влагой тумана, он казался то ли высеченным из оранжевого
мрамора, то ли вытесанным из светлого дуба немыслимой
прочности.
Она слышала, как со стуком вытащили деревянный засов.
Приоткрыли одну половинку, скиф пустил безбоязненно коня
вперед, он верит в клятвы свято, подумала она с неясным
чувством вины, и тут же ворота за их спинами захлопнули,
торопливо вложили засов, и она слышала, как облегченно
вздохнули эти мужчины, которых она привыкла считать сильными и
уверенными.
Полуголый скиф как башня высился на толстом коне. От его
разнесенных в сторону плечей поднимался легкий пар, словно эти
шары мускулов были разогретыми на солнце валунами. Ее старый
отец все еще сидел позади, держась за широкий пояс страшного
человека. Со всех сторон сбегались люди, вооруженные кто чем.
Хева уже начала тревожиться, когда старший из стражей закричал:
-- Всем отойти!.. У них перемирие!..
И сразу же по собравшимся прошелестело:
-- Перемирие?
-- Яхве, наконец-то...
-- Да неужто?..
-- А женщина в одежке скифа! Гляди, совсем раздела
зверюгу...
Хева стиснула челюсти. Измученные лица, на которых
проступило отчаяние, насмерть перепуганные глаза, даже на лицах
мужчин видна угрюмая обреченность.
-- Веди коня за мной, -- сказала она великану. -- Вон к
тому дому, где виднеется красный край крыши.
Скиф невозмутимо развернул коня. На людей и по сторонам он
поглядывал с ленивым презрением. Страха и даже настороженности
она в нем не замечала, скиф свято верил в слово, даже данное
женщиной. Снова она ощутила укол стыда, хотя какой стыд что-то
пообещать дикому или даже домашнему животному, а потом не
выполнить?
Ребе Соломон, заслышав шум и крики, сам вышел на крыльцо.
Хева помахала ему рукой еще издали:
-- Ребе, это я, Хева, внучка вашего брата Саула! Мой отец
болен, ослаб, ему нужна помощь. А это скиф, который спас нас из
подпола. Крышку завалило горящими бревнами, мы бы сами не
выбрались.
Острые, совсем не старые глаза ребе блеснули. Хева
увидела, что он сразу понял, что она хотела сказать, но не
признавалась даже отцу. Скиф их вытащил, все верно. Но спас ли?
-- Приветствую тебя, доблестный Бугай, -- сказал он. Глаза
Хевы распахнулись, а челюсть отвисла. Бугай кивнул Соломону как
старому знакомому, а Соломон распорядился: -- Занесите больного
в дом.
-- Вы его знаете? -- пискнула Хева.
-- Мир тесен, -- ответил Соломон. Домочадцы помогли вконец
обессилевшему старику слезть с коня, на руках унесли в дом, а
Соломон сказал Хеве негромко: -- А ты, дочь моя, что пообещала
скифу?
Она ответила быстро:
-- Это не важно. Ведь клятвы перед животными
необязательны, верно?
-- Верно, -- подтвердил он. -- Что с ним хочешь чтобы
сделали? Убили?
Она посмотрела на могучего скифа, которого Соломон назвал
Бугаем, -- что за странное имя! Тот ответил ей взглядом
собственника, улыбнулся во всю ширь, снова показав два ряда
крупных белых зубов.
После минутного колебания она буркнула:
-- Не сейчас. И не при мне.
Он внимательно посмотрел в ее лицо, перевел взгляд на
скифа:
-- Да, такого зверя так просто не свалишь... Ты можешь
пригласить его в дом? Мы сможем напоить его отравленным вином.
Так будет легче, а то он перебьет уйму наших людей.
Хева вздрогнула, непроизвольно закуталась в безрукавку, ее
полы едва не волочились по земле. Скиф посматривал на нее
снисходительно, конь пренебрежительно фыркал. Хева пересилила
себя, широко улыбнулась:
-- О, мой повелитель! Ты сделал все, что я просила, и
теперь я -- твоя покорная и верная рабыня! Но прошу тебя, зайди
в этот дом, отведай местных сладостей, выпей вина, и мы сразу
же вернемся в твой стан!
