не посмотрит на его пасть. Дракон в небе, а в лесу медведь хозяин!
Они некоторое время ехали шагом. Кони на ходу устало срывали листья с
кустов. Яра спросила нерешительно:
-- Что теперь?
-- Придется оставить коней.
-- Коней? Ты с ума сошел!
-- Дракон не сам по себе охотился за нами. Я уверен, что за ним
следили. Погиб он или нет, но его хозяева уже знают наше направление. Если
мы будем ехать дальше по этой тропке, то вскоре напоремся на засаду. Они
сумеют выслать отряд навстречу! Единственный наш шанс -- оставить коней,
свернуть в такую чащу, куда на конях не пробраться, а там, даст Бог,
отыщем какую-нибудь лесную деревушку. Деревенский кузнец сумеет сбить эти
оковы!
Сама мысль оставить коней ужасала ее до такой степени, что тряслись
ноги. Куда можно уйти в дремучем лесу, когда по пятам мчится погоня, а у
ее отважного спутника едва душа в теле?
Она продолжала смотреть на него жалобно, однако проехали еще не
больше версты, когда Томас решительно соскочил на землю. Он не удержался
со скованными руками, упал, но поднялся быстро, ожег негодующим взглядом
Яру, что бросилась помочь. Она под его строгим взглядом увела коней
подальше от тропки, замела конский след ветками. Томас кивнул, говорить он
не мог, губы распухли еще больше, почернели, и Яра послушно свернула за
ним в темную и страшную чашу.
Карабкаться приходилось через валежины, лесные завалы, крутые
косогоры, возникшие среди леса непонятно почему, а еще Томаса чутье влекло
к буреломам, мелким лесным озерам и болотцам, в которые он обязательно
влезал, чтобы собаки, на случай если будут собаки, потеряли след.
Яра измучилась, смотрела уже с ненавистью в широкую спину. Он казался
нечеловеком: чересчур неутомимо карабкался, двигался, не замедляя шаг ни
на мгновение.
-- Погоди, -- прохрипела она пересохшим ртом, -- дай перевести дух...
Он остановился, посмотрел на нее через плечо.
-- Ладно... Перевела? Пошли.
И снова зашагал, широкий и сильный, но если бы у нее в глазах было
хоть сколько-нибудь силы, она прожгла бы в нем большую дыру.
Глава 10
Лесную весь они обнаружили раньше, чем ожидали. Томас нахмурился --
сюда обязательно явится погоня. Могут застать за расклепыванием цепей, тут
же оденут новые. А то и оставят старые.
Яра оставила его в кустах дожидаться, сама отправилась в весь.
Изнеможение навалилось на Томаса с такой силой, что он едва успел увидеть,
как за ее спиной сомкнулись ветви.
Вернувшись, Яра похолодела, не обнаружив рыцаря на прежнем месте.
Тайные, мелькнула ужаснувшая мысль. Молниеносные и бесшумные убийцы
Тайных, что могут пройти всегда и везде. Они все-таки догнали!
Она поворошила листья, пошла по примятым опавшим листьям. Левее был
густой куст орешника. Яра раздвинула ветви и обнаружила торчащие ноги. В
ужасе она вломилась в кусты, бросилась на неподвижное тело рыцаря.
Тот спал. Обезображенное лицо было страшной маской, лопнувшие губы и
разбитые места затянуло коркой крови. Потертая вязаная рубаха была в
темных коричневых пятнах.
Томас проснулся, ощутив пристальный взгляд. Яра поспешно отвела
глаза, в них читалось что-то странное, сказала поспешно:
-- Я кое-что принесла.
Она выложила на сломанные ветви ломоть хлеба и жареную курицу. Томас
продолжал смотреть вопросительно, и Яра вытащила из мешка молот с короткой
ручкой.
-- И это купила?
-- Весь слишком близко, сам сказал! Я просто украла... меня никто не
видел. Не смотри так! Я оставила монету, но засунула ее в щель, чтобы
нашли не сразу, а дня через два-три.
Томас положил скованные руки на камешек.
-- Давай, бей.
Яра замахнулась, обрушила молот на цепь. Томас вскрикнул, подскочил,
затанцевал. Глаза рыцаря испепеляли ее на месте.
