Его осыпало морозом. В полной тьме стоит чуть-чуть, всего на палец
свернуть, а через десяток шагов еще на палец, и уже пойдут не поперек
горного хребта, а вдоль...
Глава 8
Он сделал не больше трех десятков шагов, как внезапно вязкость
исчезла. Томас выпал в пустоту. Не удержавшись, растянулся, как лягушка.
Доспехи зазвенели. Сзади испуганно вскрикнула Яра.
В просторной пещере светящаяся плесень освещала высокий свод, весь в
известковых сосульках. С пола навстречу поднимались такие же сосульки
остриями кверху. Где-то журчал невидимый ручеек.
-- Теперь мы точно заблудимся, -- предположила она за спиной. -- Я
уже не помню, из какой стены мы выпали.
-- Не каркай, -- оборвал он. -- Раньше смерти еще никто не умирал.
-- Да? Я умираю всякий раз, когда вижу что-то страшное.
Я тоже, сказал он себе угрюмо. Только сперва это было очень остро, а
теперь страх зажат в его железной рыцарской перчатке. Но я не бесстрашен,
как выгляжу для всех. Сам-то я знаю, что я не бесстрашен. Просто когда
рыцарская честь велит броситься одному на целое войско -- брошусь. Или на
дракона. И никто не узрит во мне подлого страха.
Слова гулко отдавались под сводами пещеры. Томас осторожно прошел в
другой конец, огляделся. Пещера сужалась так, что едва можно было
протиснуться, но дальше ход опять расширялся.
-- Может быть, -- сказал он, -- это не совсем то направление, но мне
как-то проще идти, как человеку, а не как призраку.
-- Так иди как человек, -- донесся сзади ее нетерпеливый голос. -- А
еще лучше, как мужчина!
Томас всхрапнул, не зная, что кроется за ее словами, похвала или
оскорбление, от женщины с лиловыми глазами можно ждать всего, молча
двинулся между сталагмитами к переходу в другую пещеру.
Ход был тесен, но впереди уже было видно расширение. Томас вышел во
вторую пещеру, задержал дыхание, ошеломленный. За спиной ахнула женщина и
ухватилась за его плечи. Томас тут же расправил спину, но глаза его не
отрывались от внутренностей этой пещеры.
Это был гигантский зал для великанов. И он был полон воинов!
Томас медленно выпустил воздух из груди. Воины спали мертвым сном.
Кто сидел, прислонившись к стене, кто лежал, подложив под голову щит, кто
устроился, положив голову на ноги товарища. Все в полном вооружении
древних времен. Томас не обнаружил ни одного в рыцарских доспехах, но
топоры и мечи, пусть странные на вид, были устрашающего размера, а воины
выглядели отборными -- все матерые, крепкие, со вздутыми мышцами,
нарощенными долгими упражнениями с оружием.
-- Тихо, -- шепнул он одними губами. -- Не приведи Господь их
разбудить...
-- А что будет?
-- Что будет, что будет, -- передразнил он. -- Не знаю, что будет. Но
спят они до назначенного часа.
-- Какого?
-- Откуда я знаю? У каждого свой. Благороднейший король Артур спит
вот так же в Авалоне. Встанет и спасет Британию, когда та будет в большой
беде. Калика говорил, -- голос Томаса прервался, дрогнул, но после паузы
рыцарь поборол слабость, -- говорил, что по всему свету в скалах и горах
полно народу дожидается своего часа. Мгер Младший ушел в скалу, я, правда,
не знаю, кто это, придет помогать своему племени, Святогор спит в горе,
Скиф удалился в каменную стену Рипейских гор, выйдет, когда беда будет
угрожать его скифам, войско Ядвиги спит под костелом... ну и много других
еще, я не запомнил и малого, что перечислял калика. Понял только, что
никто не явится спасать человечество. Все явятся спасать свое племя или
народ от другого народа.
Она зябко передернула плечами.
-- Ходи и боись, что наступишь на чью-то голову!
-- Если верить Хайяму, как говаривал опять же калика, то мы все время
ходим по чужим черепам...
-- Кто такой Хайям?
-- Не знаю. Наверное, иудей, что ускользнул из рук Кичинского.
