свободной рукой и целился снова, но тут я ударил его по руке с браунингом.
Похоже, сгоряча я ударил слишком сильно, Сашка охнул, выронил браунинг, но
тут же подхватил его с земли другой рукой и снова выстрелил в темноту,
вдогонку Мосолу, наугад. Мы с Линой повисли на Сашке, удерживая его на
месте, - он рвался из наших рук, кричал в истерике:
- Пустите! Я убью его! Пустите!
Я в обхват держал его за плечи, а Лина, плача, целовала, успокаивала:
- Сашенька, все! Все! Не надо!
Голая, мокрая от слез, она прижималась к нему, невольно натыкаясь на
мои сцепленные в замок руки, и я локтями чувствовал ее грудь, живот,
плечи.
Глава 6. Опасное решение
В ту ночь квартира Изи Котовского превратилась в настоящий полевой
лазарет. Йодом, зеленкой, свинцовыми примочками и пластырями я смазывал и
залеплял порезы, синяки, ссадины и ушибы у Сашки и Лины, а Изя, убитый
потерей лобового стекла в его "Жигуленке", ходил по квартире с мокрым
полотенцем на голове и причитал, как еврей на похоронах:
- Где я возьму такое стекло? Ой, где же я возьму такое стекло?! -
потом он горестно цокал языком и начинал сначала: - Где же я возьму такое
стекло? Стекол к "Жигулям" нет нигде! Лучше бы ты проколол четыре колеса!
Лучше бы ты сломал три бампера! Хотя нет, бамперов тоже нет нигде! Ну, не
знаю - лучше бы ты мне все фары разбил! Ой, где я возьму такое стекло?
- Изя! Это же не я разбил! В нас стреляли, понимаешь! В меня
стреляли! Еще пару сантиметров левей - и он бы меня убил! Ты понимаешь? А
ты - стекло, стекло! Будет тебе это стекло!
Я поклялся ему, что не уеду из Баку, пока не вставлю это проклятое
стекло, что мы завтра же поедем к директору автостанции, в Министерство
автотранспорта, в отдел пропаганды и агитации ЦК Азербайджана, но достанем
это стекло - подумаешь!
- Я не знаю, - горестно раскачивался Изя. - Я ничего не знаю. Я знаю,
что завтра мне нужно ехать по районам снимать передовых хлопкоробов, а мне
не на чем ехать! И таких стекол нет в республике уже восемь месяцев!
Гуревич - директор АЗТАГа! - разбил себе стекло и что? Его машина стоит на
станции шестой месяц! Оруджев - ректор университета! - попал в аварию, его
вылечили, уже зажил перелом ноги, и всю машину отремонтировали и
покрасили, а ездить не может - нет стекла! Нету! Ни в Москве, нигде! Ой,
что я буду делать? Что я буду делать?!
Тут Сашка Шах не выдержал, пошел на кухню и вернулся с такой
резиновой штукой - не знаю, как она называется - которой продуваются
засорившиеся водопроводные раковины и унитазы.
- Изя, - сказал Сашка. - Сходите к соседям, попросите еще одну такую
штуку на пять минут.
- Зачем?! - изумился Изя.
- Ну, я прошу вас. На пять минут. Мне очень нужно.
Изя пожал плечами, пошел м соседям и через пару минут вернулся с еще
такой же резиновой штукой. Сашка взял их обе и вышел из квартиры.
- Ты куда? - изумился я.
- Я сейчас. Посмотрите за Линой...
Лина, укрытая пледом, спала, свернувшись калачиком, в спальне Изи, на
его кровати. Чтобы успокоить ее от пережитого и заставить уснуть, пришлось
уговорить ее выпить грамм 150 коньяку. Теперь во сне она вздрагивала,
что-то шептала распухшими губами, волосы прилипли к потному лбу.
Сашка действительно вернулся через пару минут. В руках, на двух этих
резиновых тарелках, как на присосках, он нес лобовое жигулевское стекло.
- Что это?! - обалдел Изя.
- Это стекло для вашей машины, - сказал Сашка, поставил стекло на пол
и осторожно поддел край присоски лезвием ножа. После этого резиновая
тарелка легко отлипла от стекла, и Сашка подал ее Изе. - Отдайте соседям,
пожалуйста.
