-- А о богатырях, которые побивают злых колдунов?
Ламех качнул головой:
-- А, вот какая битва... Ну, в сказках иногда мелькают и
добрые волшебники. Хотя, верно, народ не понимает, а раз не
понимает, то боится всех, кто умнее. Даже работа простого
кузнеца для них настолько удивительна, что их причисляют к
колдунам. А что говорить про лекарей, мастеров, умельцев? Ты
прав, учитель. Но сейчас нам от этого не легче. Эти дикие люди
помешаны на силе. Они постоянно бахвалятся мощью рук, гордятся
шириной плеч, ростом...
Он говорил с таким сарказмом и неприязнью, что Соломон
удивленно всмотрелся в молодое бледное лицо:
-- Уж не завидуешь ли ты?
Ламех оскорбленно отшатнулся:
-- Ребе, как ты можешь?
-- Ну-ну, -- сказал Соломон успокаивающе, -- не надо так
горячо... Ничего нет зазорного в том, что ты позавидовал...
-- Ребе! -- вскричал Ламех.
-- Всем нам время от времени хочется быть огромными и
сильными, -- сказал Соломон понимающе. Ламех поперхнулся и
умолк. -- А что? Просто так уж Яхве распорядился, что нельзя
идти по двум дорогам сразу. Мы выбрали одну, скифы -- другую.
Дорог много, но только одна ведет к истине... Ламех, я
договорился с князем гоев, что нашим лекарям дозволено посещать
больных и сирых в захваченных весях.
Ламех спросил недоверчиво:
-- А за этим ничего не кроется?
-- Нет, я пока ничего особенного не задумал.
-- Нет, со стороны скифов!
-- Ну, Ламех, разве эти дети степей способны хитрить? У
них все как на ладони. Они вообще не знают слова "обман". Разве
что у нас научатся. Так что я решил послать тебя...
Ламех пошатнулся:
-- Ребе, я не смогу!
-- Надо, -- сказал Соломон устало. -- В весях еще много
людей. Скифы нарочито пропускают в град, дабы мы задохнулись в
нечистотах. Значит, скорее выйдем из града, а в открытом поле
нас побьют с легкостью.
-- Но меня сразу убьют!
-- На то воля Яхве, -- ответил Соломон хладнокровно. -- Но
я не думаю, что так вот и убьют. Они соблюдают какие-то законы.
Свои, варварские, но все же законы. Убивают только в бою...
Ламех возразил:
-- Да? А когда ворвались в веси, нам рассказывали, то
убивали всех! Даже женщин и детей!
Соломон в раздумчивости развел руками:
-- Да, так было... Значит, убивают в пылу боя, в
неистовстве, которое у них считается священным. Ярость к ним
нисходит, как они полагают, от богов. А раз так, то боги и в
ответе. Но зато потом безоружных не убивают. В весях немало
людей, которые просто не могут добраться к нам. Старые,
немощные, а то и молодые, которые не оставят больных или
престарелых родителей. Они все нуждаются в ребе!
Когда Ламех подошел к воротам, земля колыхалась под
ногами, и он страшился, что не попадет в раскрытые створки,
даже если бы рядом с воротами снесли и часть стены.
-- О, Яхве, -- бормотал он, -- ну зачем я, по какой дури,
выучил язык древних скифов? Лучше бы остался погонщиком скота,
как мой отец, как мои братья! Верно говорит ребе: во многих
знаниях -- много печали. А я, видать, переполнен знаниями и
мудростью, ибо что печаль -- меня разопнут, сожгут, потом
отрубят руки и ноги, повесят, с живого сдерут кожу, а в
довершение еще и выколют глаза...
Ворота за спиной захлопнулись. Ламех постоял, его трясло с
такой силой, что зубы едва не отхватили язык. Ощутил вкус
соленого во рту, охнул, заставил себя потащиться обреченно
навстречу смерти. Старому Ездре просто повезло, что его не
тронули, кому нужна его седая борода, а его, молодого и умного,
тут же предадут лютой казни, ибо известно, как дикие и злые
ненавидят умных и одаренных богом!
Утреннее солнце светило прямо в глаза. Полуослепленный, он
брел от стен града, которые теперь казались надежными и
крепкими. А впереди был далекий топот, дикие крики,
нечеловеческий хохот.
