Не ожидавший такого Томас только вспикнул, как мышь. Михаил дал
подножку, и оба рухнули на землю. Томас оказался внизу, от удара хрустнули
кости, а воздуха не осталось вовсе.
-- Все, -- сказал Михаил свирепо, -- ты кончился, чужак!
Из последних сил Томас прошептал:
-- Ты что? Моя северная кровь только начала разогреваться...
Он надеялся, что Михаил приподнимется, чтобы бить его сверху могучими
руками, огромными, как наковальни, -- можно попытаться хоть что-то до
того, как первый удар обрушится на его голову, тогда конец всему. Однако
богатырь решил не искушать судьбу, свирепо давил его в медвежьих объятиях.
Кровь текла по его лицу и капала в глаза Томасу.
Томас, чувствуя, как потемнело в глазах, в последней попытке, за
которой уже смерть, ударил лбом, хрустнуло, страшный крик едва не разодрал
ему перепонки. Хватка ослабела, Томас вывернулся, расцепил руки, кое-как
поднялся на ноги.
Михаил шатался в двух шагах, кровь хлестала ручьями из разбитого
лица. Обеими руками он зажимал рану.
-- Жених, -- сказал Томас с отвращением. -- Кто пойдет за такого, кто
дважды наступает на одни и те же грабли?
Михаил качнулся, но пошел на него, растопырив огромные руки. Томас
отступил, дважды ударил, это подействовало, тогда он начал из последних
сил осыпать ударами. Пальцы онемели, но лицо богатыря уже было в
кровоподтеках, глаза заплыли. Огромный кулак задел Томаса по голове, в
черепе словно раскололась глыба из каменоломни. Он упал, перекатился через
голову, чувствуя, как острая боль рвет все тело. Откатился еще, ожидая
страшные добивающие удары ногами. Однако русич лежачего не бил -- не
подлый Восток! -- и Томас сумел встать, увернулся от просвистевшего над
ним кулака, поднырнул, входя в кольцо огромных рук и мощно ударил в
подбородок.
Михаил всхрапнул и остановился. Руки разомкнулись и неуверенно пошли
вниз. Томас, задержав дыхание, бил и бил короткими сильными ударами: в
лицо, под ложечку, нанес два сильных удара в ухо.
Богатырь качнул и снова двинулся на него. Каменный он в самом деле,
что ли, подумал Томас в отчаянии. Он отступил на шаг, спина уперлась в
стену. Конец, понял он обреченно. Сил не осталось ни капли. Все. Он
раздавлен.
Михаил сделал шаг на подгибающихся ногах и рухнул вниз лицом. Томас,
не веря глазам, заставил себя поднять руки и скрестить пальцы в победном
жесте. Если умирать надо красиво, то и побеждать красиво.
Сквозь шум крови в ушах слышал крики, возгласы. Кто-то хлопнул по
плечу -- Томас едва не заорал от боли. Повернулся, чтобы разглядеть
дурака, но от этого движения в шее будто лопнула жила, в глаза хлестнуло
горячим.
Яра вырвалась из чьих-то рук, выбежала на поле битвы. Ее лиловые
глаза лишь на миг остановились на залитом кровью лице Томаса -- она раньше
него поняла, что это кровь из разбитого носа Михаила, --тут же бросилась к
Михаилу.
Он лежал, как сброшенная с небес скала. Яра с трудом повернула его
лицом вверх. Руки его бесцельно шарили по земле, загребали пыль, а губы
что-то шептали.
Она резко повернулась к Томасу. Лиловые глаза метнули молнию.
-- Сэр Томас! Как ты... как ты мог так гадко поступить?
Томас отклеился от стены. Его поддерживали, все еще похлопывали по
спине, плечам. Со всех сторон он видел улыбающиеся лица. Похоже, где-то
сумел переломить симпатии на свою сторону.
Томас кивнул на склонившуюся над распростертым бойцом Яру.
-- Почему она...
-- Русская женщина, -- ответил ему кто-то таким тоном, словно этим
было все сказано.
-- И что?
-- Всегда на стороне поверженного.
Глава 17
Михаила увели, поддерживая под руки. Отрок подал Томасу оседланного
коня. Томас огляделся, чувствуя, что оставляет здесь часть себя. Может
быть, лучшую часть.
