня лишь потому, что его далекий предок хорошо сражался при
Ардах, заслужил титул от короля... пусть даже предок был великим
человеком, признаю. Но его праправнук, который лезет впереди меня,
ничтожество! Да, сэр Бог установил именно такой обычай. Но я верю, что
когда-то сэр Бог в своей великой мудрости решит награждать человека по его
личным заслугам, а не деяниям его далеких предков!
Яра спросила тихо:
-- Ты все оправдываешься, что не взял мальчика?
Томас вспыхнул, хотел возразить, но внезапно сник, признался:
-- А хоть и так. Я жизнью рисковал, кровью полил всю дорогу от
Иерусалима до Британии!.. А мне говорят, ты, мол, простых кровей, а этот
-- благородных. Ему и нести. Я ж не спорю, ежели это был бы сам Иосиф
Аримафейский, тот самый, который... А кстати, он что-нибудь достойного
свершил, или ему лишь повезло, что в его гробнице захоронили Христа? Ну
ладно, это другой разговор. Я понимаю, как человек становится знатным, но
в моей простой рыцарской голове не укладывается, как можно унаследовать
знатность! Можно унаследовать землю, замок, деньги, даже рост и ширину
плечей, но знатность?
-- Однако пророчество, -- напомнила Яра. -- Если бы ты решился сам
везти чашу, без мальчика, то ты выступил бы против самого Божьего
повеления!
Томас ответил подавленно:
-- Сэр калика был прав. Что-то в нас внутри не позволяет делать одно
или не делать другое. Внутри меня рождается другое повеленье, я его считаю
тоже Божьим. И если оно противоречит прежнему повелению, которое мне
передают люди, будь они священники или епископы... пусть даже повелению,
сказанному призраком в ночи, то я выбираю то, что внутри меня. Этот голос
не врет.
Сверху топот ног слышался все громче. Ветер над головой выл, свистел.
Их бросало от стенки к стенке. Яра начала беспокоиться, кровь отхлынула от
щек, глаза стали тревожными.
-- Небо затянуло черными тучами!
Томас буркнул:
-- Мы в Британии. Здесь другого неба почти не бывает.
-- Но ветер уже поднял волны огромные, как горы!
Томас ощутил беспокойство.
-- Нам только бури еще недоставало.
Небо с севера заволокло такими черными тучами, что хмурое утро
превратилось в сумерки. Ветер посвежел, на тяжелых волнах появились белые
гребешки пены.
Когда ветер начал срывать эти гребешки, хозяин судна заорал:
-- Убрать парус!
Томас предположил:
-- Здесь всегда ветер. Нам не добраться.
-- Идите вниз, -- огрызнулся хозяин.
Томас выпрямился с великим достоинством.
-- Со мной даже короли разговаривали вежливо...
Хозяин развел руками, в глазах была насмешка.
-- Под нами двести футов холодной воды. Король так же хорошо тонет,
как и простолюдин. И даже как простая корова.
Томас отрезал с достоинством:
-- Рыцари тонут иначе, чем простые коровы!
Он взял Яру за руку, увел с мостика. Ветер усилился, воздух стал
холодны и колючим. В небе грохотало, потом пошли вспыхивать темно-багровые
сполохи, словно там работали небесные кузнецы.
Корабль швыряло из стороны в сторону, потом внезапно поднимало так
высоко, что волны исчезали. Томас видел справа только серое небо, а слева
надвигающийся горный хребет черных туч.
Ветер крепчал, люди суетились, Томас видел в лицах страх. Здесь
постоянно были тучи, ветер порой рвал паруса, но сейчас надвигалось что-то
небывалое, это замечал по бледным перекошенным лицам.
Мимо Томаса пробежал плотник с мотком каната. Губы его шевелились, он
вскрикивал:
-- Только бы не утонуть... Только бы доплыла эта посудина...
Второй матрос выхватил канат, крикнул с удивленной злостью:
-- Чего трясешься? Ведь корабль не твой!
Корабль трещал, начал тонуть. Капитан заорал, торопя, а когда решил,
что надежды на спасение нет, собрал матросов в круг.
-- Ну, бездельники, прочтите хоть какую-то молитву!
Никто не мог вспомнить ни слова. Как и сэр Томас. Тогда капитан
заорал:
-- Бездельники! Ну-ка ритуальную пляску в честь богов!
Опять никто не шелохнулся, прятались друг за друга. Хозяин судна
плюнул, пустил шапку по кругу.
-- Мы должны успеть сделать хоть что-то богоугодное! Быстрее
