бинты. Быть мумией - это означает привлекать внимание, особенно об этом
внимании не заботясь. Потом, положение мумии - положение надежное, из этого
состояния очень сложно вывести. Если вообще возможно. Правда, мумии,
наверное, были уверены в том, что они - мумии. У меня же не было
уверенности ни в чем.
Я твердо знал, что слова генерала пусты, что не в правилах Анубиса
помогать умершим. За все остальное нельзя было поручиться ни на мгновение.
Я не был теперь уверен даже в том, что меня кто-то травил с самого утра,
моим единственным доказательством, связывающим меня с моей нормальной
жизнью, была повязка на руке.
И, может быть, врач, которая мне ее наложила. Да, в конце концов, в
мумию меня превращала именно она. Если она есть вообще, эта докторша,
значит и я еще не совсем мертвый! По крайней мере, она может знать, был ли
яд, она должна знать состав бальзама который лежит на бинтах.
Впрочем, этот разговор мне ничего не даст. Доктор или работает на
Управление, или ничего не может сказать определенно. Логично? Вполне.
Только одно но: эту логику тоже могли просчитать. Что, сказали они, ему
делать у врача? Он что, ненормальный? Как знать...
Я выбрался на улицу по всем законам: через пыльный до тошноты чердак
спустился в соседний подъезд, долго плутал по задним дворам, и на первом же
светофоре поймал такси.
Начинало темнеть.
В переходе к нашей станции снова восстановили освещение.
Я постоял немного около разменных автоматов. На полу, там, где еще с
утра лежал регулировщик, ничего не было - ни следа, ни капельки.
Снаружи, в переходе, мимо входа в метро, прохаживался постовой.
Заметив, что я стою, не спускаюсь на платформу, он тоже остановился,
пытаясь сквозь двойное стекло рассмотреть мое лицо. Думаю, он не пошел бы
внутрь, даже если бы и узнал меня, но проверять догадку не хотелось - я
отвернулся и направился в медпункт.
В медпункте никого не было.
На столе лежала книга. Я подошел поближе и увидел фотографию древнего
папируса: божество с головой ибиса и Солнце на его протянутых руках. На
соседней странице было подчеркнуто:
"Человек состоит из тела (Хет), души (Ба), тени (Хайбет), имени (Рен)
и, наконец, из Ка, что лучше всего передать словами "двойник, невидимый
двойник". Последний рождается вместе с человеком, неотступно следует за ним
повсюду, однако, Ка не умирает необходимо со смертью человека. Он может
продолжать свою жизнь в могиле, которую и называют поэтому "домом Ка".
Трудно сказать, всегда ли человек представлялся столь сложным существом,
однако сегодня можно уже уверенно отметить определенную ограниченность
трактовки христианства в вопросе человеческой организации."
В коридоре послышались легкие шаги и в дверном проеме показалась
доктор. Едва увидев меня, она отшатнулась, коротко вскрикнула и бросилась
прочь. Опрокинув по пути стул, я кинулся ее догонять.
Она бежала туда же, куда утром уходили мы с майором.
Доктор бросилась вниз, на помост, в пасть каменного каземата. Я
подумал, что доктор хочет сбежать от меня по лестнице, а потом попробовать
улизнуть по переулкам, но она пробежала мимо лестницы. Я видел впереди ее
белый халат, бабочкой бившийся в сырой темноте узкого туннеля. Вдруг
впереди раздался слабый вскрик - доктор уже не убегала, убегать было некуда
- помост кончился. Она стояла лицом ко мне и судорожным криком выдавливала
из себя слова:
- Я не знаю ничего, не знаю!!! Уходи только, уходи, нечисть, не было
ничего, я же сделала все, что они велели мне, сделала... - доктор билась в
истерике, едва не переваливаясь через поручень, вниз, на пути.
- Кто они, что ты несешь, дура!!! Говори, в конце концов, говори! - я
подошел к ней вплотную и схватил за плечи - я подумал, что так я сумею
остановить ее припадок страха.
Она вздрогнула, услышав мой голос и замерла.
- Как?.. Ты же живой совсем, ты же говоришь, как человек, может быть,
ты еще и чувствовать умеешь да?
