похожий на волокомого, злорадно пинал в задницу и приговаривал:
- Тебе ж сказала маменька... ы-ых!.. что в такое место приличным...
ы-ых!.. нельзя, мать твою...
Родитель оглянулся в ужасе:
- Ромуальдик!... Разве можно такие ужасные слова?.. Где ты услышал?
- Мимо корчмы проходил, - нашелся тот. Пнул младшего брата в зад,
добавил злорадно, - и вот от него, дорогие мои родители!
- Ужас, - пролепетал потрясенный родитель. - Ужас! Такой приличный
ребенок!.. Из хорошей семьи... и чтоб в корчму? Будто нет башни из слоновой
кости, где ведутся неспешные беседы о форме ушей эльфов и значении аккордов
лютни Сауроура!
Чадо, которому выкручивали руки, перестало реветь и брыкаться,
волоклось уже суровое и насупленное. Ворот был разорван, открывая чересчур
широкую для ребенка из приличной семьи грудь, под глазом растекался
кровоподтек, что опять же говорило о мятежности духа, могущей привести либо
на мостик пиратского корабля, либо на пост мэра города. Глаза блестели
упорством, челюсти упорно сжаты.
Наши глаза на миг встретились. Я подмигнул, подросток просветлел, а
все окружающее, напротив, померкло, скукожилось и стало серым как пыль на
мудрых книгах.
За воротами был широкий двор с колодцем посредине, длинным корытом, и
просторной коновязью под стенами приземистого сарая. Массивный ворот
скрипел, цепь быстро наматывалась на бревно. Двое молодцев торопливо
подхватывали широкую бадью, вода плескала им на ноги. Ее быстро выливали в
корыто, цепь начинала освобождено разматываться, унося бадью на дно
колодца.
У коновязи с десяток коней, отроки суетятся, подвязывают к мордам
сумки с овсом, Неспроста, мелькнуло в меня в голове. Можно бы отвести в
ясли, покормить и напоить, пока хозяин насыщается... Но даже седел не
снимают!
Я слез с коня, бросил поводья в лицо набежавшего подростка. Надеюсь, я
правильно все сделал, так в американских фильмах бросают ключ от кадиллака.
Когда направился к крыльцу, дверь с треском распахнулась. Из красного
как горящая печь зева вылетел в клубах дыма мелкий грязный человек, красиво
растопырив руки и с диким воплем.
Вместе плавного полета, как я почему-то ожидал, он грохнулся о ступени
и скатился кубарем, оставляя по всему крыльцу кровавые сопли и слюни. Я
брезгливо обошел сторонкой. Дверь еще дрожала, ударившись о стенку.
В лицо шарахнул мощный запах жареного мяса с луком и чесноком, аромат
тонкого вина и местного пива, а также запах немытых тел. Я шагнул в горячий
воздух, красный от сполохов пламени: как от огромного очага, откуда
багровые языки пытаются достать балки под сводом, так и от россыпей крупных
как валуны рубиновых углей, светящихся изнутри как драгоценные камни, что
заполнили широкий словно Темза камин.
Рядом с камином расположился очаг из неотесанных глыб. Целые стволы
дубов догорали там и на моих глазах рассыпались на пурпурные глыбы. Дальше
вдоль стены тянулся ряд закопченных жаровен. Из чадящего пламени тяжелыми
волнами как расплавленная смола тек запах подгорающего мяса. Свод тонул в
туче дыма, Под дальней стеной на таких же полыхающих жаровнях тоже шипели и
шкварчали широкие ломти мяса, я слышал пронзительное шипение, а на огромном
вертеле над россыпью углей медленно поворачивали целого быка.
Грудь моя шумно и до треска ребер вздулась, с удовольствием вбирая
этот горячий воздух, кровь сразу разогрелась до вскипания. В корчме гремел
морской прибой человеческих голосов, прорезаемый только пьяными воплями,
песнями, изредка звоном посуды. За широкими столами веселились крупные
мужчины, одетые большей частью бедно, но я сразу заметил на их поясах
дорогие ножи, некоторые сидели с широкими кожаными перевязями через плечо,
а из-за спин выглядывали длинные рукояти непростых мечей.
