подумал с отвращением. Даже в собственном доме ждешь удара в
спину.
Без стука дверь распахнулась. Влетел растрепанный
вартовой:
-- Воевода! Там гонцы у ворот!
-- Впускай, кто бы не прибыл, -- ответил Ингвар
настороженно.
-- Да я уже впустил.
-- Ну, молодец! Страж из тебя... Кто они?
-- От бойков.
В молчании Ингвар протянул:
-- Бойки? А, это где-то за лемками... Вроде бы.
Бойков явилось трое. Приземистый, поперек себя шире,
воевода, налитый тяжелой мощью, похожий на придорожный валун, и
два младших дружинника. Воевода был в ратных доспехах, без
прикрас, зато ладно подогнанных, легких. Под доспехом
проглядывала еще и легкая кольчуга. На красном обветренном и
сожженном солнцем лице синив глаза горели особенно ярко,
пронизывающе.
-- Воевода, -- сказал он после короткого приветствия, -- в
трех часах за мной едет дружина в две сотни копий. С нею
младший сын князя. Он везет наказ от своего отца.
Все слушали напряженно. Ольха слышала, как Ингвар вздохнул
и задержал в груди дыхание. Асмунд сопел и мял в мощных ладонях
медное блюдо, пытался свернуть в тонкую трубочку, но ослаб от
раны, едва-едва свел края вместе. Вздыхал горестно от бессилия,
даже на бойков смотрел исподлобья.
-- Что в том наказе? -- спросил Ингвар.
-- Присяга. Мы посланы, как залог того, что наше племя
желает войти в Новую Русь. Если великий князь Новой Руси
возжелает, мы сможем весной выставить десять тысяч бойцов.
Вооруженных и на конях.
Теперь уже и Рудый задержал дыхание. Бойки! Племя, которое
обитает за тридевять земель. Только и ведомо, что живут в
горах, там на вершинах орлы и беркуты, а в пещерах -- злато и
алмазы, сами же люди дики и суровы нравом, зимой спят с
медведями, оттого их бабы часто рожают детей мохнатыми в нижней
части...
Ингвар повел рукой:
-- Прошу к столу, дорогие гости. Боюсь, вам в ваших горах
неведомо, что здесь произошло.
По знаку Рудого отроки начали вносить еду. Воевода бойков,
его звали Кремень, а дружинников -- Тверд и Сила, не ломались,
второго приглашения не требовали. Опередили дружину потому, что
гнали без отдыха, не останавливаясь даже съесть кусок хлеба.
Теперь же насыщались жадно, по-волчьи, с удовольствием.
Ольха, чувствуя себя полноправной хозяйкой, может быть
потому, что хозяйки в тереме так и не было, распорядилась
заранее подготовить места в детинце для воевод и княжеского
сына с тремя сопровождающими, а остальных разместить по
ближайшим весям. Ее слушались, чему она уже перестала
удивляться. Слушались, как свои древляне, так и все остальные,
будь то русы или поляне.
Глава 51
На прибывающую дружину бойков высыпали посмотреть все,
даже старики выползли из нор. Над головами приближающегося
отряда на длинных копьях трепетали красные, как кровь, яловцы,
а прапороносец вез на длинном шесте чучело беркута с зажатой в
клюве змеей. За ним ехали двое: мальчик лет восьми, рядом
высился дядька, грузный воин в летах, с угрюмым лицом и глазами
подозрительной матери, готовой защищать мальца даже от
солнечных лучей.
Бойки были как один темноволосы, с длинными тонкими
носами, поджары, будто и впрямь только и лазили по отвесным
скалам, доспехи на них были панцирями, похожие на германские,
меч только у сына князя, остальные с боевыми топорами на
длинных рукоятях. На топорах узкое острие еще и на конце, можно
бить как копьем, рубить лезвием, а крюком на обухе стаскивать
всадника с седла. Щиты одинаково круглые, удобные в конной
схватке. Похоже, со степняками уже сталкивались, видно по
вооружению.
-- Приветствую, -- сказал Ингвар, раскидывая объятия. -- В
честь вашего прибытия в детинце уже накрывают столы.
Распоряжается ваш воевода Кремень и... моя жена Ольха
Древлянская.
