Наложницы, чье имущество все помещается в сундучке у изголовья. Самые
уязвимые, это не жены.
-- Кто здесь был?
Все молчали, смотрели большими перепуганными глазами.
-- Кто здесь был? -- спросил он раздельно.
Четыре пары глаз смотрели со страхом, но в комнате было молчание.
Владимир смотрел испытующе, вдруг его взгляд стал подозрительным. Он
указал на одну:
-- Тебя как зовут?
-- Ульяна, княже.
-- Скинь рубашку.
Бледная, она затравленно посмотрела по сторонам, замедленными
движениями стянула через голову рубаху. Ее тело было белым как брюхо
донной рыбы, только руки по локоть и ступни сохранили след от жгучих лучей
солнца. Грудь ее была крупная, тяжелая, слегка опустившаяся под тяжестью.
Некогда плоский живот теперь заметно вздулся, округлился.
-- Кто? -- выдохнул он, мгновенно превращаясь в зверя.
Она все отводила взор, остальные наложницы стояли возле своих
постелей, глаза долу. Владимир шагнул вперед, хлестко ударил по лицу:
-- Кто?
Она упала навзничь, из разбитых губ брызнула алая кровь. Волосы
рассыпались по подушке, на миг скрыли ее лицо. Затем она поднялась сама,
не дожидаясь когда схватит свирепая рука повелителя.
Откинув волосы, прямо взглянула ему в лицо. В широко расставленных
глазах блеснул вызов.
-- Хочешь знать? -- спросила она, и по ее голосу Владимир понял, что
она уже переступила грань между жизнью и смертью.-- Удалой витязь, который
находит время не только на твоих наложниц... но и на жен!
-- На жен? -- рявкнул он.
-- Да,-- ответила она дерзко.-- Но я оказалась слаще, чем даже твоя
Троянда! Та самая, которую ты привез от вятичей!
Он смотрел в упор, ничего от дикой ярости не соображая. Перед глазами
стоял кровавый туман, в ушах завывала буря. Троянда, дочь знатного
боярина, приглянулась с первого же взгляда. Он сразу взял ее в жены, как и
другим женам тут же определив отдельный дом с хозяйством и челядью. Таких
жен у него теперь насчитывалось сотни две или три, он не подсчитывал, и
все они жили несравненно богаче, чем простые наложницы.
Потом его метнуло к двери, но с порога он обернулся:
-- Пока живи! Если солгала, умрешь очень медленно.
Он лавиной скатился с лестницы, прогрохотал сапогами с крыльца.
Заспанный гридень вывел коня. Владимир птицей взлетел в седло. Ворота едва
успели отворить, он понесся как ветер. Не скоро услышал позади грохот
конских копыт. Догонял, судя по стуку, конный Кремень с двумя
дружинниками.
Дом Троянды располагался через три улицы ближе к Днепру. Владимир
спрыгнул с коня у ворот, едва не прибил замешкавшегося воротаря, тот
трижды переспрашивал, не признавая князя спросонья.
Грозный, как черная буря, он ворвался в дом, распугав домочадцев.
Троянда еще не спала, что разъярило еще больше. Она любила поспать, всегда
засыпала с заходом солнца. Выскочила на середину горницы трепещущая,
бледная, с округлившимися глазами. Руки прижимала к груди, губы
шевелились.
-- Раздевайся,-- проревел Владимир голосом, которого сам не признал.
-- Княже!
-- Раздевайся, тварь!
Испуганно, трясущимися руками она расстегнула крючки на одежке.
Платье соскользнуло на пол. Она осталась голая, стыдливо закрывалась
руками. Владимир впился глазами в сильно округлившийся живот. С тех пор
как привез, все было недосуг зайти, потешиться. Да и новые девки и молодые
бабы как-то заслонили эту боярскую дочь, пышную и сладкую, такую сочную и
сдобную в ту ночь, когда он ввалился в ее комнату, еще забрызганный чужой
кровью после боя.
-- Что у тебя с животом? -- спросил он задушенным голосом.-- Пошто он
растет так? Тебя пучит, аль как?
Она смотрела в пол. Живот ее выдавался вперед явно. Брюхатая. Месяце
так на шестом. А он последний раз был у нее почти год тому.
-- Ну? Кто это был?