За ближайшим от меня широким и длинным столом расположилась самая
многочисленная кампания. Среди них был даже эльф, но не тот, о форме ушей
которых спорят эстеты, у него и уши не то порванные, не от обгрызенные, а
сам с такой разбойничьей рожей и вороватыми глазами, что я невольно
пробежал пальцами вдоль пояса, где обычно носят кошели.
С торца стола насыщались два гиганта, а пили едва ли не бочонками,
утробно взревывали, утирались рукавами, пьяно братались, рычали один на
другого, а из-под верхних губ выглядывали хоть и желтые, но длинные и
острые клыки. Справа и слева мрачно тянули пиво угрюмые существа, челюсти
выдвинуты вперед как у немецких рыцарей, лбы не шире моего мизинца, под
массивными надбровными уступами можно прятаться от дождя. Глубоко запавшие
глаза горят ярко красным, а лица покрыты серой шерстью как у видавших виды
горилл.
Я осматривался с оторопью, пока не напомнил себе, что это корчма
варваров, а варвары не утруждают себя созданием высоких технологий: римские
доспехи, как и половецкие малахаи, мощные пластинчатые луки персов или
длинные кельтские мечи - это все захвачено в набегах, выменено на пленных
патрициев, потому на оборванце в дырявых сапогах пояс с настоящими золотыми
бляшками, а меч, что торчит из-за правого плеча, из лучшей дамасской стали.
Глава 4
Пробравшись к столу со свободным местечком, я перенес ноги через
лавку, сел, положив руки на столешницу и расставив локти. Напротив угрюмый
бородач оторвался от кружки с пивом, его черные глаза уставились на меня с
пьяной недоброжелательностью. Справа темной глыбой нависал над краем стола
панцырный нечеловек, весь в роговых пластинках, только глаза как
раскаленные уголья, с которых ветром смахнуло пепел, да красные вывернутые
ноздри трепещут подобно щупальцам актинии на охоте. Перед ним исходил
ароматным паром бараний бок с кашей, я сразу для себя назвал этого едока
Собакевичем.
- Вы, надеюсь, - сказал я вежливо, но голос мой прогремел как раскаты
грома, - не против, что я сел к вам?
От стола шли мощные волны запахов жареного мяса, печеной птицы, рыбы,
посреди задрал ноги зажаренный целиком на вертеле молодой олень. Из
столовых приборов были только широкие медные кубки, ни дурацких тупых
ножей, ни вилок, все можно хватать руками, и я, взвеселившись, тут же
цапнул со стола могучего гуся, с хрустом отломил толстую ногу. Коричневая
корочка трещала и ломалась как мелкие льдинки, сладкий сок потек по
пальцам, пятная стол.
Я с рычанием вгрызся в лапу, нежное мясо тает по рту, запах щекочет
ноздри, но успевал подхватывать языком струи сока, что побежали до локтей,
здесь это оценят как хорошие манеры,
Мои соседи справа и слева наблюдали в тупом молчании, потом я услышал
вздох, за столами задвигались, послышался стук ножей, даже у магов они
торчали из-за поясов, негромкое чавканье.
Нечеловек, который слева от бородача, шумно грыз огромную берцовую
кость. Зубы как мельничьи жернова, костяные пластинки размером с крышки
портсигаров, треск напоминал выстрелы из АКМ, красноватый мозг
выбрызгивался узкими струйками, но длинный язык молниеносно подхватывал, не
давая упасть на стол ни капли.
- Гр-р-р... - ответил он вместо проигнорировавшего меня бородача.
- Что? - переспросил я.
- Гр-р-р-р!..
- Э, не понял... - сказал я уже строже.
Он прожевал, выплюнул осколки костей на середину стола, острые как
наконечники стрел, прорычал:
- Садись... гр-р-р... да заказывай! Какое исчо приглашение?.. Только
помалкивай сперва.
Я не успел спросить, почему надо помалкивать, когда везде говорят
наперебой, поют, спорят, ругаются, как от двери донесся шум, крики, злая
брань. Завсегдатаи ухватили за шиворот мелкого злобного человечка с
крысиным лицом, кто-то съездил по харе, дюжие руки поволокли к дверям,
пинком распахнули. Я успел увидеть как от мощного пинка бедолага вылетел
как сизый голубь, вслед швырнули его шляпу и слетевший ботинок.
Тут же из клубов дыма и пара появилась удивительно красивая женщина с
красными как пламя волосами, брезгливо вытерла тряпкой грязь, что осталась
за выброшенным. Я удивился, что в корчме чисто, хотя народу много, но грязь
занес только этот с неприятным лицом и раздраженными воплями.
