крестить будут. Вот и будет все понарошку. А главный твой бог будет --
ведовство! Гм, пожалуй, тебя за службу можно будет пожаловать в бояре...
Когда закончишь там и вернешься.
Молот шумно сглотнул. Выше почести, чем бояре, уже нет. Даже дети
боярские стремятся заслужить это звание, ибо можно всю жизнь прожить в
детях боярских, но боярами не стать. Князь же волен не только раздавать
земли, но и жаловать верных людей боярским званием!
-- Куда ехать? -- спросил он.-- В Царьград?
-- Почему туда?
Молот ухмыльнулся:
-- Следующая цель!
-- Не совсем,-- ответил Владимир.-- Но в целом ты прав. Но поедешь к
ляхам. Мне кажется, они сейчас опаснее.
Вытолкав Молота, он кликнул Тавра:
-- Ах да, еще одно дело. Этот удалец напомнил. Приготовь грамоту в
Царьград.
-- Кому?
-- Тамошнему торговцу из Славянского квартала. Зовут его Листовертом.
Пиши, что я понял, что он тогда подумал. И понимаю, почему вдруг назвал
меня князем. Так вот, великий князь Руси велит ему продолжать бдить и
работать, не покладая рук. Я его трудами доволен, утверждаю на том же
месте. Товар будет поступать по-прежнему. А то и больше. Записал?
Тавр сказал торопливо:
-- Пишу, пишу... Ничего не понял, но пишу. Письмо с оказией?
-- Нет, с особым посланцем. Нужен такой, что умрет, но не отдаст. А
перед смертью чтобы успел грамоту зничтожить.
Тавр сказал понимающе:
-- А-а-а... Такие люди всегда есть. А нет, найдутся. Разведальщик?
-- Да. Нам нужно ведать все во дворце, о чем говорят знатные, что
замышляют военачальники, каких бунтов ждать, какие можно разжечь самим.
Теперь по ту сторону нашего огорода уже не тупой, как валенок, Ярополк, а
хитрые ромеи. А нет выше радости, когда у соседа корова сдохнет, верно?
-- Есть...-- буркнул Тавр, глаза его хитро блестели.
-- Какая?
-- Когда сам отравишь.
Владимир хмыкнул:
-- Самый здоровый смех -- злорадный. Все верно, свою корову труднее
вырастить, чем извести чужую. А пряник дают тому, у кого она есть. И
никому нет дела до того, честно или нечестно она тебе досталась!
Тавр писал, а он со стесненным сердцем подумал, что о благе ли Руси
печалится сейчас? И так ли жаждет знать, о чем говорят во дворце... или же
хочет знать о каждом Ее дне?
Теперь ворота в Киеве были распахнуты как днем, так и ночью. Усобица
кончилась, мертвых выносили из города как через Ляшские ворота, так и
через трое других. А в город гнали стада, из ближайших сел спешно явились
плотники и столяры. В ограбленном и разоренном городе работы много.
Владимир, исхудавший и черный от недосыпания, не слезал с седла,
всюду стараясь поспевать, решать, перестраивать, крепить, сажать своих
людей на земли, на должности, на столы. Завтра уцелевшие киевские бояре
опомнятся, надо успеть именно сегодня взять в свои руки как можно больше!
На ходу, не слезая с коня, решал дела как важные, так и мелкие. Забыл
когда по-людски ел за столом, а когда иную девку хватал, то плоть тешил не
снимая сапог, и не успевал застегнуть пояс, как в прояснившейся голове уже
роились новые способы обустроить Русь, чтобы все короли и базилевсы от
зависти передохли.
На полном скаку остановился возле Панаса, тот руководил постройкой
моста, окинул цепким взглядом:
-- Ишь, вроде бы жизнь собачья, а раздобрел! Вон и брюхо выросло...
-- Где брюхо? -- удивился Панас. Он пощупал живот, что стал, правда,
шире, но оставался в плотных валиках мускулов.-- Если что нужно, говори
сразу. Мое брюхо делу не помеха. Ты князь, ты и командуй.
-- Великий князь,-- поправил Владимир с усмешкой.
-- Великий,-- согласился Панас равнодушно.
-- Ехать тебе, друже, в Царьград к императору. Да-да, к нему
прямехонько. Точнее, к двум сразу. Там диво дивное стряслось: два брата
сидят в одном кресле и не ссорятся!