Бормоча молитву, он сделал еще несколько шагов, ноги
тряслись и подгибались, как вдруг впереди прогремел перестук
копыт. Из облака пыли выметнулся огромный конь, пасть была как
у дракона, глаза словно пламя, а копыта, что нависли над
головой, были размером с тарелку.
Страшный голос обрушился сверху как удар молота:
-- Кто ты есть?
Дрожа, он вскинул голову. Вот как приходит смерть, подумал
смятенно, вот как приходит она, да еще в каком страшном
облике...
-- Я... я... -- пролепетал он. Горло, перехваченное
страхом, отказывалось проталкивать слова. -- Я...
-- Что? Говори, а то сорву голову и скажу, что так и было!
Всадник объехал его сбоку, и у Ламеха вовсе отнялся язык.
На огромном боевом коне гордо восседала могучая женщина --
высокая, мускулистая, широкая в плечах, настоящая великанша.
Она была в кожаной безрукавке, голые плечи блестели, как
отполированные ветром валуны. Полы безрукавки небрежно соединял
кожаный шнур в два ряда. За ее плечами торчала рукоять
гигантской секиры, на крюке седла висела боевая палица -- Ламех
не поднял бы ее и двумя руками, гигантский лук, а сзади из
короба торчали стрелы немыслимой величины.
-- Бог мой, -- вырвалось у Ламеха, -- так вот каков народ
Гога!
Ее голос стал еще суровее:
-- Какого Гога, дурень? Обалдел вовсе? Это народ Руса!
-- Обалдел, -- торопливо согласился он. -- Как есть
обалдел!.. Увидеть такую прекрасную женщину в седле... это ж
все одно что царицу Савскую воочию!.. Да я просто счастлив, ибо
у нас нет таких воительниц, только в старых легендах...
Ее могучая рука с плетью, что уже зависла для удара, в
нерешительности застыла. Ламех сгорбился, как старая черепашка,
но великанша опустила руку.
-- Что еще за царица Савская?
-- Самая красивая в мире женщина, -- торопливо сказал
Ламех. -- Но она жила давно, очень давно! Тысячу лет назад. И с
тех пор не было на свете ничего подобного, но мне теперь и
умереть не страшно, ибо я зрел, мне повезло...
Ее свирепое лицо выразило сильнейшее недоверие, что
медленно перешло в растерянность.
-- Ты о чем? -- потребовала она грозно.
-- О тебе, несравненная!
Все еще глядя на него с безмерным удивлением, она велела:
-- Иди вперед. Не вздумай бежать! Я бью без промаха.
Ламех взмолился:
-- Я иду, иду! И хотел бы, не смог бы убежать.
-- Почему?
-- Ты настолько удивительна, -- выпалил он, ужасаясь своей
дерзости, -- что я не могу отойти от тебя! Да лучше я упаду от
твоей руки... Ты настолько похожа на царицу Савскую... особенно
ноги. Да будь здесь наши мудрецы, они бы ахнули от
удивительнейшего сходства! Как будто она сама появилась воочию.
Он шел, постоянно оглядываясь, потом она пустила коня
рядом. Ламех со страхом косился на ее огромный сапог, что
колыхался на уровне его лица. Одним пинком переломает ему все
кости!
А великанша сказала медленно:
-- Меня зовут Моряна. Я самая сильная из всех женщин. А из
мужчин только трое сильнее меня! Еще четверо... на равных.
-- Моряна, -- повторил Ламех, -- какое прекрасное имя!
Наверное, от слова "мор"?
-- От моря, -- сказала она с неудовольствием. -- Никогда
моря не видела! А кто ты и зачем идешь?
-- Меня зовут Ламех, -- сказал он, счастливый до
свинячьего визга, что грозная женщина вдруг даже разговаривает
с ним. -- Я иду помогать читать молитвы нашему... -- волхву. И
мне просто повезло, что ваши боги послали мне навстречу такую
красивую женщину!
Она ехала молча, Ламех втягивал голову в плечи, страшился
вспышки ярости, забыл упомянуть о ее страшной силе и мускулах.
Краем глаза он невольно заглядывал под край безрукавки, ее
оттопыривала могучая грудь, он замечал белую как снег, нежную
округлость, вдруг Моряна сказала странно изменившимся голосом:
-- А ты в самом деле считаешь, что я... красивая?
