вернуть великого князя русов, распространилась со скоростью
смазанной жиром молнии.
Ингвар жалел, что дал себя сменить, теперь не мог
пробиться к Олегу обратно. Ольха пыталась бежать рядом, ее
отпихивали. Шла борьба за право нести великого князя. Рудый
тоже оказался в сторонке, а Асмунда отпихнул вождь тишковцев,
протянул руку, чтобы касаться Олега хотя бы пальцем. Его несли
на плечах, головах, подставленных руках. Постепенно знатные
люди оттеснили младших дружинников и народ попроще от великого
князя.
Когда вышли из леса, Олега несли на плечах уже одни князья
и вожди племен. Олег полулежал, красное корзно в свете факелов
казалось темным. Ольхе показалось, что в нем блестят звезды.
Или же звезды просвечивают и сквозь тело великого князя?
Трое дружинников вскочили на коней, понеслись впереди с
криком:
-- Князь вернулся!
-- Вещий Олег жив!
-- Слава Олегу!
Толпа тащила Ингвара и Ольху как щепки в половодье.
Наконец крепкая рука схватила Ольху за руку. Лицо Рудого было
мокрое от пота, глаза блестели:
-- Куды прете? Вон там на опушке ваши кони!
Асмунд придержал Ингвара, пришлось даже ухватиться рукой
за дерево, толпа несла неудержимо. Взмокший, запыхавшийся, он с
удивлением мотал головой:
-- Во, безумные... Если бы знал раньше!
Ингвар не стал узнавать, что бы Рудый сделал, будь он
таким же вещим, как великий князь, ухватил Ольху за руку и
потащил к коням. Отроки с испуганными глазами уже бегом тащили
к ним храпящих и упирающихся коней.
-- Теперь ходу! Надо обогнать.
Кони вздрагивали и прядали ушами. Рев толпы был
оглушающим. Рудый помог замешкавшейся Ольге вскочить в седло,
она украдкой оглянулась на Ингвара. Асмунд был уже в седле.
Ингвар взапрыгнул на своего жеребца:
-- Ходу!
Они вынеслись из леса как гремящие тени. Впереди скользила
едва заметная тень в лунном свете, а над крепостью вздымалось
слабое багровое зарево. В этот час еще топили печи, готовили
ужин.
Впереди показались массивные ворота, залитые призрачным
светом, над ними висел узкий сера месяца. Ингвар оглянулся:
темная масса леса внезапно озарилась яркими огоньками, и тех с
каждым мгновением становилось все больше.
-- Отворяй ворота! -- закричал он еще издали. --
Побыстрее!
Сверху раздался довольный голос:
-- Это наш воевода... Отворяйте, хлопцы.
Грюкнул тяжелый засов. Без скрипа массивные створки быстро
пошли в стороны. Блеснули широкие наконечники копий, гридни
хватали коней под уздцы. Один вскрикнул испуганно:
-- Что там за вами? Погоня?
И сразу несколько голосов:
-- Дулебы?
-- Дурень, это хазары!
-- Хазары вовек в лесу не были.
Асмунд и Рудый проехали во двор, увлекая за собой Ольху.
Навстречу бежала челядь. Ингвар бросил отрывисто:
-- Сменить скатерти! Выкатить все бочки с вином. Все! И
все запасы -- на стол. Олег вернулся!
Ингвар ждал, что простой народ останется пировать во
дворе, а знать уединится наверху в тереме, но Олег покачал
головой в своей обычной загадочной манере. Нет простого народа,
оказал он взглядом. Все мы непростые.
Потом сколько Ингвар не пытался восстановить в памяти тот
невероятный ночной пир, он мог вспомнить только горящие
восторгом глаза, раскрытые в приветственных криках рты, дым и
чад от разложенных вблизи костров, где на углях Спешно жарилось
мясо, оглушительные крики, здравицы, толпы народа за воротами,
повеселевшие глаза великого князя..
Лишь к утру, когда самые жаркие восторги начали тонуть в
вине, медовухе и браге, Олег поднялся. Его мощный голос без
усилий перекрыл разноголосый шум:
-- Продолжайте, друзья мои! Время забот и тревог подходит
к концу. Веселитесь!