-- Ну ладно-ладно, -- сказала она поспешно, -- не была я кузнецом,
ясно?
Да и чего орать, добавила про себя виновато. Мужчина не должен орать,
он должен быть стойким. Мы, женщины, не все же на свете умеем...
Томас с замученным видом положил руки на камень снова. Глаз его не
было видно из-за вздутых кровоподтеков, но ей показалось, что в них не
просто проскальзывает беспокойство, а настоящая паника.
-- Давай еще, -- сказал он дрогнувшим голосом.
-- Прости, -- буркнула она. -- Наверное, съела что-нибудь.
Страшась снова попасть ему по пальцам, она ударила молотом так
осторожно, что не убила бы и муху, разве что испугала. Томас фыркнул, она
снова вскинула молот, ударила, потом била снова, а на блестящем металле не
появлялось и царапины. Усталое тело ныло, просило пощады. Мышцы стонали, а
пальцы едва удерживали тяжелый молот.
Томас, наблюдая за ее посеревшим лицом, сказал вдруг:
-- Представь себе, что ты бьешь не по безвинному железу, а по моей
голове!
Она обрушила удар, звякнуло, цепь распалась. Томас облегченно развел
руками, но тут же поспешно положил на камень левую руку с обрывком цепи.
На правой остался только широкий железный браслет.
-- Давай еще, -- предложил он. -- Представь себе, что я заметил,
какие у тебя кривые ноги! И вдобавок волосатые.
Яра вскинула молот и в самом деле едва не обрушила ему на тупую
голову. Наглый рыцарь прекрасно знает, что у нее не кривые ноги и вовсе не
волосатые! Если бы не его жалобный вид...
После трех сильных ударов крайнее звено цепи расклепалось так, что
стала тоньше кленового листка. Томас ухватил за конец, с усилием потянул
руки в стороны, напрягся. Яра видела, как вздулись тугие мышцы, окаменели.
Так длилось пару мгновений. Затем цепь со звоном отлепилась от
стального браслета. Томас тут же зашвырнул ее в кусты. На руках остались
широкие металлические кольца. Томас хмуро улыбнулся:
-- Ничего... Украшает! Как осла поклажа.
Корочка крови на губе лопнула. Выступили крупные темно-красные капли.
Яра едва не вывернула себе шею, стараясь не видеть его обезображенное
лицо.
Темнело сильнее. Яра плелась тяжело, смотрела под ноги. Томас уже
стоял, повернувшись к ней, и она ткнулась лицом в широкую грудь, не сразу
сообразила, скала это или только широченное дерево, как могучая рука
обхватила ее, не давая ни упасть, ни даже отшатнуться.
-- Пожалуй, пора переспать.
-- Что? -- рванулась она из его руки.
-- Лучше вон в той валежине, -- продолжал он. -- Видишь, толстая, как
росская дева на выданье? Там завал, видно его хорошо и насквозь, так что
никто не пойдет шарить, разве что в прошлую осень обронил там монету.
Валежина внутри пустая. В дупле поместимся,
Она высвободилась из его рук.
-- Думаешь, не найдут?
-- В этой тьме египетской -- нет. Пройдут мимо и не заметят. Если
вообще будут искать ночью.
Он подвел ее к завалу из старых полусгнивших деревьев. С одной
стороны валежины было переплетение корней, а комья глины как застряли
много лет тому, так до сих пор ни дожди, ни ветры не смогли их выбить. С
другого конца ствола висел толстый ковер мха. Томас бережно отодрал снизу,
кивнул:
-- Лезь.
Не споря, сил не осталось, она влезла в дупло. Сзади услышала шорох,
потом стало темно так, что она не видела даже пальца перед глазами. Томас
еще пыхтел сзади, укладывал мох, она же уткнулась головой в твердое. Дупло
было неглубокое. И в ширину не очень, подумала она со злостью. Бока
обдерешь. Только этого не хватало!
-- Нет, -- сказала она решительно, -- я не буду ночевать здесь.
Голос в дупле стал глухим и гулким, шамкающим, словно у нее выпали
зубы.
-- А где? -- голос Томаса вовсе напоминал рев медведя, который
пытается говорить шепотом.
-- Не знаю. Но не здесь.