На цыпочках и очень осторожно они пробирались между спящими. Те
казались мертвыми, даже грудь не вздымалась, но когда Томас задел одного,
у того рука шевельнулась мягко, а у трупа застывает быстро -- Томасу
приходилось бродить по полю брани, отыскивая павших друзей, знал разницу
между погибшим только что или полдня назад.
Яра сказала вдруг негромко, голос был тихий, непривычный:
-- Они счастливые...
-- Почему?
-- Проснутся в мире, где не будет войн, убийств, даже лжи и
предательства...
-- А кому они будут нужны? -- фыркнул Томас. -- Сами станут
разбойниками. Пахать землю не умеют и не захотят, а с мечами расставаться
не станут.
Он услышал сзади сожалеющий вздох:
-- Жаль... А мне захотелось тоже заснуть с ними... И не просыпаться
до лучших времен. Когда весь мир станет чист и светел. И тогда бы мы,
Томас, вышли вдвоем...
-- Времена не выбирают, -- ответил он, не оборачиваясь. -- В них
живут и умирают. Мы все расставлены Богом на стенах в нужных местах
огромной крепости, куда сносятся великие человеческие ценности, вроде
чести, благородства, ну и всяких других, и мы должны защищать ее через
века от врагов! Все защищать -- мужчины, женщины, дети.
Уже когда перебрались в другой конец пещеры, Яра сожалеюще
оглянулась. В глазах было странное выражение.
-- Да, ты прав. Да и кто знает, что их ждет?.. Мир может погибнуть
раньше, чем они проснутся.
-- Но разве их не призовут при опасности?
Томас мотнул головой, приглашая двигаться за ним, и Яра послушно
полезла через камни, обломки сталагмитов. Когда щель сузилась так, что
дальше двигаться было нельзя, Томас буркнул невесело:
-- Кто призовет?
-- Ну... кто знает. Потомки.
-- Даже я вижу, что мир изменился... Калика сказал бы, насколько. Эти
воины в такой одежде, с таким оружием, что я в глаза не видывал. Кто их
позовет, если уже нет таких народов?
Щель сужалась, наконец исчезла, словно рассосался старый шрам. Перед
ними была каменная стена. Мелкие трещинки были не в счет, их сплющило под
тяжестью так, что края плыли, как воск на солнце.
Факел догорал, Яра смотрела отчаянно. Копоть оседала на ее лице, она
казалась Томасу печальным чертенком.
-- Калика оставил тебе свой волшебный посох! -- напомнила она.
-- Если ты все же сумеешь прочесть те руны...
-- При этом свете? -- огрызнулась она.
Факел догорел, вспыхнул напоследок, и у Томаса заныло сердце. Женщина
смотрела на него беспомощно, но в ее глазах было нечто такое, что у него
вся кровь бросилась в конечности. Это последнее, что он видел, и она явно
хотела, чтобы это было последнее.
Яра в полной тьме слышала его яростное дыхание. На миг ей показалось,
что сейчас он возьмет ее в объятия, прижмет к сердцу, а его сердце
забьется в унисон с ее сердцем, их дыхания сольются, и она ощутит себя
надежнее в его могучих руках, а он почувствует себя нужным, утешая
испуганную женщину...
Рядом грохнуло с такой силой, что она подпрыгнула, ударилась головой
о низкий свод. "Убился, -- мелькнула паническая мысль. -- Боится умирать
медленно и страшно..."
-- Томас!
-- Замри и не двигайся! -- велел в темноте хриплый страшный голос.
Снова гремело и звякало, будто рыцарь со всей дури кидался на стены.
Наконец затрещало. В лицо пахнуло удушливой пылью, Яра закашлялась.
Внезапно она ощутила движение воздуха.
Блеснул слабый свет. Яра, согнувшись от кашля и протирая слезящиеся
глаза, увидела, как рыцарь, перекосившись от натуги, налегал на волшебный
посох. Другим концом всадил в щель, раздвигал ее, а навстречу пробивался
лучик света.
Вскрикнув, она бросилась ему на помощь. Когда глыба вывалилась, они
проползли в отверстие, где было сухо и был свежий воздух. Томас остался
заталкивать глыбу на место, пусть богатыри спят и дальше, а Яра сперва
ползком, потом на четвереньках выбралась на свободу.