- Ты по делу говори, дура, по делу!!! Кто?!! - я тряхнул ее, что,
похоже, прибавило ей осмысленности.
- А я не знаю, они где-то за полчаса до тебя пришли, один в куртке
синей, у него еще зуб золотой был, а второй - низенький такой, чернявый,
неприятный. Я еще удивилась, почему его не арестовали, раз он кавказец,
сейчас же всех кавказцев задерживают...
- А чего ты их слушалась?
- Они мне удостоверения показывали...
- Какие?
- Я не запомнила - только герб помню и фотографию...
- Вот ведь дура! Что они тебе говорили?
- Они мне сказали, что тебя уже нет почти, что ты их предал, сказали,
что это так - видимость одна, зомби. Только тело, оболочка одна, пустая. Ты
думаешь, я зря придуривалась там с тобой, с утра? Я же тебя проверяла - ты
же на мой бред не реагировал совсем. Я и подумала, что ты и вправду
пустой... И бинты эти они мне дали, и мазь. Я еще заметила, что ты так
порезаться часами не мог - это они тебя каким-то специальным инструментом
исполосовали. Хочешь, мы бинты тебе снимем, я покажу...
- Ну, пойдем, - я пропустил ее вперед, - а ты чего от меня по лестнице
не сбежала?
- А... Думаешь, там всегда открыто? Ее открывают раз в год, для
капитального осмотра вентиляции, монтеры сверху обычно залезают, им так
удобнее.
- Ну, а укол мне кто делал?
- А мне-то откуда знать? Я вообще не знаю, делали тебе его или нет. Я
же всего третий месяц практикую. Если начальство узнает, во что я тут
вляпалась - погонят с работы обязательно. Не Бог весть какие деньги, но я
ведь институт кончала все-таки! Три раза поступала...
В медпункте было тихо и светло. Лампочка под потолком слегка качалась,
отмечая проезжающие на поверхности автомобили.
Доктор пошла к шкафу с банками и инструментами.
- Подожди. Сначала паспорт мне покажи, потом уже будем разбираться.
- Паспорт? А, ну конечно, я же с ними заодно, правда? - она подошла к
столу, вытащила из под него небольшую сумочку, достала паспорт, - Держи,
козел.
Я взял документ, осторожно, с опаской, открыл.
Ирина Леонидовна фон Фирсофф.
Я так и знал - дура. Безмозглая дура. Только бешеные провинциалки
сегодня способны на онемечивание фамилии. Да еще "фон"! Тоже мне графиня!
Детей, естественно нет. И спрашивать не буду, откуда она эту пигалицу
взяла. Скажет - сирота, или сестренка младшая, или еще чего...
- А про Светланочку ты не думай, у нас с ней родители рано умерли, она
мне сестренка, но я ей вместо мамы, - доктор стояла передо мной, словно на
допросе, только в руке у нее уже блестели загнутые ножницы.
Прописана... Понятно... Вот: военнообязанность. Пусто. Ну, это,
конечно, не значит ничего, но все же...
- Ну держи свой паспорт.
Я снял куртку, бросил ее на кушетку и засучил рукав.
- Давай, снимай свое произведение.
Она разрезала узел и стала сматывать посеревшие за день бинты. Когда
работа была завершена, доктор достала с полки спирт и вату и протерла мне
кисть.
Рука была абсолютно чиста. Ни единого следа, ни намека, ни белых полос
едва наросшей кожи - ничего вообще.
Доктор отступила на шаг, выронила вату. Рот ее был скошен.
- Неживой, они же говорили - неживой. На живом так не бывает... Отойди
от двери... Выпусти меня, мертвечина...
- Да брось ты придуриваться, совсем с ума сошла что ли?
Доктор бросилась к шкафу так стремительно, что пустые банки внутри
зазвенели. Когда она обернулась, в руках у нее была склянка. Не знаю
почему, но я догадался, что это кислота. Наверное, по цвету пробки. Пробка
была зеленой. Истеричка. Последняя мода экзальтированных идиоток - носить в
сумочках пузырьки с кислотой для встречи с хулиганьем. Эта дура хранила в
шкафу целых пол-литра кислоты. Может, она ей тут еще и торговала...