Неожиданно она подняла голову. Ее затуманенные страхом глаза нашли
его лицо, голосок ее был дрожащим:
-- Тебе никогда не узнать... Даже если будешь жечь меня на медленном
огне. Даже если привяжешь к дикому коню. Потому что нашелся ясный сокол,
который залетел и в мою тесную темницу.
Владимир обвел взглядом хоромы. Это темница? Да увидела бы в какой
тесноте и бедности живут наложницы! Тварь неблагодарная.
Горячая кровь ударила в голову с такой мощью, что виски заломило.
Шатаясь, он отступил к двери, страшась, что голова разлетится вдребезги.
Сжал обеими ладонями голову, прохрипел:
-- Я узнаю, кто это был. Я все равно узнаю!
-- Никогда!
-- А потом вы умрете вместе.
Ее лицо просветлело. Не стыдясь уже наготы, не соромясь живота,
спросила дрогнувшим голосом:
-- Правда? Обещаешь?
Пятясь, он вышел, ногой захлопнул дверь. Внизу у входных дверей,
Кремень вполголоса беседовал с гриднями. Метнул острый взгляд на князя,
тот был черным, как головешка после пожара:
-- Стражу поставить?
-- И пошли за волхвами.
К утру он уже знал имя своего оскорбителя. Троянда молчала и под
пытками, но другие жены, то ли из зависти, то ли еще почему, наперебой
рассказали все в подробностях, кто ходил, как ходил, когда было и как
пробирался к жене великого князя.
Сын боярский Буден, отважный витязь и умелый кулачный боец, он сейчас
с отрядом в дозоре, вернется недели через три. Владимир хотел было
дождаться, повременить с казнью, но ярость душила, и уже к полудню Троянду
потащили к жертвенному камню.
С нее сорвали одежду, оставив только цветную ленту, которыми
подвязала волосы. Младшие волхвы бросили ее на каменное ложе. Несс взял
священный нож:
-- Во имя Перуна!
Он покосился на великого князя. Владимир сидел на огромном коне во
главе небольшой дружины. Лицо его было как из дерева, в глазах застыла
жестокость.
Так и не дождавшись знака, Несс приложил лезвие жертвенного ножа к
вздутому животу женщины. Снова покосился на князя, не подаст ли знак
пощадить, тот смотрел мрачно и жестоко.
Троянда вскрикнула, но дальше лишь сцепила зубы, кровь потекла из
прокушенных губ по подбородку. Жилы напряглись на руках и ногах. Дюжие
помощники Несса навалились с тяжелым сопением, держали. Несс погрузил руку
в кровавое месиво живота. Послышалось чавканье, хлюпанье, звук рвущейся
ткани. Он выпрямился, выдрав из чрева матери красное крохотное тельце,
залитое кровью. Ребенок слабо шевелил крохотными ручками. Из распоротого
чрева матери медленно текла широкая струя тяжелой густой крови.
Освобожденно вздувались, распираемые воздухом, внутренности, вываливались
наружу.
Троянда закусила губы. Глаза ее неотрывно смотрели в синее
безоблачное небо. Несс швырнул ребенка в пламя, снова взял нож. С
бесстрастным лицом он поднес лезвие к яремной жиле женщины, чуть помедлил,
отодвинулся, чтобы не забрызгаться струей крови.
Красная струйка ударила с такой силой, что попала в огонь. Там
задымилось, зашипело. Запах горящей плоти стал сильнее. В толпе кто-то
охнул, послышались голоса, в которых звучало осуждение. Гридни с топорами
наголо бросились в народ.
Владимир хмуро повернул коня. Это приструнит остальных жен и
наложниц. На какое-то время.
Сувор внес большую чашку кавы, а следом явился Борис. Придирчиво
принюхался, поморщился. Запах слабоват, старый гридень щадит любимого
князя. Не доверяет крепкому чужеземному настою. Теплое пойло принес, а не
каву. Дурень, ибо сердце и желудок приучаются так же, как и мышцы.
-- Добрый вечер,-- сказал он, глаза его обыскивали лицо князя, но
Владимир держал на нем личину приветливой доброжелательности. Борис кивнул
с удовлетворением. Личина не обманула, но волхв явно успокоился. Раз уж
князь прикидывается, значит держит себя в кулаке даже в собственном
тереме. В разгул и пьянство не ударился, как о нем говорят.
