сломанные, другие нет.
Недолго думая, Гарри решил вернуться. Но там, если повернешь назад -
лишь Джентри и миссис Адамс. Ну и черт с ним. Дождь уже смыл часть
оползня. А остаток - ну, эта куча земли и грязи не так уж крута. Решившись
Гарри повел машину поверх оползня. Первая скорость и не останавливаться.
Если он увязнет, домой придется возвращаться пешком. Причем под дождем.
Грузовичок накренился. Закусив губу, Гарри, изо всех сил работал
рулевым колесом и акселератором. Бесполезно. Перемешанная с грязью земля
поползла к обрыву, нужно как-то вырываться! Гарри вдавил до отказа педаль
акселератора. Колеса вращались, не давая никакого видимого эффекта,
грузовичок накренился еще круче. Гарри выключил зажигание, упал на пол и
закрыл лицо руками. Грузовичок мягко качало, валило из стороны в сторону -
словно подбрасывало на волнах стоящую на якоре лодчонку. Слишком сильный
наклон - и грузовичок опрокинулся на бок. Почти сразу же он врезался во
что-то большое и неподатливое, по кругу съехал с преграды, врезался еще во
что-то, и наконец остановился.
Гарри приподнял голову.
Сразу за ветровым стеклом - ствол дерева. Небьющееся стекло пошло
трещинами, прогнулось внутрь. Машину заклинило между этим деревом и
соседним. Она лежала на боку, и вытащить ее без посторонней помощи
невозможно. Да, чтобы вытащить грузовичок, нужен по крайней мере мощный
автомобиль с буксировочным тросом. И люди с пилами.
Гарри не столько лежал, сколько висел в воздухе, удерживаемый ремнем
безопасности. Теперь он осторожно расстегнул его, решив, что особого вреда
от того не будет.
А что теперь? Конечно, нельзя оставлять почту без присмотра, но не
может же он, Гарри, просидеть здесь весь день! "Каким образом мне
закончить развоз почты сегодня?" - задал он сам себе вопрос и хихикнул.
Хихикнул, ибо совершенно ясно, что он и не собирался закончить развозку
сегодня. Придется оставить всю эту груду почты до завтра. Волк будет в
ярости... но тут уж Гарри ничем помочь не может.
Он взял заказное письмо, адресованное сенатору Джеллисону и сунул его
в карман. В другой карман он сунул две маленькие посылки, о которых Гарри
имел основание думать, что внутри их нечто ценное. Большие посылки,
бандероли с книгами и прочая почта пусть позаботятся сами о себе.
Он вылез из машины. Дождь, слепя, ударил его в лицо, вымочил
мгновенно до нитки. Грязь скользила под подошвами, и через несколько
секунд Гарри был вынужден изо всех сил вцепиться в оказавшиеся рядом с ним
деревца. Лишь благодаря этому он не сорвался в текущий далеко внизу,
быстро набухающий, ручей. Гарри постоял так, цепляясь за деревце - то ли
мгновение стоял, то ли очень долго.
Нет, не надо пытаться добраться до телефона. Через такую дикую
непогоду ему не добраться. Лучше выждать, пока это кончится. К счастью он
сейчас так ехал, что путь совпадал с утвержденным начальством,
обозначенным на карте маршрутом. Волк поймет, где искать его... Только он,
Гарри и представить себе не может, какой автомобиль сможет добраться до
него через то, что творится вокруг.
В небе вспыхивают молнии, обычные и двойные, блинк-блинк. Беспрерывно
грохотал гром. Гарри ощутил боль в мокрых насквозь ногах. Да еще какую!
Хватит!
Кое-как он вернулся к своему грузовичку и залез внутрь. Конечно,
автомобиль этот - не такая уж и защита, но, похоже, что здесь самое
безопасное место, чтобы переждать пронизанную молниями бурю... и, кроме
того, он таким образом не оставляет почту без охраны. Ведь это, в
сущности, должно заботить его в первую очередь. Лучше доставить почту
попозже, чем рисковать тем, что ее могут украсть.
