втянуть в это дело меня, тебя, Старика.
- О-кей, ты можешь выйти из игры. Хоть сейчас. Приедем к Боре,
получишь свою долю и - катись!
- Нет, теперь, когда вы оторветесь с сысоевскими бриллиантами, они
меня точно пришьют. Так что я уж с вами, до конца. Просто это как в кино -
бежать через границу с бриллиантами...
- Типун тебе на язык! В кино беглецов ловят. Потому что так положено
по цензуре, мне один режиссер рассказывал. Иначе кино не выпустят на
экран...
- Ты с ним спала?
- С кем?
- С этим режиссером?
- О Боже! При чем тут это, граф?! Запомни: любишь ты Москву или не
любишь, хочешь со мной уехать или нет - мы здесь оставаться не можем, и
это - по твоей вине, а не по нашей. Из-за вашей дурацкой авантюры с
гробом!..
- Почему дурацкой?! - резко вспылил Долго-Сабуров. - В конце концов,
именно этот гроб навел нас на твоего Белкина с его пограничными
документами, по которым Старик уже там, на границе. Так что нет худа без
добра.
Светлов, по-моему, впитывал в себя каждое слово, да и я - тоже. Мы
оба пригнулись к динамику, чтобы не пропустить ни одного слова, интонации,
нюанса. Это было лучше любого допроса и хотелось, чтобы эта дорога длилась
подольше. Неожиданно женский голос сказал:
- Не гони. Смотри, какой дождь.
Действительно, проливной июньский дождь вдруг обрушился на юго-запад
Москвы, куда катили синий "Жигуленок" Долго-Сабурова и наши машины -
"рафик" и две милицейские "Волги" без милицейских номеров.
- Не дрейфь, графиня, - ответил голос Долго-Сабурова. - Живы будем -
не помрем!
- Вот именно, - усмехнулся женский голос. - Моему брату надо в ноги
кланяться - сысоевская капелла нас всех определила в расход пустить за
вашу левую ходку с гробом.
- Суки, конечно! - сказал Долго-Сабуров. - Им можно и наркотики через
границу посылать, и счета в швейцарских банках держать, и на
государственные деньги по заграницам ездить! Брежневский сынок яхту
нанимал и ездил в Африку слонов стрелять! Ну, ничего! Они еще приедут на
Запад, я их там встречу - и Сысоева, и Балаяна и всех! Никаких бриллиантов
не пожалею, чтобы их достать там! Уж я поговорю с этими советскими слугами
народа, едри их мать! Душу выну!
- По-моему, ты кое-что не понимаешь, - сказал женский голос
врастяжку, явно затягиваясь сигаретой. - У Бори совсем другая идея.
Послушай. Приезжает какой-нибудь Сысоев или Балаян на Запад в
командировку, мы там узнаем по газетам, где они и что, воруем их, как
этого Белкина, и они нам выдают шифры своих вкладов в швейцарских банках.
При этом они даже в полицию заявить не смогут, иначе им в СССР не
вернуться. Жалко, что мы сейчас Сысоева в Женеве перехватить не
успеваем...
- Фьють! - Светлов даже присвистнул, слушая эти планы. - Ничего себе
кино! - И кивнул на медленно вращающийся диск магнитофонной записи. -
Ценная пленочка!
Внезапно в эфире прозвучал щелчок включенного в "Жигулях" магнитофона
и послышались звуки урока английского языка. Впрочем, тут же все и стихло,
голос Наташи спросил удивленно:
- Что это?
- Это английский, - ответил Долго-Сабуров. - Я учу, готовлюсь.
- Фу, как ты меня напугал! Я думаю: что за голос? Уф... Дарлинг, я
тебя научу английскому и французскому, будь спок. Лэт ми джаст крос тсе
брод... У тебя музыки никакой нет?
- Что ты сказала только что? - послышалось поверх включенного на
небольшую громкость джаза, и весь дальнейший разговор шел уже
действительно как в кино - под негромкую джазовую песню.
- Я сказала: лет ми джаст крос тсе брод. Дай мне только пересечь
границу! А вообще стыдно, граф, шейм он ю, я знаю английский и
французский, Боря - английский, даже Старик - уголовник, профессиональный
бандит знает азербайджанский, а ты! Где твои бонны, гувернантки?