-- Ромеи? -- удивился Панас.-- Быть такого не может!
-- Может,-- кивнул Владимир.-- Правда, правят не они, а ихний не то
дядя, не то вообще какой-то евнух... Но тебе это все одно. Ты едешь не к
евнуху, чего тебе с ним делать, а напрямик к императорам.
Панас переменился в лице:
-- Эк, как тебя заездило! Пора волхвов-лекарей кликать... То пьянки,
то девки, уже заговариваешься. Да меня ко дворцу и близко не подпустят. Я
слыхивал, послов завсегда по два-три месяца в загородном доме выдерживают.
-- Тебя примут сразу,-- сказал Владимир. Глаза его утратили
насмешливый блеск, стали холодными.-- Смекай: на северных границах
империи, где находится дружественная Русь, внезапно сменился правитель...
Кто он? Чего хочет? С кем будет дружить? С кем воевать? Да над этим весь
императорский двор начнет ломать головы, едва узнает, что Киев пал. А мощь
нашего оружия Царьград помнит: Самват, Рюрик, Аскольд, Олег, Игорь,
Святослав... Да они сами пошлют спешно послов к нам! А едва ты явишься,
тебя на руках и бегом отнесут к престолу!
Панас почесал в затылке, долго морщил лоб, кривил рожу. Блеск империи
не прельщал, в своем огороде хлопот хватало. Спросил уныло:
-- Что сказать?
-- Я отпишу письмо. Но на случай потери, в дороге все может
случиться, запомни наизусть: "Идут к тебе варяги на службу. Не держи их в
городе, не то натворят тебе беды, как здесь: расточи их в разные стороны,
а сюда не пускай ни одного". Понял? Я уже послал гонца, но то тайный, к
одному человеку при дворе, а ты скажешь это самому базилевсу.
-- Понял, княже,-- сказал Панас, снова опуская "великий".-- Двух
зайцев одной стрелой? И от варягов освобождаешься, и базилевсу выказываешь
дружбу.
-- Умен. Быть тебе главой посольства, когда взматереешь. Императоры
должны сразу увидеть, какой политики я держусь. Да не только императоры,
все соседние государи. Так что завтра, как только петух прокричит, в путь!
За ночь я приготовлю охранную грамоту... в могиле отоспимся, хороших
коней, охрану. Золото повезешь в кошеле, а на всякий случай в подол рубахи
и в седло тебе зашьют пару рубинов да яхонтов. До рубежа проводят казаки,
а там с тобой поедут трое-пятеро, кого выберешь сам.
-- Да, Царьград я знаю лучше, чем Киев,-- согласился боярин
грустно.-- Ну, ежели все, будь здоров. Мне еще надо попрощаться кое с
кем...
Он пошел прочь, обернулся. Владимир выдержал прямой взгляд, спросил
грубо:
-- Ну, что еще?
-- Это все? -- спросил Панас безразличным тоном.-- Мне показалось,
что ты хотел передать еще что-то.
Владимир на миг смешался. Воевода в самом деле хитер, проницателен,
как сквозь мясо и кости смотрит прямо в душу. Или он, Владимир, в самом
деле ни разу в людях не ошибся, подобрал умных и верных, или же у него все
на лбу написано?
-- Ну,-- сказал он с усилием.-- Есть и еще одно дельце... Скажешь
императорам, что я хочу взять в жены их сестренку. Принцессу Анну.
Панас, дотоле невозмутимый до того, что чуть ли не засыпал на ходу,
дернулся, словно его стегнули. Глаза выпучились как у рака. Сглотнул
слюну, кивнул, с трудом нашел свой голос:
-- Может быть, пусть заодно и Царьград тебе передадут?
Владимир дернулся в раздражении:
-- Остри свой меч, а не язык!
Панас пожал плечами:
-- Так бы и сказал, что шуткуешь... Пойду досыпать, я трое суток не
спал. Уже перед глазами черные мухи летают...
-- В седле отоспишься,-- бросил Владимир.-- Если так уж слаб, тебя с
двух сторон будут поддерживать, как мешок с отрубями. Тебе надо обогнать
варягов, забыл? Ишь, счастливчик... Всего трое суток! Куда в тебя столько
сна влезает? Я за всю осаду Киева и Роденя едва ли пару часов соснул!