- Уйди, пожалуйста, с дороги... Я знаю, что ты восстановишься... Но
убежать-то мне времени хватит... Давай не будем, а? - доктор почти плакала.
Все-таки, она не пробовала ни разу никого поливать кислотой - боялась.
Видимо, знала по учебникам, что зрелище не из приятных.
Я не был уверен, что мне доведется восстановиться, и я отошел от
двери.
Доктор подобрала со стола свою сумочку и медленно стала выходить,
стараясь все время смотреть на меня.
Двигаясь вперед спиной, она не могла заметить порог позади. Секунду я
думал, что сейчас она упадет и выльет всю банку на себя. Слава Богу,
инстинкт самосохранения оказался сильнее, чем природная глупость, и она
догадалась выпустить бутыль. Это помогло - доктор совершила какой-то
немыслимый пируэт, сохраняя равновесие, и выскочила из медпункта.
Бутыль раскололась и по полу расползлась зловонная лужа. Деревянный
порог обуглился и задымил. Несколько капель кислоты попали на мою куртку,
кожа вокруг этих капель съежилась и почернела. Я почувствовал жгущую боль в
ноге - все-таки и на меня попало. Испорчены любимые джинсы. Зато теперь
будет ясно - восстанавливаюсь я или нет.
Стараясь не наступить в кислоту, я вышел. Подумал немного, вернулся,
подошел к столу и взял книгу. Она была обернута в плотную бумагу, и
названия я не увидел. В переходе зазвенел полицейский свисток.
Мне оставался только один путь к отступлению - по железной лестнице. Я
был уверен, что у меня все получится. И правда, дверь наверху не была
заперта.
Сегодня ночью было тихо - отчего-то не стреляли.
Пульсирующая боль, мучившая мою ногу, немного отпустила. Я подошел к
освещенному месту и задрал штанину. Ожог был совсем маленьким - хоть в этом
мне повезло.
Прямо на моих глазах края раны стали стягиваться в точку. Стало ясно,
что время идет назад, что сейчас от моей ноги отделится капля смертельной
жидкости, и вновь влетит в чудом собравшуюся из осколков банку. В этот
момент где-то перестали откручивать назад кинопленку. Сомнений не было -
мне не привиделось: я как идиот стоял под фонарным столбом, обозревая
абсолютно здоровую конечность.
Видимо, я был действительно мертв. Мне только по инерции казалось все
это время, что я живу. Нужно немедленно лечь в склеп и ждать. Анубис
достойно исполнил свое дело. За мной придут шакалы.
Впрочем, было еще одно объяснение - в меня могли внести новые
свойства, о которых я не знал. Это означало, что моя, еще не выполненная,
работа, уже оплачена.
Так или иначе, у меня есть достаточно времени до утра, чтобы выбрать
между жизнью и смертью.
В переулке за мной увязалась черная псина. Соблюдая дистанцию, пес
выбирал угол, под которым атака была бы наиболее безопасна.
Я обернулся к нему лицом, крикнул:
- Стоять!!! Как фамилия?!!
Обычно это помогало, но пес только сверкнул слегка сумасшедшим глазом
и продолжал приближаться.
Я, неожиданно для себя, побежал. Это был неправильный поступок. Мой
побег мог только разозлить животное, но остановиться было не в моих силах.
Поначалу пес лениво трусил за мной, и вдруг неожиданно остановился, словно
охотничья собака, почувствовавшая добычу. Пес стоял и смотрел мне вслед, у
него не было сил тронуться с места.
На перекрестке я сразу поймал мотор.
- В центр.
Пока мы ехали - почти летели - я сжимал в руках книгу, и вспоминал
короткие, но запомнившиеся названия чужого языка. Вместе с ними ко мне
приходила жизнь и восстанавливалось сбитое в беге дыхание.
- Хет, - произнес я негромко, пробуя слово.
- Чего сказал-то? - повернулся ко мне водитель.
- Да ничего, так, взгрустнулось... Ты давай, давай, быстрее можешь?
3. Книга Скорби
... И был вечер, и было
утро: день вторый.
И сказал Бог: да
соберется вода, которая
под небом, в одно место,
и да явится суша. И стало
так.
И назвал Бог сушу землею,
а собрание вод назвал
морями. И увидел Бог, что