- Вот именно! - сказал Долго-Сабуров. - Моих гувернанток кокнули
сначала в семнадцатом, потом - в тридцать седьмом, еще до моего рождения.
- А между прочим, бай тсе вэй, дарлинг, лично мне кое-что эта
советская власть дала. Без нее после иняза я стала бы только бонной твоих
детей, а так у меня есть шанс стать графиней...
Теперь, когда они заговорили о менее значительном, можно было чуть
отвлечься, проанализировать информацию. Итак, эта милая четверка - доктор
Борис (фамилия неизвестна, в рукописи Белкина он выведен как Зиялов), его
сестра Наташа, Старик (он же Генерал, он же Семен Гридасов) и Герман
Долго-Сабуров занимали каждый свое положение в мафии, торгующей
наркотиками на черном рынке. Во главе мафии - Виктор Сысоев, начальник
Аптечного управления, еще выше некий Балаян, и не исключены другие
высокопоставленные лица, но Сысоев у них вроде казначея. Операции по
продаже наркотиков широкие, деньги накоплены огромные и переводятся в
драгоценности и инвалюту, которые затем каким-то образом переправляются за
границу. Нужно дать этот материал Малениной и в КГБ - это уже по их части.
А мои "герои", по всей видимости, "пошалили" - в тайне от своего
руководства перебросили из Средней Азии в Баку "левый" опиум, целый гроб -
это, конечно, была затея не меньше, чем на миллион, вот они и рискнули.
Такие вещи мафия не прощает, тут Наташа абсолютно права, и Долго-Сабуров
не ошибся - "предателей", "стукачей" или тех, кто слишком много знает,
мафия за деньги достанет в любом лагере и нередко в ГУИТУ приходят
короткие сообщения: "Заключенный такой-то погиб на лесоповале в результате
нарушения техники безопасности" или еще что-нибудь в этом роде. А то и
просто человек исчезнет без следа, как исчез в одном из мордовских лагерей
чемпион СССР в беге на коньках мастер спорта Геннадий Воронин. В 1965 году
он из ревности убил свою жену, всемирно известную чемпионку, конькобежку
Ингу Артамонову-Воронину, и в ходе следствия рассказал о грандиозных
махинациях в Спортивном Комитете СССР - коррупции, взяточничестве,
воровстве, развращении несовершеннолетних спортсменок и т.д. При этом
назывались высокие имена вплоть до работников ЦК ВЛКСМ И ЦК КПСС.
Осужденный к 10 годам лишения свободы, Воронин через полгода в буквальном
смысле растворился в одном из потьминских лагерей - по приказу спортивной
мафии уголовники бросили его в цистерну с соляной кислотой.
Таким образом, подумал я, действительно, если они под гипнозом
выяснили у Сысоева, что мафия приговорила их к устранению от дел, им нет
спасения на территории СССР, и, кстати, нужно подумать об Акееве - возьмем
мы всю мафию или опять не дадут тронуть верхушку, заставят "выделить в
особое производство", Акеева нужно будет "устроить" в лагерь для
ответработников, там все-таки поспокойней. Два таких лагеря появились лет
десять назад, о них не принято говорить, но они существуют - куда-то же
надо деть проворовавшихся партработников, секретарей горкомов,
председателей горсоветов, начальников отделений милиции, прокуроров и
т.д., когда их преступления становятся настолько очевидными
общественности, что ЦК дает санкцию на их арест. Сажать их в обычные
лагеря - это обрекать на неминуемую смерть, заключенные приканчивают их
рано или поздно. Таким образом, для касты привилегированных у нас теперь
есть и привилегированные лагеря и тюрьмы...
А что касается Долго-Сабурова и К`, то роли их в мафии примерно ясны:
Долго-Сабуров - один из перевозчиков наркотиков, Гридасов организовал
рынок сбыта наркотиков в Баку, Акеев был у Сысоева охранником ценностей и
наркотиков, привозимых с юга и украденных из складов Аптечного управления.