Ламех всплеснул руками:
-- О, да это всяк видит!
-- Да? -- спросила она с сомнением. -- Но мне такого никто
не говорил.
Он покачал головой. Голос был сожалеющий, будто
рассказывал ребенку простые истины:
-- Еще бы! Для любого племени нужна прежде всего сила.
Выше всех ценятся те, кто сильнее бьет топором, дальше всех
бросает дротик, дольше всех скачет на коне. Разве у вас не так?
-- Так, -- подтвердила она. -- А как же иначе?
-- Тебе нельзя говорить, что ты красивая, -- сказал он с
жаром. -- Понимаешь?
-- Нет, -- призналась она озадаченно.
Конь ее замедлил шаг, и Ламех послушно потащился вовсе как
черепаха. Впереди вырастал стан скифов, и по спине побежали
крупные злые мурашки.
-- Тогда они могут потерять тебя как воина, -- объяснил
он. -- Ты станешь украшать себя цветами, шить наряды, строить
глазки мужчинам...
Она презрительно фыркнула, выпрямилась.
-- Да ни за что на свете!
Ее мощная грудь еще больше раздвинула края безрукавки.
Теперь он видел два белых полушария, остальное скрывала тонкая
кожа одежды. Шнуры натянулись, не давая распахнуться вовсе.
Ламех поневоле загляделся, споткнулся, едва не упал, услышал
смех и не сразу понял, что смеется та самая женщина, чей
рыкающий глас только что вздымал у него волосы на макушке. Смех
был сильный, но женственный, грудной, с приятной хриплостью.
-- А ноги, -- сказал Ламех восторженно, -- ноги-то! Как у
царицы Савской. Недаром же царь Соломон, когда уж очень
восхотел посмотреть на ее ноги, велел пол выстелить
хрусталем...
-- Зачем? -- спросила Моряна подозрительно.
-- А она, по своей чистоте и наивности, решила, что
придется идти через озеро, вот и подняла платье...
Моряна гулко захохотала. У Ламеха от ее громового хохота
по коже побежали пупырышки величиной с пузыри на лужах после
крупного дождя. Моряна с удовольствием покосилась на свои ноги,
загорелые и жилистые, от колена всаженные в яловые сапоги на
двойной подошве.
-- Вон там твой волхв, -- указала она. -- Иди спокойно, не
тронут. А мой шатер вон тот, где оранжевый яловец. Если что
понадобится, заходи. Не загрызу.
Она засмеялась, стегнула коня и лихо унеслась, забросав
его комьями земли. Ламех вытер лицо, он уже трижды вспотел,
несмотря на холодный воздух, побрел к указанному дому. Мудрый
ребе говорил, что даже грубая лесть приятна любому, а женщина
проглотит любые восторги по поводу своей внешности, даже если
ее, горбатую и слепую, будут называть стройной и ясноглазой. На
самом деле, если смотреть со стороны, он рисковал не так уж и
сильно.
Он оглянулся на шатер с оранжевым яловцом. Шатров всего
два, остальной люд спит на телегах, в крытых повозках, а то и
просто на земле, бросив под себя срубленные ветки. Похоже,
Моряна занимает не последнее место в племени.
Глава 37
От стана скифов несся резкий визг, музыка гоев, догадался
Соломон, глухо рокотали огромные бубны. Порыв ветра принес
запахи сырой кожи и жареного мяса, а чем ближе Соломон
подходил, тем мощнее становились запахи пота, как конского, так
и человечьего, к запаху мяса примешались ароматы диких трав,
которые здесь жрут только свиньи и скот. От резких звуков
варварских рожков у Соломона заломило в висках, а каждый удар
бубна отдавался в голове, будто раскаленной колотушкой лупили
по затылку.
Костры полыхали без нужды ярко, так что горела, казалось,
сама земля. Вокруг пылающих огней мрачно и грозно плясали
огромные мужчины. Толстые, как бревна, руки лежали друг у друга
на плечах, и все выглядели многоголовым чудовищем, оскаленным и
опасным. Ритмично били в землю тяжелыми сапогами, земля
вздрагивала и жалобно стонала. В кострах щелкали угольки,
