-- Сейчас покажу, -- пообещал он.
Она ловко выскользнула из его рук, засмеялась:
-- Герой, ты чересчур нетерпелив! Человек отличается от зверя лишь
тем, что умеет наслаждаться. Это зверь может сожрать кусок сырого мяса, а
человек... да-да, тоже хватило бы, но он жарит, варит, печет, тушит, а еще
и солит, перчит... Герой, я ведь не ломоть сырого мяса!
Она тянулась к его губами своими полными сочными губами. Смотрела в
глаза неотрывно и зовуще.
Ну что мне стоит соврать, подумал он разъяренно. Я же вор! Не найти
на Киевщине богатого человека, которому бы я не соврал, не надул, или не
готовился надуть, обворовать, обчистить карманы и хлев. Я обманывал и
женщин... да что там женщин, этих я обманывал чаще всего... Соври! И
нажрешься от пуза как паук на толстой мухе...
-- Да что с тобой? -- повторил она. В ее больших глазах было
безмерное удивление. -- Ты не болен, чувствую... Еще как чувствую! Но ты
ведешь себя так странно...
-- Знаю, -- огрызнулся он.
-- Почему?
-- Дурак, потому что, -- рявкнул он.
-- Кто? -- не поняла она.
-- Дурак, -- повторил он. -- Дурак из сарая. Все я делаю не то, что
люди... Черт, не могу. Все! Что-то стало поперек души. Там оборвалось.
-- Души? -- повторила она с еще большим изумлением. -- При чем здесь
душа? Смотри мне в глаза, дай мне твои губы, я хочу видеть твои глаза...
На другом конце города, в башне магов, трое поспешно стирали грязь и
пыль с зеркала Видения. Четвертый маг торопливо поставил под зеркалом
широкую чашу. Жидкость тихонько бурлила, закипая на незримом огне. Густые
испарения зловеще покрывали отполированную поверхность паром. Маги
терпеливо всматривались, стирали, снова всматривались. Неожиданно в
глубине зеркала, словно оно было толщиной с гору, показалась багровая
искорка. Сдвинулась, четвертый маг впился взглядом, на лбу вздулись жилы.
Он вперил страшный взор, протянул в зеркалу дрожащие скрученные пальцы,
воздух дрогнул от страшного заклятия. В глубине блеснула синяя молния.
В глубине комнаты сидел в единственном кресле Ликунг, верховный маг.
Под его огненным взором маги суетились, наступали друг другу на ноги.
Верховный сказал ободряюще:
-- Хорошо... Приближается.... Теперь не отпускай.
Багровая точка медленно гасла, вместо нее возникли и начали
увеличиваться изогнутые улочки, где живут простолюдины, охлос.
Выщербленные ветрами стены, детвора прямо посреди проезжей части, тощая
поджарая свинья, больше похожая на борзую...
Почему-то эта свинья вырастала в размерах, пока не стали видны даже
комочки грязи на худых ребрах. За спиной мага нарастал ропот. Верховный
цыкнул, умолкли, но шепот продолжался. Наконец Ликунг спросил с угрозой в
голосе:
-- Что-то стряслось?
-- Да, самую малость...
-- Что? Варвар превратился в свинью?
За спиной верховного послышались смешки, подобострастные голоса:
-- Варвар!
-- А чего еще ждать?
-- Они и так свиньи!
-- Он только явил свое истинное обличье...
Фивантрокл, младший маг, мокрый, как мышь под дождем, пролепетал, его
руки судорожно поворачивали зеркало, словно ловил в полутьме солнечный
зайчик:
-- Это я нечаянно... когда подкрался и брызнул на варвара... это было
на каком-то дворе, как раз пробегало это нечистое животное... пара капель
упала на нее... Но я отыщу варвара! Я отыщу!
Маги разочарованно галдели, как галки, у которых из-под носа украли
дохлую собаку, а Ликунг сказал с прежней угрозой:
-- Да уж постарайся. Теперь лучше постараться.
Снова несчастный Фивантрокл двигал, брызгал отваром, наконец все
услышали счастливый вскрик, столпились как овцы, верховный смотрел через
их головы, на его жестоком лице проступила свирепая радость.