- Что там?
- Да так... Один все рвется к нам, - ответил бородач хмуро. - Сколько
не выбрасывают, а он все лезет! Его петух лягнул в детстве, потому такой
ушибленный. Еще три корчмы в городе, а ему надо только к нам!..
Я огляделся по сторонам. За столами пили, ели и орали песни герои,
бродяги, контрабандисты, искатели приключений, бахвалились подвигами и
сокровищами, пропивали вчистую, темные личности продавали карты с указанием
следующего острова сокровищ, обещали указать кладовки Монтесумы и
библиотеку Айвена Лютого.
Нечеловек взял другую кость, а бородач ответил за него с пьяной
благожелательностью:
- Понятно почему?
- Не совсем, - признался я.
- Явился один шибко грамотный, - объяснил бородач. - Из тех, которые
уверены, что только они едят сено, остальные - солому. Начал: слушай сюда,
я научу правильному богу молиться. Себе, понятно. Ну, его и... Все равно
рвется сюды.
Я кивнул:
- Ага... Не, я ж варвар! Мне бы пограбить кого... да не человека, их
ворье грабит, а сцивилизацию! Это если к примеру. На худой конец, культуру.
Он оживился, в глазах блеснул некоторый интерес:
- Это понятно. Культура всегда беднее.
Нечеловек прорычал:
- Витим! Что ты говоришь? Про культуру такие слова вообще говорить
недопустимо. Про нее только: высокая, богатая, развитая, духовно
обогащенная... Помнишь, кто-то сказал, что у племени тутси... ну, которые
еще в пещерах, культура недостаточно высока, его тут же закидали камнями?..
То-то. Ладно, не забивай голову мужественному герою-варвару. Он только что
прибыл, ему бы подвиги, а ты - культура! Видишь, его рука уже тянется к
мечу...
Бородач, ничуть не обидевшись, усмехнулся в бороду:
- Прости, ты прав. Лады! Приветствуем тебя, доблестный и неустрашимый
герой с железными мускулами. Меня зовут Витим Большая Чаша. А этого вот -
Большеногий, хотя было бы правильнее - Большелапый. А ты кто?
- Варвар, - сообщил я с понятной гордостью. - Странствующий между
мирами. По имени... по имени Рагнармир.
- Хорошее имя, - одобрил бородач, который Большая Чаша. - Простое, без
выкрутасов. Что пьешь?
- Все, что горит, - сообщил я, - и что не горит тоже. Но я сам закажу.
Ваша хозяйка... Черт! Какие у нее зеленые глаза!
Я ощутил как на меня уставились глаза с обеих сторон стола, а он
длиной с литовскую фамилию, вдоль которой можно смотреть как на
железнодорожное полотно, что уходит и уходил вдаль, нигде не кончаясь, а в
далекой дымке рельсы вроде бы даже смыкаются. Пирующие даже перестали
жевать, кружки с пивом опустились на стол.
Я уже ощутил куда вонзятся их зубы, когти, шипы, ударят рога и
шипастые хвосты, когда наконец бородач хмыкнул и сказал с благожелательным
предостережением:
- Пить-есть заказывай, а про глаза... не знаю - не знаю. Лучше не
рискуй.
- А что, обидится? - удивился я. - Да никакая женщина...
Он снизил голос до шепота:
- Это если женщина.
У меня вырвалось невольное:
- Ого! А кто она?
- Никто не знает. Видно только, что она... умная.
Я удивился:
- Ну и что?.. Ах да, женщина либо красивая, либо умная? Ну здесь, как
я заметил, все женщины красивые.
Он кивнул:
- В том-то и дело. А эта... К тому же с нею что-то нечисто. Ее,
говорят, видели сразу в разных местах! К тому же она хозяйка корчмы, и в то
же время хозяйка... не только, не только! Своими руками сложила вон ту
башню, а потом и весь замок, сама построила крепость в городе, а уже потом
заселила...
В окно за высокой городской стеной вздымалась к небу отвесная гора
замка, вертикальные пики сторожевых башен. Даже отсюда чувствовалась
нечеловеческая мощь строителей, сумевших укладывать целые скалы одна на
одну как пирожки, подгонять, стесывать неровности, так что громада замка