Да уж, определенно лучше, решил Гарри и попытался устроиться
покомфортабельнее. Проходили часы, и не было ни малейшего признака того,
что буря стихает.
Спал Гарри плохо. В багажном отделении он устроил себе нечто вроде
гнезда, для этого пожертвовал рекламные листы различных магазинов и
экземпляр утренней газеты. Гарри часто просыпался, и каждый раз слышал
бесконечный стук барабанившего по металлу дождя. Через долгое время небо и
земля перестали казаться сплошной тьмой, пронизанной вспышками молний.
Теперь все стало тускло-серым. Молнии вспыхивали пореже. Гарри извиваясь
дотянулся до вчерашней картонки молока. Он как предчувствовал, и не выпил
молоко раньше. Но картонка молока - этого мало, Гарри остался голоден.
Кроме того, он не пил сегодня, как привык, кофе.
- В ближайшем же доме, - сказал себе Гарри и представил себе большую
кружку с дымящимся кофе. Видимо, не просто кофе, а с коньяком (хотя никто,
кроме Гиллкудди никогда раньше даже не собирался поить его кофе с
коньяком).
Дождь несколько утих. Утих чуть и вой ветра.
- А, может, я просто начал глохнуть, - сказал вслух Гарри. - НАЧАЛ
ГЛОХНУТЬ! Ладно, а может и не начал. - Беспечный от природы, Гарри быстро
находил светлую сторону, просвет в самой мрачной ситуации. - И то хорошо,
что на сегодня День Хлама отменяется, - сказал он себе.
Он выпростал ноги из кожаной почтовой сумки (всю долгую ночь
благодаря этой хитрости ноги остались почти сухими). Одел ботинки.
Посмотрел на груду почтовых отправлений. Чтобы что-либо рассмотреть света
было мало.
- Лишь самое важное, - сказал себе Гарри. - Книги можно оставить. -
Сомнения вызывали, пожалуй, лишь "Известия конгресса", адресованные
сенатору Джеллисону, а также журналы. Гарри решил взять их со собой. Он
набил свою сумку всяческой почтой, оставил лишь самые объемистые пакеты.
Встав, с усилием открыл дверь машины - словно открыл люк, и протолкнул
почтовую сумку. Дверь находилась сейчас не сбоку, а вверху. Затем Гарри
вскарабкался вслед за сумкой сам. Дождь все еще лил, и Гарри прикрыл
сверху сумку куском пластиковой пленки.
Грузовичок тяжело покачнулся.
Грязь взметнулась вдоль обращенного вверх борта грузовичка и
остановилась вровень с колесами. Гарри перекинул сумку через плечо и пошел
вверх по склону. Тут же почувствовал как земля дрогнула под подошвами и
сменил шаг на бег.
За его спиной под тяжестью грузовичка и сползающей массы грязи
согнулись деревья. Корни вывернулись из земли, и грузовичок покатился,
набирая скорость.
Гарри покачал головой. Вероятно, это его последняя развозка почты.
Волку потеря машины придется не по нраву. Он начал взбираться по склону.
Идти было трудно. Он шел и оглядывался. Ему нужен хоть какой-нибудь посох.
Он увидел торчащее из грязи молодое деревце - гибкий ствол длиной футов в
пять. Деревце было с корнями вырвано оползнем.
Когда Гарри выбрался на дорогу, идти было легче. Теперь он спускался
вниз по склону. Путь предстоял кружной и неблизкий: к дому Адамсов.
Тяжелая грязь отваливалась с ботинок, ногам полегчало. Дождь лил
по-прежнему. Гарри все глядел вверх на склон: он боялся новых оползней.