Варвар уже в покоях Алисы! Той самой, которую использовали редко, ибо
сила ее взгляда восстанавливается долго, ее берегли для особо опасных
врагов империи. Всякий, кто целовал ее, глядя в глаза, забывал свои цели,
свой долг, клятвы. А так как это были люди непростые, то всем им находили
места для службы империи.
Стукаясь головами, маги всматривались в глубину зеркала. Глаза стали
масляными, в помещении послышалось частое жаркое дыхание. Глаза
выпучивались, рты раскрывались, а пальцы то у одного, то у другого
начинали дергаться, словно срывали невидимую одежду, хватали, мяли...
Верховный маг первым заметил неладное. Брови грозно сдвинулись, на
скулах задвигались тяжелые желваки. Маги начали переглядываться, в глазах
росло непонимание. Каждый из них уже бы давно...
Ликунг вдруг отшатнулся, хлопнул себя ладонью по лбу, словно пытался
прихлопнуть комара размером с воробья:
-- Все понятно!
На него оглянулись, даже Фивантрокл забыл всматриваться в двигающиеся
силуэты на матовой поверхности бронзового зеркала. Ликунг дико озирался:
-- Кто у нас готов к дальнему поиску?.. Ты?.. Ты?
Один пробормотал сконфуженно:
-- Я копил мощь для прыжка в Индию... Но если нужно..
-- Нужно, -- гаркнул Ликунг, ноздри его хищно задергались. --
Поскорее!.. Нужно уловить волну его сердца, отыскать ту, из-за которой...
Фивантрокл спросил неверяще:
-- Он что... не может... останавливает себя, ибо дал обет или слово
другой женщине?
-- Быстрее!
Маг упал в кресло, лицо его расслабилось, нос начал заостряться как у
мертвеца, а дыхание стало таким слабым, что грудь застыла как
замороженная. Маги, не дыша, встали в круг, воздух в помещении похолодел,
пахнуло холодным ветром. С потолка посыпались снежинки, что тут же таяли в
жарком воздухе, оставляя на полу крупные блестящие капли.
Внезапно маг отшатнулся, словно его ударили тараном в лоб. Из ушей
брызнула кровь, он рухнул навзничь, раскинул руки. Вместо лица была
обгорелая коричневая маска, запах горелого мяса стал таким сильным, что
маги попятились, один ухватился за горло и выбежал.
Мага перетащили на ложе. Двое спешно заживляли страшный ожог, Ликунг
усилием воли приглушил боль в теле несчастного:
-- Что стряслось?
Обугленные веки дрогнули, но не поднялись, а обгорелые губы чуть
раздвинулись в гримасе:
-- Я уловил...
-- Что? -- спросил верховный быстро, а про себя подумал, что маг в
самом деле уловил, еще как уловил. -- Что это было?
-- Женщина, -- прошептал маг. -- Образ, который этот варвар держит в
душе... Ее зовут Березка...Так он ее называет... Но... О, как больно!..
Когда я попытался рассмотреть ее лицо...
-- Дальше! Говори, говори...
-- Ее лицо вспыхнуло так, что я теперь навеки... Но это не магия. Это
варвар видит ее так ослепляюще ясно!.. Нам бесполезно...
Голос его затих, он впал в забытье. Верховный быстро повернулся к
Фивантроклу:
-- Ищи!.. Скорее ищи!
Тот раскачивался, как будто стоял по горло в медленно текущей реке.
Глаза были закрыты:
-- Уже...
-- И что же?
-- Да это... это женщина... Зовут ее... Березка... Да, Березка... Все
верно. Но что-то странное...
Верховный бросил зло, глаза его как прикипели к полированной
поверхности:
-- Быстрее! Что не так?
-- Я не могу ее ощутить...
-- Она под защитой?
-- Нет... Может быть, нет... Либо очень слаба, либо настолько сложна,
что... но такое невозможно, ибо в магии для нас нет тайн...
Уже и другие начали поглядывать, вытягивая шеи, через плечи
верховного. Фивантрокл вздохнул, по лицу пробежала судорога. Из груди
вырвался тяжкий вздох:
-- Похоже, их северные души для нас пока еще загадки... Я не мог не
то, что подействовать... даже коснуться ее не сумел!
-- Но это невозможно!
-- Я тоже так думал...
Да что со мной, мелькнуло в голове Залешанина раскаленное. Ведь от
пояса я же скот, просто скот! Бери, хватай, пользуйся, ты сейчас не
человек и она не человек...