Заодно он подключил к продаже наркотиков свою любовницу Лену Смагину, так
же, как Долго-Сабуров Зою Кириленко из "Чародейки". А вот о роли доктора и
его сестры еще предстояло узнать. Как бы то ни было, пропуск в погранзону,
который Белкин с таким легкомыслием не сдал в Управление погранвойск в
Ташкенте, попал к ним в руки, видимо, еще в Баку, когда они с его
документами удрали из аэропорта. Кстати, о пропаже этих пропусков Белкин
почему-то не упоминает в своей рукописи, тоже гусь хороший! А когда у этих
спекулянтов наркотиками провалилась левая ходка с большой партией опиума,
упрятанного в гроб, и мафия решила расправиться с ними за это, пропуск
Белкина в погранзону оказался очень кстати - у них появилась идея удрать
за границу, похитив у казначея все ценности. Для этого Акеева выманили из
квартиры на пару часов в ресторан "Прага" и обчистили сысоевский сейф. Вор
у вора дубинку украл! Кроме того - гулять так гулять! - Гридасов придушил
тетку Долго-Сабурова и вытряс из нее последние, или, скорей, предпоследние
фамильные долго-сабуровские бриллианты. Вслед за этим Гридасов вылетел в
Узбекистан, по белкинскому пропуску (скорее всего переделал фамилию в
пропуске, важно было иметь бланк и подпись на нем самого начальника ПВО
Средне-Азиатского военного округа), проник на пограничный аэродром в
Чаршанге и за двести тысяч рублей подкупил начальника погранзаставы или
кого-то из вертолетчиков, а то и тех и других, двести тысяч - деньги
немалые. Телеграмма догнала Долго-Сабурова в пути, когда он уже ехал из
Ташкента в Москву, ее могли принести ему в поезд на любой станции
следования, и поэтому Долго-Сабуров так метался сегодня по Москве -
собирал сто тысяч рублей. Распродал весь свой запас наркотиков и, наверно,
хотел с Аптечного склада еще наркотики прихватить для продажи. Он собрал
девяносто тысяч, еще сорок есть у доктора Бориса, и не позже семи они
должны быть у этого Бориса, чтобы лететь в Среднюю Азию, к Гридасову.
Впрочем, никуда они уже, конечно, не летят. В борьбе преступника с сыщиком
важно прежде всего, кто из них знает о действиях своего противника хотя бы
на ход дальше. За эти четыре дня мы практически догнали банду доктора и
Гридасова почти во всем объеме информации (кроме каких-то проходных
деталей), а в чем-то даже обошли. Например, они еще не знают, что нами
взят и расколот Акеев, так же, как не знают, что сегодня каждый шаг
Долго-Сабурова нами прослежен и даже в эту минуту мы просто висим у него
на хвосте и буквально на его спине въедем, наконец, к этому гению-доктору,
который "стирает память" Белкину. Конечно, в ходе следствия сделано немало
ошибок, и масса времени потрачена зря - глупые обыски в квартире и купе
Долго-Сабурова, постыдный прокол с наркотиками, спрятанными в сотах меда;
телеграмму от Старика прошляпили; зря подготовили Ираклия Голуба -
директора вагона-ресторана, и еще было немало лишней суеты и хлопот. Но не
ошибается только тот, кто ничего не делает. Зато, вот они, перед нами -
похитители Белкина, их слышно и видно, мы идем за ними на расстоянии
километра, не приближаясь, чтобы не спугнуть, и они ведут нас прямо в свое
логово, и единственное, чего мы еще не знаем - жив ли Белкин, и если жив,
то где он, в каком состоянии. Но не все сразу, товарищ Генеральный
прокурор, как говорится, будет вам и Белкин, будет и свисток...
Дождь заканчивался, мы катились по Севастопольскому проспекту к
окраине Москвы, к окружной дороге. В синем "Жигуленке" Долго-Сабуров и
Наташа слушали джазовую музыку и строили планы будущей жизни во Франции,
причем, как я понял, больше всего они боялись не перехода границы, а чтобы
их в первый же день не ограбили в Афганистане, и тут, по словам Наташи,
единственная надежда была на знание азербайджанского (то есть,
практически, турецкого) языка Гридасовым, Борисом и немножко Наташей,
поскольку они с братом выросли в Баку.
- Ну, не только! - сказал ей на это Долго-Сабуров. - Смотри!