Он виновато покосился на нее. Мол, Надо так сказать,
женатому больше веры, но пусть ее это не беспокоит. Ольха
ощутила прилив жаркой крови, но вместе с ним -- досаду. Дурень,
сколько можно? Его взгляды, его руки, его губы выдали его давно
с головой. Если в первые дни она и верила, что он жаждет лишь
потешить плоть, затем думала, что только хочет унизить ее, то
теперь уже видно, как боится задеть ее хоть словом, хоть
взглядом.
А Ингвар, оказавшись рядом, шепнул:
-- Прости, но так надо было сказать. Это, конечно, ничего
не значит.
Она не нашлась, что сказать, только пробормотала глухо:
-- Да-да, ничего.
Душа ее, взмывшая было как мотылек, отяжелела и упала.
Ингвар наблюдал, как древлянка с гордым недвижимым лицом и
надменно выпрямленной спиной двигалась во дворе, распоряжалась,
бдила, все подмечала, но душой, как ясно видел по отстраненному
взору, уже в своих древлянских землях, обособленная и
озлобленная, не забывшая плена и унижений при дворе
победителей!
Черт бы побрал этот мир, сказал он себе с отчаянием.
Почему у простых людей все так ясно и просто? Почему боги их
возлюбили больше, а боярам, князьям да воеводам посылают
испытания? А ему -- самые мучительные?
Асмунд похлопал Ингвара по спине:
-- Что-то ты как в воду опущенный. Стряслось что?
Встряхнись. Вон у тебя гостей сколько!
-- У меня? -- спросил Ингвар горько.
-- А у кого ж исчо? -- изумился Асмунд. -- Разве не ты
здесь хозяин?
Ингвар вместо ответа кивнул во двор. Там, в сопровождении
верных Вяза и Граба, телохранителей из древлян, двигалась меж
столами Ольха. Отроки и гридни Ингвара по мановению ее белой
руки носились как угорелые, все выполняли быстро и точно,
по-собачьи преданно заглядывали в ее серые глаза.
-- Ах, вот ты о чем, -- понял Асмунд. Довольно заулыбался:
-- Я всегда знал, что тебе выпадет нечто особенное! Жар-птицу
или дочь морского царя, а то и того круче.
-- Круче, -- согласился Ингвар. -- Что-то вроде чуды-юды
зубастого.
-- Это есть, -- согласился Асмунд довольно. -- Я б за
такой за тридевять земель поехал, горы и долы прошел, из-за
моря привей. А тебе только к древлянам довелось задницу в седле
потрясти. Счастливчик!
Хоть вешайся, подумал Ингвар горько, такой счастливчик.
Вокруг меня комары на лету мрут, а под ногами трава вянет. Еще
отравится кто, когда рядом сядет. Впрочем, рядом сидеть ей,
кого все считают моей женой, хотя свадьбы еще не было. Правда,
древляне вряд ли так считают. У них с нами лишь вооруженное
перемирие.
День был погожий, волхвы обещали на три дня вперед сухую
погоду. Ольха велела расставить столы для тризны прямо посреди
двора. Нужно было разместить всех приехавших бойков, древлян, а
также как можно больше местных, уже и без того преданных
Ингвару.
За стенами крепости, на пологом холме, полыхал исполинский
костер. Там было сложено двенадцать рядов бревен, а на самом
верху покоились тела воеводы Явора и знатных русов. Остальных
погибших, древлян и защитников крепости, решили сжечь у
подножья. Туда уже свозили за телегах бревна, связки поленьев,
хвороста.
Она наказала один помост поставить несколько выше других.
Здесь справит тризну старшая дружина во главе с Ингваром. Для
него самое высокое кресло, за его столом будут воеводы и
старшины бойков, курян, гонцы от веси и Перми, самые знатные из
древлян и русов.
Остальные же, будь это русы или древляне, да рассядутся за
другими столами. Ими заставили весь обширный двор, а с десяток
пришлось выставить за воротами, не помещались. Ворота были
распахнуты настежь, подъемный мост спущен. Девки и детвора
радостно сновали взад-вперед, наслаждались праздником и
безопасностью.