Он кивнул Ингвару. Тот жестом пригласил воевод и князей,
они все вместе ушли наверх в терем. Там снова пили, Ингвар
ощутил, как, наконец, захмелел, перед глазами мир начал
покачиваться. Воеводы провозглашали здравицы. Он видел, как
Ольха смятенно смотрит в невозмутимое лицо Олега, тот молчит о
царстве мертвых, и никто не решается спросить как там, но
когда-то кто-нибудь не утерпит...
Когда за окнами забрезжил робкий рассвет, под стол сполз,
цепляясь за скатерть, самый стойкий из гуляк. Кремень. За
столом как несокрушимые утесы возвышались трое: Олег, Асмунд и
Рудый. Ольха несколько раз отлучалась, но сейчас вернулась
усталая, но с сияющим лицом.
Ингвар добрел в дальний угол, том поблескивал начищенными
краями медный таз. Отрок примчался с кувшином воды. Ингвар
разделся до пояса, с наслаждением вымылся, фыркая и
разбрызгивая воду. Все время чувствовал насмешливый взгляд
Ольхи, все еще Не понимает, как можно мужчине вымыться над
тазом, когда есть их славянские бани.
Асмунд все еще ел и пил. Ингвару стало нехорошо, когда
представил, сколько кабанов ухомякал воевода за ночь. Асмунд
поймал его взгляд, прорычал с набитым ртом:
-- Не видишь, мне поправляться надо. Я исчо слабый.
Рудый только пил. С Олегом, с ночными звездами, поднимал
кубок вслед пролетающим кожанам, обращался со здравицей к
загадочно мигающим звездам. Он улыбался блаженно, словно
сбросил с плечей огромную тяжесть. Ингвар и сам чувствовал себя
так, будто свалил с плечей горный хребет.
Он зябко передернул плечами, вспомнив рассказы
дружинников, как с мечами наголо искали Гульчу. Если бы
попалась навстречу, изрубили бы на куски... Нет, с живой бы
содрали кожу, сжигали на медленном огне... Хотя, похоже, Олег и
тут все предусмотрел. Гульча исчезла так надежно, что уж
начинают подумывать всякое.
-- А Гульча? -- спросил он напрямик. -- Куда делась?
Улыбка Олега была печальной:
-- Теперь она далеко.
-- У Ящера? -- спросил Ингвар. -- Не в вирии же?
Олег посмотрел удивленно:
-- С чего бы? Рано еще вроде... Пока доедет до родного
племени, черед придет. Ей родить надо среди своих, тогда
ребенка признают. У них дети идут по матери.
Ингвар молчал, как громом прибитый. Ольха посматриво па на
грозного князя другими глазами. Да, он не юный Ингвар,
пламенный и порывистый, но в нем та зрелая мощь, что привлекает
даже сильных женщин, ибо только с такими матерыми волками могут
сладостно ощутить себя слабыми и беззащитными.
-- Ей не опасно ехать через леса и степи... в Хазарию,
если я угадала? -- спросила она.
-- Вся жизнь опасна, -- ответил Олег невесело.
-- Ты о ней не тревожишься?
-- Теперь меньше, -- ответил он просто. -- Вот в первый
раз места себе не находил. И во второй издергался... Даже в
третий было не по себе. А потом уже свыкся.
Ингвар прошептал, сбитый с толку:
-- Ничего не понимаю. Или то была не Гульча? Тогда вовсе
чудно... ты же вещий... как допустил, чтобы укусила какая-то
паршивая змея?
Он увидел как усмехнулся Рудый, а добрый Асмунд отвел
глаза. Олег переспросил рассеянно:
-- Змея?
-- Ну да, -- сказал Ингвар. -- Даже я знаю, какие травы
приложить. Или то была особенная змея?
-- Ах, змея, -- повторил Олег. -- Да никакой змеи не было.
Ты в самом деле решил, что меня тащили из вирия?.. Кстати,
Рудый, бес бы побрал тебя с твоими намеками! Если из вирия, то
что ты все время мелешь про темных богов? И послышалось мне,
или ты кому-то обмолвился, что Ящер на том свете воду на мне
возит?.. Ингвар, надо было дать славянам пожить без нас, без
власти русов. Я не только сам скрылся, но и, как ты знаешь,
даже войска отвел подальше.
Вид у Ингвара был такой, будто его ударили под дых.
Спросил задыхающимся голосом:
-- И ты... мне... не... сказал?