-- Подержи коня чуток. Я наброшу на себя доспехи.
Мальчишка смотрел на рыцаря исподлобья. Глаза были серьезными:
-- А сможешь сам? Такие надо застегивать сзади.
-- Ну, если ты знаешь, как это делается...
-- Подумаешь! Рыцари есть и у нас.
Он бросил поводья на крюк коновязи. В комнате, где Томас оставил
оружие, мальчишка восторженными глазами смотрел на длинный меч.
-- Ух ты! Такой громадный! Это твой?
Томас схватил меч, повертел одной рукой, с неожиданной яростью
рубанул по толстому столбу. Лезвие вошло наискось и рассекло столб, как
тонкий прутик. Верхняя половинка соскользнула с нижней, упала с таким
грохотом, что затряслись стены, а стол и ложе подпрыгнули.
-- Ого! -- вскрикнул мальчишка. -- Такого еще никто не делал!
-- Никто?
-- Никто! -- поклялся мальчишка, добавил после минутного колебания:
-- Даже наш князь!
Боль в разбитом лице Томаса ослабла, но осталась в груди, словно
могучие кулаки Михаила раздробили ему грудь и ранили сердце. Он напялил
доспехи, поворачивался, пока мальчишка, упираясь ногой, затягивал ремни,
стягивал стальные пластины.
-- Пора.
Когда вышел на крыльцо, возле коновязи рядом с его жеребцом стояло
еще трое коней. На одном сидела Яра.
Они уже выехали за ворота, а Яра все еще убеждала:
-- Не будь меня с тобой, разве мой дядя бросился бы нам на помощь? И
привез бы тебе вдогонку потерянную чашу? Калика вообще хотел, если вдруг
погибнет, чтобы я пошла с тобой до Британии! Одному не дойти. Одному
вообще не выжить, когда столько врагов...
Томас молчал, чувствовал, будто его привязали за ноги к диким коням и
погнали их в разные стороны. Ее доводы нелепы, хотя какая-то правда, надо
признаться, есть, да и пользы от ее лука тоже, но он ни за какие сокровища
не взял бы женщину в столь трудное путешествие... хотя тут осталось разве
что переплыть морской пролив да вручить чашу первым же встреченным
священникам... если бы это была женщина. Но и ее, красивую и отважную,
самоотверженную и -- надо же такое несчастье! -- умную, не взял бы,
благородством друзей нехорошо пользоваться, если бы не железная рука,
сжимавшая его сердце с момента приезда в оставленный за спиной град.
Он уже думал, что колдовство убьет его, едва выедет за ворота, уже и
так было горько и гадко, что жить не хотелось, но едва увидел ее в седле,
солнце засияло и сожгло тучи, птицы запели, а сердце, освободившись от
тяжести, начало скакать, как ополоумевший заяц.
Он и сейчас с величайшим трудом давил ликование, сдерживался, чтобы
не вскочить с ногами на седло и заорать что-нибудь восторженно-глупое. Они
снова едут за солнцем, ну пусть не совсем, они же едут на северо-запад, но
все равно к солнцу, счастью. А что ему еще нужно помимо этой бесконечной
дороги, синего неба и степи, которую он видит на кончиках ушей своего
гостей, затем Томас видел фигуру в волчьей шкуре во дворе у жаровен,
Дорога вывела к небольшой речушке, маленькой и невзрачной, но с
берегами, способными выдержать удары океанских волн. Возможно, реки
мельчают и покрываются тиной, как и люди, подумал Томас.
Кони неспешно двигались по высокому берегу, воздух был по-осеннему
холоден, чист и свеж. Томас сдерживал радостную дрожь во всем теле:
чувствовалась близость большой воды. Река впадает в море, за которым
зеленеют холмы Британии!
Яра сказала негромко, с печалью в голосе:
-- Везде кровь и разор...
Навстречу по дороге двигался, по-стариковски опираясь на палку,
белоголовый мальчонка в драных заплатанных портках, ветхих настолько, что
сквозь них видно было серую от холода грязную кожу, босой, с нищенской
сумой через плечо. Он был худ настолько, что кости торчали даже сквозь
ветхую одежонку. Босые ступни были красными от холода, в цыпках.