Он вздрогнул, пальцы ослабели, начали разжиматься на ее плечах. Перед
глазами вспыхнул только ему видимый свет. Исчезла комната, исчезло все, а
из света выступило, заслоняя весь мир, ослепляюще яркое девичье лицо, ее
темные глаза со вскинутыми в вечном удивлении бровями...
-- Березка, -- прошептали его побелевшие губы.
Он не чувствовал жаркого тела знатной царьградки, а когда опустил
глаза, не в силах вынести взгляда Березки, вовсе не укоряющего, скорее --
понимающего, увидел, что его руки бессильно соскользнули с ее тела, словно
держал большую мокрую рыбу. Между ними возникла тонкая покрытая инеем
пленка, что утолщилась в стену льда. Его отпихнуло, стена напирала,
отодвигала. Внутри этой стены блистало нечеловечески яркое лицо Березки.
По глазам Алисы он видел, что стену зрит только он, царьградка уже
истекает сладким соком, уже в истоме, уже разогрелась, хватай, дурак из
сарая, пользуйся...
Стена стала толстой, как основание башни у ворот Царьграда. Залешанин
отступил еще на шаг. Тело медленно остывало, горячая кровь снизу пошла к
голове, там зашумело, мысли пошли горячечные, яркие, откуда-то взялись
стыд, срам, словно превращался в скота целиком, а не только частью, что
умолкает только тогда, когда кинешь кусок мяса... Пусть даже не самого
сладкого, лишь бы заткнулось.
Ликунг тяжело отошел от зеркала. Изображение медленно тускнело, но
еще можно было рассмотреть широкогрудого варвара, обольстительную
царьградку, одуряющие вина на столе...
Кресло заскрипело под тяжестью руки верховного мага, но не сел, лишь
в задумчивости потрогал ладонью спинку:
-- Не получилось... Он сильнее, чем мы ожидали. Что ж, теперь не
спускайте с него глаз. Если понадобится грубая сила, вызывайте городскую
стражу. Даже дворцовую, если не хватит с улицы.
Фивантрокл сказал торопливо:
-- Да-да, конечно. Только...
-- Что?
-- У варвара скверная привычка... дикари!... бродить по ночам. Словно
вор какой. А ночью в зеркале мало что увидишь, если луна за тучами... К
тому же сейчас, если не ошибаюсь, вовсе новолуние.
Верховный поднялся, оглядел всех огненными очами. Вокруг него высокой
фигуры вспыхнуло жаркое опаляющее пламя. Он вскинул руки, исчез, а в
помещении прогремел удаляющийся грозный голос, ставший уже нечеловеческим:
-- Одному находится при зеркале неотлучно! Какие бы важные дела... но
одному следить за каждым шагом этого гиперборея!
* ЧАСТЬ 2 *
Глава 25
С вечера задул ветер с моря, воздух сразу стал подобным тряпке,
пропитанной горячей водой. Царьградцы медленно двигались с раскрытыми
ртами, лица усеяны крупными каплями пота. Плотный, как кисель, воздух
тяжелыми волнами двигался через город. От массы перегретого воздуха стало
как в натопленной бане, горячо и влажно. На небе все то же солнце, только
светит как будто через мутный бычий пузырь, и хотя все еще яркое, но
какое-то мертвое, словно горячая болванка железа, подвешенная над головой.
До ночи он пролежал мордой в подушку, мычал от стыда. И перед
царьградкой осрамился, и сам вроде бы замарался о что-то нечистое, но мог
бы и вовсе утопнуть в этом добре, еще повезло... хотя от этого везения он
рычал, бил кулаками по ложу, с тоской смотрел на заходящее солнце: скорее
бы, пусть жизнь его повиснет на лезвии ножа, тогда не так думается, сейчас
бы ни о чем не думать...
К его удивлению ворота не закрыли даже на ночь. По бокам полыхали,
разгоняя тьму, гигантские костры, в каменные стены были воткнуты на разной
высоте факелы. Вокруг ворот и еще на десятки шагов было светло как днем.
На телеге привезли поленья, хотя слева от ворот выложена целая стена из
березовых чурок.
Схоронившись во тьме, он наблюдал недолго, все знакомо, разве что