Над головой было звездное небо, луна светила ярко, и их глазам,
отвыкшим от света, показалось, что светло, как днем. Томас выбрался
следом, упал на камни, тяжело дыша.
-- Ну, калика... Все предусмотрел!
-- Ты о посохе?
-- Ну да. Он сам разве пользовался иначе, чем боевой палицей?
Она лежали, переводя дыхание, прислушивались к ночным звукам. Похоже,
они находились в незаселенной местности, но чуткое ухо Томаса уловило
далекий лай.
-- Местные не отыщут ход? -- спросила она тихо.
-- Надеюсь, -- ответил он замученно. -- Но дети и пастухи лазают
везде. Что ты хочешь? Чтобы я, полуживой, приладил камень там, чтобы
муравей не пролез? Отыщут их, так отыщут.
Они спали, измученные, когда половина звездного неба озарилась
сверкающим сиянием. Яра вскрикнула, едва сквозь веки пробился трепещущий
свет. Ее руки ухватились за Томаса -- она спала, положив голову ему на
грудь, -- но тряхнуть не решилась. Он спал так крепко, его губы чуть
раздвинулись, напухли, он не выглядел могучим рыцарем, а был большим
ребенком, который нуждался в защите.
Свет поднялся над деревьями. Медленно в нем проступила блистающая
человеческая фигура. Над головой был нимб, лицо человека рассмотреть не
удавалось.
Яра дрожала. В этой фигуре было больше силы, чем во всех чудовищах и
богах, которые они встречали раньше. Нимб мерцал нежно, но по всему краю
вспыхивали крохотные дымки. Сгорали ночные жуки и бабочки, что стремились
на свет.
-- Дщерь моя... -- раздался тихий ласковый голос.
Яра судорожно кивнула, соглашаясь. Хотя эта исполинская светящаяся
фигура мало походила на ее погибшего отца. Да и голос был не тот. Отец
начал бы с брани, назвал бы коровой, у которой костер почти угас,
поинтересовался бы ядовито, что за волосатый мужик лежит под нею и что она
с ним сделала.
-- Я слышу, -- ответила она дрожащим голоском. -- Говори... глаголь.
Ты кто?
-- Я -- Вечный... Дщерь моя, вы несете чашу, в которой была кровь
моего сына...
Яра ахнула, торопливо потрясла Томаса. Рыцарь замычал, но не
проснулся.
-- И что ты желаешь? -- спросила Яра помертвевшими губами.
-- Чтобы чаша достигла Британии.
-- Но мы туда и несем.
-- Но не вам, увы, предначертано принести ее в те северные земли.
Яра помертвела.
-- Не... нам?
-- Да.
-- А кто?.. Кому?
-- Потомку славного Иосифа Аримафейского. Того самого, в чьем склепе
захоронили моего сына. Его семени было предназначено эту чашу принести в
Британию.
Яра яростно трясла и теребила Томаса. Тот всхрапывал, отбивался,
поворачивался на другой бок, натягивал на голову несуществующее одеяло.
Наконец он уловил нечто необычное, вскрикнул:
-- Пожар?.. Опять нас к языческим богам?..
Он раскрыл глаза, ахнул, отшатнулся так, что если бы не уперся
руками, упал бы на спину. Глаза были круглые, как у совы. Яра сказала
торопливо:
-- Он говорит, что чашу должен нести не ты!
Томас испуганно пощупал мешок, перевел дыхание. Голос его со сна был
хриплым, но страх уступил место подозрительности:
-- Почему?
-- Предначертание, -- сказал блистающий человек без лица. Голос был
грустным и ласковым. -- Так надо.
-- А почему надо так? -- ощетинился Томас.
Он чувствовал страх и благоговение, он был свидетелем чуда,
настоящего чуда, христианского, в этом не сомневался, только в
христианстве может быть такой чистый незалапанный свет, но все же отдавать
чашу просто так больно.
-- Все было определено, измерено и решено... за много лет... эонов...
до этого момента... Можно сказать, до создания самой земли, солнца и
звезд, зверей и людей... Ни волосок с головы ребенка, ни перо из крыла