Томас наклонился, всматриваясь внимательно. В мальчишке было что-то
тревожное. Бредет неспешно, глазеет по сторонам. Такому не очень-то
доверят отлучиться от своего двора, разве что гусей пасти, а здесь
ближайшая весь далековато...
-- Ты кто такой отважный, -- спросил он ласковым голосом, чтобы не
напугать своим устрашающим видом, -- что не боишься уходить так далеко?
Здесь дикие звери, здесь страшные рыбы, а птицы так вовсе с клювами и
крыльями!
Мальчишка поднял на рыцаря серьезные глаза.
-- А я боюсь.
-- Боишься? -- Томас оглянулся на Яру. -- Тогда ты очень смелый.
Только герои, преодолевая страх, умеют совершать подвиги.
Яра смотрела на мальчишку с любовью и жалостью. Томас успел подумать,
что она, должно быть, очень любит детей. А так как с виду вон какая
здоровая и краснощекая, то нарожает их, как крольчиха, не меньше дюжины,
будет вылизывать, как корова и защищать, как волчица.
-- Нет, -- ответил мальчишка чистым голосом, -- я очень несмелый. Но
мне было велено.
Томас насторожился, быстро посмотрел по сторонам. Везде тихо, от
ближайших кустов далеко, засада не страшна. Но словно бы в самом воздухе
разлито что-то особенное...
-- Кем?
-- Не знаю.
-- Гм... А как было велено?
-- Просто был голос в ночи.
-- Тебе привиделось? -- спросил Томас с облегчением. -- У детей часто
бывают ночные страхи.
Мальчишка покачал головой. Вид у него был несчастливый.
-- Нет. Был голос, затем было сияние в ночи. А голос не был страшным.
Он говорил, как мой дедушка, ласково. Но строго. Велел придти сюда и ждать
огромного рыцаря в блестящих доспехах. Я здесь уже с утра, замерз совсем.
Яра смотрела то на мальчишку, то на Томаса. Рыцарь спросил с
подозрением в голосе:
-- Постой, как тебя зовут?
-- Иосиф, сын Богдана.
Что-то словно пронесло невидимой ладонью над головой Томаса, он даже
ощутил тепло. Спросил внезапно охрипшим голосом:
-- Ты откуда родом?
-- Из Аримафейска. Аримафейск тут недалече, прямо за Урюпинском...
Томас даже покачнулся, словно громом пораженный в самое сердце. Иосиф
Аримафейский? Вот что имел в виду тот... Голос... когда сказал, что когда
встретит настоящего Иосифа, то, несмотря на всю свою отвагу и доблесть, не
откажется отдать ему чашу!
Яра смотрела с тихой жалостью, затем перевела умоляющий взгляд на
рыцаря. Томас ощутил укол в сердце. Вот что и как было начертано в высших
небесных чертогах... Да, должен принести чашу потомок Иосифа
Аримафейского, того самого, в чьем склепе нашли покой останки сына Бога --
Христа, пришедшего спасти мир. Ему, за заслуги его великого предка, дана
честь принести чашу с кровью Христовой... Но как может ребенок пройти
через пустыни, горы, болота, леса, переправиться через реки, к тому же
постоянно пробиваясь через земли враждебных племен и народов? А
разбойники, чудовища ночи, драконы? Провидение из всего крестоносного
войска избрало именно его, Томаса Мальтона, чтобы своим мечом защищать
этого чистого душой мальчишку. И он в состоянии это сделать!
Он чувствовал, как обида на неведомого узурпатора его чаши
испарилась. Он передавал ее не в руки более сильного воина, не в руки мага
или властителя, а в тонкие ручонки ребенка, которому не выжить в этом
страшном мире без защиты его длинного меча.
-- Яра, -- велел он, -- дай ему моего запасного коня. Он поедет с
нами.
Она покачала головой.
-- Томас, он же ребенок...
Наклонившись, легко подняла к себе в седло. Глаза ее сияли, и Томас
снова подумал, что она, несмотря на свой звериный нрав и умение стрелять
из лука, будет хорошей матерью. Вон руки дрожат от желания вытирать сопли,
тетешкать, а губы уже складываются трубочкой, будто сейчас будет
насюсюкивать в оттопыренное ухо колыбельную.
-- А что скажут родители? -- спросил Томас на всякий случай, хотя