Глава 21
Хоронили Ярополка с иереем и певчими. Он родился родянином, но умер
христианином, потому Владимир не препятствовал похоронам по чужому пышному
и пестрому, как петушиный хвост, обряду.
Он намеренно допустил прощаться с телом простой люд. Те держатся
старой веры, так что покойный даже у самых преданных должен вызывать
двоякое чувство. К тому же священник строго запретил тризну и краду, а
кому это понравится? Даже уготованных в жертву голубей, ягнят и коней
велел отпустить.
Но даже если князь попадет в тот чужой рай, не тоскливо ли будет
среди чужих? Ни языка не знает, ни родни какой... Все чужие! А вся родня,
отец и мать, дед, пращуры будут в другом арии-вирии...
В похоронах участвовала княгиня Юлия. Прекрасная и в трауре, словно
изваянная из белоснежного мрамора, огромноглазая, она неслышно появлялась
в тереме, из горницы внимательно следила за варварской тризной: новый
князь-варвар все-таки велел устроить ее после похорон прямо во дворе.
Для простого люда столы с угощениями и хмельным медом и брагой
расставили прямо на улицах. Пусть думают, сказал Тавр насмешливо, что
новый князь скорбит по брату и провожает его в дальний путь к солнечному
арию, где вечная весна, где его ждут доблестный Святослав, Игорь, Олег,
Рюрик, Скиф, Славен, Чех, Лях, Рус, Кий... все-все его пращуры. А мы-то
знаем, что новый князь празднует смерть последнего крупного ворога!
Лучшие меды и вина выставили на столы в гриднице. Там пировал сам
Владимир с верхушкой дружины. Кроме воевод здесь были простые дружинники,
вроде Кременя, которым поручались самые трудные дела, доверялись княжеские
тайны.
Тавр выждал момент, сказал негромко:
-- Но Родень-то сдался. Если бы взяли копьем, тогда бы проще...
-- Ты о чем? -- насторожился Владимир.
-- Может быть, грю, послать особый отряд из старшей дружины? Вон
Кремень возьмется сделать чисто. С Ярополком были латиняне, от них беды.
Все еще чужим богам молиться склоняют!
Владимир ощутил, как кровь бросилась в голову:
-- Изловить! И повесить прямо на воротах.
-- Надо ли?
-- А что не так?
Тавр сказал осторожненько:
-- Латинский папа силен. Он повелевает государями всей Европы! Не
стоит его дразнить. Прикончим втихую, без крика.
Владимир ощутил, как взоры пирующих обратились к нему. Он спросил со
сдержанным гневом:
-- А что нам папа?
-- Если не папа, то германский император разъярится. Это были его
люди! Вдруг захочет отомстить? А нам пока не до войны, сперва здесь
укрепиться надо. А потом и папе покажем, где раки зимуют. И Оттону, если
вдруг что...
Владимир покачал головой. Голос держал ровным, но воеводы видели, как
в нем кипел гнев:
-- Папа далеко, как и Оттон. У них своих дел под завязку. А нам нужно
сейчас показать своему народу, где мы стоим! И на чем. Сейчас страх и
растерянность по всей Руси. И -- великое ожидание. Пусть рассердятся там
на Западе. Плевать! Пусть вознегодуют в цареградской империи. Тоже
плевать. Ни те, ни другие не пошлют войска из-за двух десятков зарезанных
миссионеров. А что порвут наши грамоты, то нам от этого ни холодно, ни
жарко. Нам понадобятся годы, дабы укрепить и собрать Русь в единый кулак.
А потом сами с нами замирятся. В этом мире считаются только с сильными!
В последних словах прозвучала такая горечь, что воеводы
переглянулись. Радеет великий князь о Руси, радеет. Прямо сердце рвет!
Латинян схватили и казнили прямо в Родене. Только трое, как удалось
узнать, выехали вслед за Ярополком и сейчас находились в Киеве. К
удивлению Владимира, даже не скрывались, уже вовсю проповедовали на улицах
и площадях.
Их взяли под стражу и привели во двор княжеского терема. Владимир
прискакал поздно, замученный и покрытый пылью. Устало слез с коня, косо
взглянул на троих в черной одежде:
-- Эти?
Тверд оскалил зубы в хищной усмешке:
-- Среди них даже епископ!