-- Ты не смог бы утаить, -- ответил Олег сочувствующе. --
Слишком честен для правителя большой страны. А Мне хватало,
когда знали только двое. Рудый и Асмунд. Как видишь,
получилось.
Ольха вскрикнула, закусила губы. Ее кулаки были прижаты к
груди. Ингвар посмотрел на нее, потом на Олега:
-- Ты... был под личиной Тайного Волхва!
Ольха, повинуясь безотчетному порыву, как-то разом
оказалась возле Олега. Ее руки рывком распахнули рубашку на его
груди. Толстая корка засохшей крови шириной в ладонь покрывала
безобразный багровый шрам. Края раны еще только стягивались. По
всей груди были следы засыхающей сукровицы, она и сейчас
сочилась из щелочек в коричневой корке.
-- Ты... -- выдохнула она, -- ты закрыл меня собственным
сердцем!
-- Ну, не так уж и сердцем, -- буркнул Олег. -- Между ним
и копьем была волчовка, и два пальца сала под толстой кожей...
Да еще на палец грязи.
-- Но зачем? -- глаза Ольхи округлились, как у испуганного
совенка.
Олег кивнул на замершего Ингвара:
-- Все дело в его родителях. Я был с ними дружен. И сдуру
обещал сохранить его шкурку.
Ольха все еще не понимала:
-- Но копье летело в меня?
-- Ну и что?
-- Не в Ингвара же...
Глаза Олега стали насмешливыми:
-- Ты все еще такая дурочка? Всем же ясно, что броском
копья убили бы Ингвара тоже. Думаешь, он смог бы жить?..
Чертовы гордецы! Не можете сказать друг другу то, что видно
даже челяди. О чем воробьи верещат по всей Новой Руси!
Кровь бросилась к щекам Ольхи с такой силой, что в голове
сладко зашумело. Она поспешно опустила глаза. Ингвар сопел и
тоже опускал глаза.
-- Гордецы, -- повторил Олег почти с отвращением, --
любовь -- это не когда глазеют друг на друга, а когда вместе
смотрят в одну сторону. У вас уже одна душа на двоих! Брысь
отсюда, мне надо поговорить с воеводами. Асмунд, Рудый, у меня
к вам такой очень важный наказ...
Ингвар, взяв Ольху за руку, вывел за дверь, и они не
услышали, что великий князь наказывал свершить верным воеводам.
Не глядя друг на друга, прошли в комнату Ингвара. Сердце Ольхи
колотилось, кровь приливала к щекам, заливала шею.
Она ждала, что Ингвар в нетерпении, раз уж все запреты
рухнули, схватит ее в объятия, наконец-то с жаром ринется
лишать ее невинности, однако Ингвар усадил ее в кресло, сед на
простую лавку напротив. Лицо его было взволнованное, губы
вздрагивали, в глазах была мольба.
Ольха услышала то, что меньше всего ожидало услышать.
Страшный рассказ о том, как горько и кроваво объединялись
племена в Новую Русь. Тиверцы, к примеру, сопротивлялись долго,
а когда победа Олега стала неизбежной, всем племенем ушли с
родных земель. Уличи, хорваты, тишинцы и хатцы настолько хотели
уйти от жестокой власти Олега, что переправились даже за Дунай,
заняли там земли.
Чудь, не имея сил для борьбы, но и не желая покориться
жестоким русам, принесла в жертву все племя с детьми и
стариками. Вырыли огромные ямы, соорудили над ними навесы с
холмами земли, а потом подрубили столбы и похоронили себя
заживо. Зато в родной земле близь своего Чудского озера...
Типичи дрались отчаянно и погибли все до единого. Урюпинцы ушли
в леса, след их потерялся.
Когда Ингвар закончил рассказывать о становления Руси:
кого убили, кого тайно зарезали, кого предали, она долго
молчала. Спросила наконец:
-- Не понимаю... Ты хочешь, чтобы я судила тебя?
-- Да, -- ответил он тихо.
Она покачала головой:
-- Я могу любить тебя... и люблю. Когда ты ранен -- я
истекаю кровью. Я могу страдать по тебе или без тебя, могу
дожидаться тебя, но судить... нет, не могу.
Он уронил голову:
-- Я не уверен, что прав в том, что делаю.
-- Мужчина, -- медленно сказала она с насмешливым упреком.
-- Во всем и, прежде всего, мужчина! Мужчина -- и его дело. Я
