- Пора. Я назначаю Вас канцлером. Когда нам можно идти?
- Это в Народном Доме, мы можем ехать прямо сейчас.
- Церемониал?
- Никакого. Вы занимаете Его кабинет и начинаете исполнять Его
обязанности. Если здесь есть смысл говорить об обязанностях.
- Тогда сообщите от моего имени в Министерство строительства, что мы
сносим Триумфальную Арку и приходите.
- Триумфальную Арку Мира?
- А что же еще? Теперь все будет совсем по-другому.
Генерал хотел что-то возразить, но не успел - я положил трубку.
Он появился у меня в кабинете через полчаса, подтянутый, в какой-то
новой форме, без погон.
- Машина ждет.
- Ну поехали.
На улице начинался ливень. Масляно блестел асфальт, прохожие прятались
в подъездах.
Когда мы проезжали под Аркой мира, я увидел, что полицейские уже
натягивают желтые ленты, ограничивающие движение, огораживают арку.
Мы подъехали к Народному Дому, и я понял, куда идти дальше. Охрана на
входе безмолвно пропустила нас.
Я шел по коридору, уверенно выбирая повороты и лестницы, что-то вело
меня, я не мог заблудиться. Наконец, я остановился перед дверью, обитой
дубовым шпоном. Нам было нужно именно туда.
Я вошел в кабинет.
Фараон поднялся мне навстречу, склоняясь точно по древнему ритуалу. Он
освобождал свой трон. Собака у подножья кресла проводила его взглядом.
Черная шерсть пса была ухожена и блестела.
Я сразу узнал и пса, и его хозяина, это меня совсем не удивило.
- Папа, - я обнял Фараона, поглаживая седой пух на его голове, - не
надо, что ты вскочил, садись, мы пока все оставим все как есть. Мне этот
кабинет будет не нужен. Я все равно перенесу столицу на Запад. Хватит. У
нас и так достаточно пограничных городов. Мне здесь жить не нравится.
- Господин, а что же будет с Городом? - канцлер усердно
стенографировал каждое мое слово, следуя за мной. Я уже не замечал его, как
не замечаешь часть собственного тела.
- С Городом? - я подошел к окну и увидел вдалеке величественный
монумент Триумфальной Арки Мира. Я знал, что у подножья уродливого колосса,
под дождем, уже копаются строители, исполняя приказ о подготовке Арки к
сносу.
Тысячи таких же арок по всей стране, сотни пирамид, скрипящие в свете
расплавленного по всему небу Солнца, блоки, строительный камень,
поднимающийся на свитых вручную канатах. Передо мной вновь открылся туннель
в изведанное Ничто. Повтор. Снова Повтор. Захотелось пить.
- С Городом? - едва ворочая сухим языком, переспросил я, - Я думаю,
что Город придется затопить.
- Сынок, как же так, прости, но это же было уже, не раз было... - отец
подошел ко мне, все еще склоняясь в ритуальном поклоне.
- Когда? Я не помню ничего, это не важно, не нужно так говорить... -
перед моими глазами снова всплыла сбитая граммофонная пластинка, игла
скакала по ее поверхности, варьируя хрипы, но повторяя основу мелодии.
Канцлер отложил в сторону свою папку, и с легкой улыбкой расстегнул
кобуру, и у него в руках появился продолговатый и черный, как голова
Анубиса, браунинг.
Из глубины невыносимого света, из самой ее сердцевины, ко мне
навстречу поднялся ослепительный, вычурный, похожий на древнего зверя,
протуберанец. Он приближался медленно, обдавая жаром, все больше искривляя
свой неровный хребет, и, наконец, слизнул меня, как каплю воды со стекла.
Кончено.
Эпилог
Прямо надо мной, на потолке, невероятной красоты тени то сплетались,
то расплетались, образовывая загадочные узоры неведомой еще жизни. Я
повернул голову. Тени были от ветки дерева, шуршащей зелеными листами прямо
напротив больничного окна. Видимо, где-то внизу лежал большой лист стекла,
или что-то еще, столь же блестящее, и от этого на потолке и был блик. За
окном были слышны возбужденные голоса рабочих. Видимо, этажом ниже шел
ремонт.
Рядом с моей кроватью, откинувшись на спинку стула, сидела пожилая
женщина. Голова ее была слегка запрокинута назад, рот полуоткрыт. Она
дышала во сне медленно и ровно. Я присмотрелся к ее чертам, и узнал ее.
- Мама, - получилось почти неслышно, но она услышала меня.
- Сын... - на едва проснувшихся ее глазах уже были видны слезы, -
Сынок, Дима, как ты? - она взяла меня за руку.
- Да вроде ничего - я попробовал подняться, но у меня ничего не вышло
- в левом боку взорвалась боль.
- Лежи, лежи... Доктор сказала, что еще неделю никакого напряжения...
А этого гада найдут, обязательно найдут, непременно. Мне следователь твердо
обещал. В институт я звонила, говорят, выпишешься - оформят академический
отпуск, все хорошо будет. Только вот легкое у тебя задето - поэтому
нагрузки надо небольшие давать. И не курить. Ты ведь не куришь, правда?..
- Правда...- на душе стало тихо и уютно. Хотелось лежать так целую
бесконечность, не отнимать руку, чувствовать себя шестилетним ребенком и не
помнить, не думать, не знать ни о чем, кроме этого момента, этой комнаты,
этого человека.
Молчание длилось долго, бесконечно долго, ровно столько, чтобы успеть
принять это счастье и стать его небольшой частицей.
- Дима, - шевельнулась, наконец, мама, - прости меня, можно я у тебя
радио включу, я же здесь почти все время, больше месяца... Новости хочется
послушать, а то отстала совсем... Не помешаю тебе? А то ведь время - как
раз для новостей, - она показала мне мои командирские часы, которые только
что взяла с тумбочки. Своих часов у нее не было никогда.
- Нет, что ты, пожалуйста... - глаза мои устали от света, и я закрыл
их.
Мама аккуратно высвободила руку, поднялась. Было слышно, как щелкнул
тумблер репродуктора. Некоторое время было тихо. Мама вернулась ко мне,
снова взяла меня за руку.
Пропищали сигналы точного времени, отмеряя секунды безмятежности и
счастья. Эти мгновения были привязаны уже, зафиксированы этими сигналами,
накрепко прибиты к всемирной шкале времени.
- Московское время четырнадцать часов. Вы слушаете... - мамины пальцы
слегка задрожали, сжимая мою руку все сильнее, ища опоры, которой я дать ей
сейчас не мог, - ...Вы слушаете Радио России.