Он в нерешительности почесал затылок. Взгляд его обежал
пыльные улицы, поднялся к небу. Солнце уже медленно поднималось
по восточному небосклону.
-- Разве что вино из подвала, -- решил он. -- День будет
теплый, а я люблю прохладу...
Будет тебе прохлада, подумала она мстительно. В могиле.
Служанка, обмирая от ужаса, дрожащими руками поставила на
стол еду и питье, исчезла, все еще не веря себе, что осталась
каким-то чудом жива. От страшного скифа веяло жуткой
свирепостью, как в зимний день из приоткрытой двери, а громовой
смех его раскачивал стены. Хозяин, от старости равнодушный к
опасности, сам не ел, смотрел, как насыщаются этот зверь и
бесстрашная девчушка, которая просидела в подвале целую неделю
и потому только потеряла чувство страха. Ее отца отнесли во
внутренние покои. Хозяин сказал, что ему нужен только отдых и
сон, чтобы восстановить силы, а вот Хеве нужнее всего хорошо
поесть...
-- Сколько вас было в селе? -- спросил он, когда Хева
опустошила два широких блюда и перешла к третьему, но уже
замедленно, утолив голод, но не утолив аппетит.
-- Человек двести, -- ответила она с набитым ртом. И
подумала, что после пережитого уже может вспоминать о таком без
содрогания. -- Я не знаю, сколько сумело укрыться во граде...
-- Из той веси ни один, -- ответил Соломон печально. -- Ни
одна душа. Просто не успели.
Хева уже вернула скифу безрукавку, ей дали женское платье,
но и одетый скиф выглядел все таким же диким зверем. Звериная
шкура распахнулась на груди, оранжевые волосы торчат наружу,
такие же дикие и густые, как шерсть на волчонке. Плечи лоснятся
под жирным светом масляных светильников. Он обеими руками
раздирал мясо, кости трещали на его зубах как сахарные
сухарики.
-- Ха-ха!.. Да после нас только волкам да воронью есть чем
поживиться!.. Да и то, лучшее пожираем сами.
Хева не поняла, но от голоса скифа веяло страшным, плечи
ее сами собой передернулись. Соломон содрогнулся, но пересилил
себя, кивнул:
-- Печень и мозг?
-- Такой обычай, -- подтвердил скиф довольный. -- Вырвать
окровавленную печень сраженного тобой врага и сожрать ее прямо
у него на глазах! Разрубить ему череп и впиться зубами в теплый
мозг, наполненный горячей кровью!..
Хева прижала ладони ко рту. Судороги поднимались из
глубины желудка, она опрометью выскочила из-за стола. Скиф
проводил ее удивленным взглядом, в котором, однако,
беспокойства не было. До чего же дикие люди верят в силу слова,
подумал Соломон. Вслух сказал:
-- Сейчас вернется.
-- Ага, -- кивнул скиф. Он впился зубами в ломоть,
оторвал, проглотил почти не разжевывая, для него это мясо было
не по-мужски нежным и сочным. -- Но ваших мы не ели... Или
почти не ели. Воинский обычай велит съесть печень могучего
противника! Которого едва одолел. А мозг надо выедать у
хитрого. А еще лучше -- у военачальника. Но у вас таких не
встретили.
-- Да, -- согласился Соломон, -- их у нас нет вовсе.
Глаза скифа расширились в великом удивлении.
-- Но как же... У вас много сел, настоящие грады! И нет
воевод?
-- Нет, -- ответил Соломон. Заметив радостный блеск в
глазах скифа, подумал, что зря радуется, живым уйдет не дальше
крыльца, а вслух сказал: -- Если можешь представить себе целый
народ из волхвов и лекарей, то это мы.
Скиф с недоверием покачал головой:
-- Так не бывает. А кто охотится, за огородом смотрит,
обед варит?
Соломон ощутил, что не сможет ответить так же просто,
чтобы ответ был варвару ясен как день. Пожал плечами, а Хева
вступила в разговор:
-- Везде свои обычаи. Сам ты какого роду-племени?
-- Роду-племени? -- переспросил Бугай удивленно. -- Я ж
сказал, русы мы!
Соломон поправил:
-- Русами, как я слышал, вы стали недавно. Когда
отделились от своего племени.
Бугай просиял:
-- А, вот ты о чем!.. Скифы мы.