-- Давно не видывал тебя, отче. Садись, отдохни. Сувор, пусть
принесут нам еще кавы. Есть будешь?
-- Благодарствую,-- ответил Борис.-- Только чашку кавы. Настоящей!
На этот раз Сувор заварил покрепче, принес сам, другим не доверил. Да
и хотел услышать, что скажет Борис, научивший тайнам горячей кавы. Но
Борис смолчал, хвалить не стал.
Сувор, бурча под нос, удалился. Борис отхлебнул осторожненько,
прислушался, затем сказал неожиданно:.
-- Не мельчи, княже. Если надо, будь жесток.
Владимир помолчал, чувствовал, почему волхв сказал именно это.
Признался нехотя:
-- Мне почему-то это все труднее! То ли слабею душой, то ли столько
уже крови пролил, что сам захлебываюсь...
-- Да, ты смягчаешься как человек, что уже удивительно...
-- Почему?
-- Человек обычно ожесточается. Но ты даже если и смягчаешься как
человек, то не должен смягчаться как князь. Особенно, как великий князь
всей Руси! Для дела надо быть и жестоким. Если надо. Думаешь, русский
народ не жаждет, к примеру, крепкой засечной черты? Да больше тебя жаждет!
Ты в далеком Киеве отсидишься, а его в полон на аркане уведут! Но такова
уж наша порода: хорошо лежать на сене, щупать девку и пить бражку, спать
подолгу, а то и просто лежать брюхом кверху на солнышке, жмуриться... Хоть
и знает, что надо встать, надо работать... Вмешайся в борьбу простого
человека с самим собой! Стань на сторону его совести! Да не просто встань,
а с кнутом. Если понадобится, то и с мечом!
-- Думаешь, поймут?
Борис взглянул с кривой усмешкой. Владимиру стало стыдно своего
глупого вопроса.
-- Потом,-- сказал Борис наконец,-- когда кончишь строить. А до этого
прими и проклятия, и плевки, и ругань... Не все и с твоим отцом
добровольно в походы шли! Зато вернувшись, как хвастались боями в
Болгарии, Хазарии, показывали раны, полученные от ромеев, ясов, касогов!
Только боль и раны принесли из дальних походов, а горды как! Ибо в великих
деяниях участвовали.
Владимир кивнул:
-- Спасибо, снял с души камень. Не самый большой, но все же снял. Или
приподнял.
Волхв взглянул искоса, сказал безжалостно:
-- А не оценят, то тебе что? Ах-ах, расстроился... Ты должен жить
иными мерами. Всякому не угодишь.
-- Даже если всяк, это целый народ?
-- А что народ? Если поступать так, как жаждет народ, то нас сегодня
к вечеру куры загребут. К примеру, никакой народ не хочет платить налоги
ни на войско, ни на храмы, ни на оружие для защиты от врага... А какое
государство проживет без войска? Надо делать не как народ хочет, а хотят
самые умные из народа. А ты умеешь, княже, умеешь даже в голытьбе
различить смышленого! Ты же за спесью да чванством иного родовитого зришь
дурость скота безрогого... Потому у тебя советники один другого лучше.
Он посмотрел на князя, заколебался. Владимир подтолкнул с подозрением
в голосе:
-- Ну-ну, говори...
-- Не хотелось бы тебя портить тем, что примешь за лесть... Но ты
окружаешь себя умными да сильными, потому что сам не размазня. Чего-то да
стоишь! А будь ты дурнем, тебе было бы обидно, что стоящие рядом тебя
превосходят. А тогда, сам понимаешь... Ладно, помни, княже, что человек
велик не родом или ростом, а только деяниями! Кто бы запомнил древних
египтян, ежели бы великие пирамиды не поставили? Надрывались, кости
трещали, жилы рвались, тысячи и тысячи людей пали и не поднялись, но
великое чудо сотворили! Это все враки, что, мол, рабы пирамиды отгрохали
Мол, когда какая плита застревала, то бросали под нее живьем раба, и плита
лучше скользила по мясу и крови... Рабам такое не сотворить даже под
бичами! Это сделали свободные и гордые. И даже те, кто падал под тяжестью