Изя с ужасом смотрел то на меня, то на Сашку.
- Ты вытащил стекло из чужой машины?!!
- Не на вашей улице. Там, за углом, - сказал Сашка. - Что вы
переживаете? Никто не видел. И машина не бакинская, а из Кюрдамира. Эти
спекулянты даже стекло искать не будут, а купят себе новую машину.
- Боже мой! - снова стал раскачиваться Изя. - Боже мой! Если меня
завтра арестуют...
- За что? - спросил Сашка Шах.
- За то, что я украл стекло!
- А разве это вы украли? - удивленно сказал Сашка.
- Потрясающе! - раскачивался Изя. - Потрясающе!..
- Слушайте, Изя. Это стекло на черном рынке стоит двести рублей. Я их
никогда не тибрил, ну, то есть, не воровал, потому что это бизнес ребят из
Черного города. Поэтому, если у вас спросят на автостанции, где вы взяли
стекло, скажите, что случайно купили в Черном городе. И все, и перестаньте
переживать, давайте лучше чай пить. Отнесите соседям эту присоску.
И когда Изя вышел, Сашка сказал:
- Мне нужно с вами поговорить. Но при Изе нельзя. Может, мы пойдем
погуляем?
- Пошли. Но нужно позвонить твоей матери, чтобы не волновалась, что
ты дома не ночуешь.
- Обойдется, - жестко отмахнулся Сашка.
Минут через десять, на ночной бакинской набережной я понял, откуда
эта жесткость в его голосе. Тихо журчали полуопавшие фонтаны Приморского
бульвара, молча и бесшумно лежало за гранитной набережной Каспийское море,
пополам разделенное сияющей лунной дорожкой, пряно пахли олеандры, и аллеи
Приморского парка были усыпаны спелыми ягодами черного и зеленого
тутовника. Изредка на скамейках под обезглавленными фонарными столбами
угадывались в черноте ночи базальтово-застывшие фигуры влюбленных парочек.
Мы шли с Сашкой из аллеи в аллею, он рассказывал:
- Я решил уехать из Баку. Совсем. Я люблю Лину, и она - меня. Мы
хотим жить вместе. Всегда. Я сказал матери, что хочу уехать с Линой в
Вильнюс. Я не могу здесь остаться. Если я останусь, я завтра опять
колоться начну, воровать в трамваях. Ведь тут это на каждом углу! Я знаю
всех, все знают меня, и мне от них не уйти. Или я пришью Мосола, или он -
меня. Вчера утром я сказал это матери. Что я должен уехать с Линой -
насовсем. Я хочу снять в Вильнюсе комнату или квартиру, мы поженимся, я
пойду на какую-нибудь работу и кончу вечернюю школу. А там - или институт,
или армия - будет видно. Короче, я попросил у матери деньги, хотя бы в
долг, две тыщи. Чтобы поехать в Вильнюс, найти квартиру, ну - чтобы начать
там жить. Так вы бы видели, что началось! Как она ее обзывала! И
"прибалтийская шлюха", и "распутная девка", и "проститутка" - ужас! Что
она не для того меня кормила семнадцать лет, чтобы отдавать какой-то
шлюхе! Что лучше бы я остался в тюрьме! Что она сама на меня в милицию
донесет, чтоб меня опять посадили - только не отдаст этой "развратной
девке". И все из-за чего? Из-за двух тысяч!
- Подожди! Я не думаю, что это из-за денег. Просто вам по 17 лет, еще
рано жениться...
- Это наше дело, - жестко сказал Сашка. - Это наше дело! Нам
семнадцать лет, мы не дети, и мы уже живем как муж и жена. Но почему мы
должны жить так, тайком, на чужих квартирах, на пляжах? Мы хотим жить как
люди, нормально, нам нечего прятать. Что мы украли? Я ее люблю, она любит
меня. И это все. Я попросил у матери две тысячи - я же знаю, сколько у них
с отцом лежит на книжке! Что они будут делать с этими деньгами? Кому они
копят?