Ингвар, наконец, встревожился:
-- Больно широко гуляем! А припасы беречь надо. Кто знает,
что нас ждет?
Осторожный Асмунд кивал, соглашался, хотя и не больно
горячо. Рудый с усмешкой кивнул на Ольху. Мол, она здесь
хозяйка, а мы что, отроки на побегушках. Когда идет спряпня все
мужики -- лишь работники на поварне!
Ольха взглянула холодно:
-- Не узнаю отважного воеводу. Скупым стал?
-- Да не в скупости дело...
-- Все окупится. Разве не ясно?
Ингвар с сомнением смотрел, как необъятный двор
заполняется шумным народом. Его русы, совсем растворившиеся
среди полян, древлян, мери, там же групка древлянских витязей,
что держатся все еще тесной стайкой, рослая и загадочноглазая
пермь, гонцы курян, а теперь еще и могучая дружина бойков!
Олег на таких пирах велел убирать со стен мечи и секиры.
Гости все оружие, кроме ножей на поясах, оставляли в сенях под
присмотром княжьих дружинников. Но сейчас все идет наперекосяк,
прибывают из разных Мест, прямо с улицы садятся во дворе за
столы. Ингвар махнул рукой: будь, что будет. Уже поздно
разоружать. Да-- и кто дастся?
Ольха, явно сговорившись с воеводами, умело рассаживала
гостей так, что все старшие оказались за одним столом с
Ингваром и нею. Ольхой Древлянской, а младшую дружину рассадили
вперемешку. Древлянин оказывался бок-о-бок с полянином или
курянином, бойк с мерей, а весянин с дулебом. У каждого из-за
плеча выглядывает либо меч, либо боевой топор, у каждого нож на
поясе. Ингвар холодел от недоброго предчувствия, кус в горло не
лез.
Как владетеля этого дома-крепости, или по какой другой
причине, но его усадили на самом высоком кресле, резном и со
спинкой, по правую руку сидела Ольха, по левую Асмуад усадил
прибывшего княжеского сына бойков, донельзя удивленного и
гордого такой честью. Асмунд и Рудый, переглянувшись, ушли за
столы к младшей дружине. Их цена не упадет, если даже пообедают
с нищими и бродягами.
Бойки цвели улыбками, донельзя гордые, довольные. С
любовью смотрели на своего юного князя и с благодарностью -- на
Ингвара, воеводу киевского, соратника и воспитанника Олега
Вещего.
Ольха с удивлением присматривалась к вождям и князьям
племен. Нужда заставляет объединяться и лютых врагов, но здесь
ни один не бросает злобных взглядов на русов А как совсем
недавно кипели ненавистью! Прямо огонь из ноздрей валил, а из
пастей -- огонь...
Небо было синее, холодное, но солнце все еще грело --
напоследок. Воздух оставался холодным, по-осеннему чистым,
гости чувствовали на спинах и лицах ласковые ладони осеннего
солнышка с его прощальным теплом.
Ольха во все глаза, будто увидела впервые, смотрела на
золотую и серебряную посуду на столах. Под золотым солнцем
богатство заблистало еще ярче! А Ингвар, похоже, собирал, или
это его мать собирала, не просто богатые вещи, а красивые.
Из золотого кубка, подумала она, да еще с каменьями на
боках, и простая бражка покажется заморским вином. Похоже, даже
бойки и лемки с их сокровищами гор не зрели такой красоты.
Пир только начался, но, несмотря на обилие вина, хмельного
меда, сытной еды, лица гостей оставались невеселыми. А вождь
тишковцев едва отпил из серебряного кубка размером с бычью
голову, как тут же с грохотом опустил его на стол:
-- Да будь это все проклято!
Рядом вздрогнули от его громового голоса. Ингвар напрягся,
бросил взгляд на стену, где висят мечи и топоры. Если сейчас
начнется, если руки пьяных гостей потянутся к оружию...
А захмелевший вождь тишковцев прорычал:
-- Будь прокляты те, кто запихнул змею в конский череп!
Ольха вздрогнула. После этих слов в тишковца должны
полететь ножи, топоры, кубки со стороны славянских гостей, его
должны растерзать голыми руками... но все молчали, отводили
глаза. И она с внезапным потрясением поняла, что уже вое думают