- У меня в прическе фунтов пять воды, - проворчал он. - Зато не
холодно. - Сумка была тяжелой. Будь у нее добавочный ремень, тот, что
крепится к поясу, нести ее было б легче.
И вдруг Гарри запел:
От нечего делать пошел я гулять.
Пошел погулять на лужок
Мечтая о долларе, так его мать
Чтобы отдать должок.
В моих волосах застряла зола
А глотка суха как наждак
Я начал молиться, и в небо текла
Молитва, ну мать ее так...
Он одолел наконец скользкий склон и увидел рухнувшую вышку
электропередач. Провода высокого напряжения лежали поперек дороги.
Стальная башня была повержена молнией. Возможно, молнии били в нее
несколько раз, верхушка вышки была перекручена.
Сколько времени прошло после падения вышки? И почему работники
"Эдисона" еще не устранили аварию? Гарри пожал плечами. Потом он увидел,
что столбы телефонной связи тоже повалены. Значит, когда Гарри доберется
до чьего-нибудь дома, никуда позвонить он не сможет.
Возле пруда расположен был луг,
Мать его так пополам,
И тут я увидел сокола вдруг,
Шедшего по волнам.
- Ужасное чудо! - я громко вскричал.
Как ты в воде не намок?!
Хоть сокол мне, мать его, не отвечал,
Я спел ему пару строк -
Из древнего псалма (Его я учил
В те дни, когда был щенком.)
А сокол, ах мать его, в небо взмыл
И обдал меня говном.
И я на колени тогда упал,
В небеса не смея смотреть.
И тихо, мать его так, прошептал:
"Свою я приветствую смерть".
Смерть это то, что и надобно мне,
Сто раз заслужил ее я".
А сокол, ну мать его, вспыхнул в огне
И снова обгадил меня.
А вот и ворота фермы Миллеров. Никого не было видно. И не видно
никаких свежих следов от шин на подъездной аллее. Гарри подумал, а не
уехали ли куда-нибудь обитатели фермы прошлой ночью? Сегодня они наверняка
никуда не уезжали. Утопая в глубокой грязи, Гарри пошел по длинной
подъездной дороге к дому. По телефону от Миллеров не позвонить, но, может
быть, они угостят его чашкой кофе. Может быть, даже отвезут его в город.
Горящая птица в небе плыла
Как солнце. Как блик на волне.
Мать ее трижды. Вот это дела...
И хотелось зажмуриться мне.
Крепко зажмуриться, так вашу мать,
Только ведь я опоздал:
Много ли проку глаза закрывать,
Коль он всю башку обосрал?
К священнику, мать его, кинулся я,
Пожаловаться на это.
Священник стрельнул, подлец у меня
Последнюю сигарету.
О чуде священнику я рассказал, -
(Священник лежал среди роз.)
Дерьмо в своих волосах показал -
И ублюдок зажал свой нос.
Пришлось к епископу мне бежать
Поведать, что было со мной.
Сказал епископ, мать его так:
"Ступай-ка, дружок, домой.
А дома сразу в постель ложись,
Мать твою так и так,
Проспись, мать твои, протрезвись,
И голову вымой, дурак!"
Никто не отозвался, когда Гарри постучал в дверь дома Миллеров. Дверь
была чуть приоткрыта. Гарри громко позвал, и по-прежнему ему никто не
ответил. Он уловил запах кофе.
Он в нерешительности постоял мгновение, затем вытащил из сумки пару
писем и экземпляр "Эллери Квинс Мистери мэгэзин" и держа их словно
верительные грамоты, открыв дверь вошел в дом. Он пел - еще громче, чем
раньше:
Проспавшись, помчался к приятелю я,
Ах мать его три-четыре!
(Он был преклонных годов свинья
По имени Джон О'Лири).
Плача в свинарник к нему я влетел
И прильнул к его пятачку.
Джон, так его мать, на свой окорок сел
И поднял свою башку.
А супруге Джона под пятьдесят,