Она попробовала пятиться, но дорогу обратно загораживал Томас, она
чувствовала его запах. Голос его был злой:
-- За нами послана большая погоня. Может быть, среди них есть маги и
колдуны. Мы можем погибнуть каждую минуту, в ты ворчишь, как старая
бабка... э... Боромира!
-- Как ты сказал, негодяй?
Она дышала часто, ненавидя его всем своим существом. Томас повторил
со сдержанной яростью:
-- Как старая, злая, больная и очень уродливая женщина!
Дыхание остановилось у нее в груди. Ярость душила, а голос стал
хриплый и с такими острыми краями, что стань он плотнее, Томаса разрубило
бы надежнее, чем секирой.
-- А ты... ты...
Она искала и не находила слов. Внезапно он сказал с сердцем:
-- О чем мы спорим, двое идиотов?
Прежде чем она успела заметить изменение в его голосе, он протиснулся
за ее спиной по дуплу, прижимая к стенке, обхватил ее обеими руками. Она
отчаянно засопротивлялась, но с одной стороны упиралась к рыхлую
древесину, с другой -- его руки и без доспехов были железными.
-- Не дури, -- сказал он негромко прямо в ухо. -- Нравится тебе или
не нравится, но надежнее ночь переспать здесь. К тому же здесь скоро будет
тепло.
Она попробовала негодующего дернуться еще, но он держал крепко, а его
дыхание за ее затылком стало ровнее. Он быстро засыпал, измученный намного
больше, чем она. Его рука была горячая, твердая, держала ее, прижимая к
своей груди. Еще повозилась чуть и замерла, чувствуя его твердое как
дерево, тело сзади. От него уже пошло тепло, воздух в дупле быстро
нагревался, щелочка на выходе осталась совсем крохотная.
Через пару мгновений он уже спал, она чувствовала по его руке. Его
дыхание шевелило ей волосы на затылке, нагревало мочку уха. От него шло
надежное тепло. Усталость наконец взяла верх, Яра ощутила, как глаза
закрываются сами по себе, тело стало тяжелым, и она провалилась в сон.
Проснулась она от дикого сорочьего крика. Ей было тепло и защищенно,
тело ныло от вчерашнего бега. Не поднимая головы, увидела перед лицом
кисть руки с золотистыми волосами, которая заканчивалась широкой ладонью.
Пальцы были в твердых мозолях, линии на ладони были глубокими и резкими.
Сообразила со смущением, что ее голова все еще лежит на его руке.
Другая его рука обнимала ее, обхватывая всю. Если бы она не подсунула свою
руку, то его пальцы лежали бы на ее груди. А так он держал в огромной
ладони обе ее кисти, которые она прижала к груди. Спиной она прижималась,
непроизвольно сберегая тепло, к твердому и горячему телу сзади, от
которого шла защищенность, надежность. Она чувствовала его твердые мышцы,
чувствовала каждый бугорок.
Сорока протрещала громче. Яра вскинула голову. То ли во сне, то ли
как-то еще, но Томас проломил прогнивший верх. Сверху падал рассеянный
свет раннего утра. Она заставила себя отодвинуться, уж очень плотно она к
нему прижата, от затылка до пят, и сразу холодный воздух пробежал по
спине.
-- Доброе утро, -- прогудел над ее ухом густой хриплый голос.
-- Утро доброе, -- ответила она нехотя.
Повернулась, закусила губу. Он выглядел еще страшнее, чем раньше. По
всему лицу расползлись пурпурные и желтые пятна, вздутые, болезненного
вида. Вокруг глаз были черные пятна, лоб и скула были все еще в ссадинах,
покрытых свежей корочкой крови. Губы оставались черными, толстыми, как
оладьи. В самом углу темная корочка отлипла, сочилась алая кровь.
-- Надо идти, -- сказал он.
Она встала первой, перекосилась от тянущей боли. Насколько вчерашний
день был тяжелым, ощутила только сейчас, когда в холодном осеннем воздухе
мышцы вовсе отказывались повиноваться.
Томас морщился, разминал обеими руками грудь, левый бок. Синяки и
кровоподтеки с лица опускались на шею, исчезали под воротником рубахи. Яра
запоздало поняла, что синяки и кровоподтеки еще не самое худшее из того,
что получил рыцарь Святого Грааля.