-- Скифы... -- повторила Хева. Она искоса взглянула на
Соломона, тот следил за разговором внимательно, глаза острые,
хоть намного старше ее отца. -- Ну, сейчас скифы -- это все
равно что мы -- семиты. Скифов сотни племен и народов, не так
ли? Вы из которого?
Она видела, что ее вопросы чересчур трудные для великана,
у которого только одна извилина, да и та прямая.
-- Да какая разница? -- осведомился он с раздражением. --
Важно не то, откуда вы вышли... ха-ха... все выходим оттудова,
а важно, куда придем. Наш князь не дурак, хоть и молод. Да и
волхв головой думает.
Соломон смотрел внимательно, впитывая чужую логику. Логику
варваров. Если его народ, однажды избрав путь, неукоснительно
следует ему через поколения, через тысячелетия, любой шаг в
сторону -- святотатство, то эти люди всякий раз начинают с
чистой таблички. Старое племя то ли само умирает, то ли враги
истребляют, но взамен по свету победно идут его молодые
отводки. Десятки отводков! И каждый придумывает себе новых
богов, новые обычаи... Абсолютно другой путь!
А Хева, насытившись, наконец отвалилась от стола.
-- Новый народ, -- сказала она понимающе. -- Для вас все
внове, а вот для земли, по которой ходите... Это не про вас ли
сказал Экклезиаст, что все возвращается на круги своя...
Впрочем, вряд ли ты читал Экклезиаста. А вот подкову ты
разогнуть сможешь?
Он смутился при ее речи, но когда она сказала про подкову,
презрительно фыркнул:
-- Разогнуть? Я две сломаю.
-- Вместе? -- не поверила она.
-- Как соломинки, -- пообещал он гордо.
Хева взглянула на Соломона вопросительно, тот кивнул. Она
крикнула, служанке велела отыскать пару подков. Та исчезла,
выпили еще по большой кружке вина, Хева все не могла утолить
жажду, а Бугай пил с прежним удовольствием, наконец испуганная
женщина принесла на вытянутой руке подковы, в испуге
отворачивая голову с такой силой, что едва не сворачивала шею.
-- Целенькие, -- сказала Хева с удовлетворением. --
Новенькие! Ну-ка, покажи свои ладони...
Бугай взял подковы, хмыкнул, сложил вместе, взялся обеими
руками за концы. Мышцы его красиво вздулись и на миг застыли.
Даже Соломон задержал дыхание: варвар был хищно красив, в
могучем теле жира не больше, чем на муравье, мышцы как вырезаны
искусной рукой из дуба, здоровая кожа блестит...
Послышался хруст, Бугай туг же протянул Хеве обломки:
-- Держи!
Разочарованная, ни тебе страшного вздутия мускулов, ни
сопения, даже не покраснел, не налился дурной кровью, она
приняла половинки подков, внезапно с криком выронила на пол:
-- Горячо!
Бугай гулко захохотал. С потревоженного потолка посыпался
мусор, за окном кто-то испуганно вскрикнул. Соломон сказал
торопливо:
-- Да-да, это всегда так... Не знаю почему, но должно быть
на изломе горячо.
-- Какой же ты здоровяк, -- сказала Хева с невольным
испугом и восхищением. С таким зверем ехала и не боялась!
Только теперь по спине пробежал запоздалый холодок сладкого
ужаса. -- У тебя руки как бревна! А сам ты как скала... У тебя
лоб как валун, а грудь шире двери в сарае моего дедушки. Я
могла бы улечься на ней, даже не сильно скрючиваясь...
Он повел плечами, она с изумлением увидела, как он браво
выпячивает грудь, едва не замурлыкал от счастья. И как озарение
пришло понимание, что этот огромный дикий варвар слушается ее,
как будто привязан к ней веревочкой. Это она, маленькая и
хрупкая, повелевает им, а он ходит за ней, смотрит ей в рот и
сам не понимает, почему так делает.
-- Ну-ка протяни руку, -- велела она.
Он послушно вытянул руку. Она пощупала мускулы, на диво
толстые, твердые, как наросты на дереве. Рука его была горячей,
а в лице страшного сына Магога она видела удовольствие,
смешанное со смущением, таким удивительным на крупном лице с