Он умолк. Мы шли вдоль яхт-клуба. На фоне черно-лунно-желтого моря
острые мачты парусных яхт казались поднятыми в небо плавниками
доисторических рыб, и наши шаги мягко таяли в тишине южной ночи. Сашка
долго молчал, я не торопил его, я понимал, что он вытащил меня на эту
прогулку не для того, чтобы пожаловаться на мать. Наконец, Сашка продолжил
- уже совсем другим, спокойным тоном:
- Короче, денег она мне не дала. Даже на билет до Москвы. Но я достал
эти деньги. У Генерала. Конечно, такие деньги он даром не дает, но это
будет мое последнее дело. Я знаю, что вам нельзя об этом рассказывать, вы
корреспондент газеты, но вы меня спасли, меня и Лину, и мне некого больше
просить. Если что-то со мной случится, если меня заметут и посадят, -
помогите Лине ждать меня, а? Поможете?
- Что это за дело, Саша?
- Я не могу вам сказать.
- Как хочешь. Но это глупо. Ты доверяешь мне самое дорогое, что у
тебя есть - любимую девушку, и не доверяешь какую-то темную историю с
Генералом. Как хочешь...
- Хорошо, я скажу. Хотя это... Хотя, конечно, нельзя, но ладно!
Только дайте мне слово, что вы - никому! А то нас пришьют обоих. Дайте мне
честное слово!
- Хорошо. Даю честное слово.
- Генерал мне сказал: вот тебе тыща рублей аванса, а еще десять
получишь, когда сделаешь дело. А дело такое: отвезти в Москву чемодан с
деньгами и в условленном месте обменять на рюкзак с наркотиками. Я привожу
туда деньги, а мне дают рюкзак с наркотиками. С рюкзаком я похож на
студента, каких сейчас тысячи. Поездом привожу этот рюкзак в Баку, отдаю
Генералу и самолетом - опять к Лине. Нужно только на несколько дней
устроить Лину в Москве в гостинице и придумать, куда я делся на три-четыре
дня. Вы можете мне помочь?
Хорошенькая история! Корреспондент "Комсомольской правды" помогает
нелегальным поставкам наркотиков! Впрочем, я для того и нырнул на дно
бакинской жизни, чтобы выйти на эти сферы. Но кто знал, что круг
замыкается на Сашке Шахе! Конечно, заманчиво принять участие в этой
операции, а потом описать ее в "Комсомолке", во втором очерке, но тут уж
точно Сашка Шах загремит на восемь лет в тюрьму. Нет, остановись, Гарин,
тебя уже однажды остановили в КПЗ, а на этот раз лучше остановись сам и
останови этого парня...
- Саша, - сказал я после паузы. - Давай начнем с самого начала, с
причины. Тебе нужны деньги, чтобы начать новую жизнь в Вильнюсе, так?
- Я у вас денег одалживать не буду! - тут же сказал он.
- Я тебе и не предлагаю. У меня нет таких денег. Хотя если бы были -
почему бы тебе не взять? Но ладно, я не об этом. Я предлагаю другое. Я
беру тебе билет до Москвы. За счет редакции. Там, в "Комсомолке" ты дашь
мне интервью - расскажешь о себе все, что тогда ночью рассказал в КПЗ.
Если хочешь, мы в газете изменим тебе фамилию. В интервью ты скажешь, что
отказываешься от своего прошлого, завязываешь, начинаешь новую жизнь.
- Нет! Я ни кого стучать не буду!
- Подожди, - сказал я с досадой. - Никто тебя не просит "стучать"...
- Но я же должен называть ребят - с кем кололся, воровал...
- Им тоже можно изменить фамилии, для читателя это все равно - Ашот с
тобой кололся или Расим, важна суть. После этого "Комсомолка" берет
шефство над тобой и над Линой. В Вильнюсе через Литовское ЦК комсомола мы
устраиваем вас в какое-нибудь общежитие, помогаем тебе с работой, играем
свадьбу - в общем, делаем из тебя газетного героя, и даже первое время
немного помогаем деньгами - от редакции, от ЦК комсомола. Это я беру на
себя, - я уже представил, как будет смотреться на полосе "Комсомольской
правды" интервью с бывшим наркоманом, полюбившим вильнюсскую девчонку и
начавшего новую, честную, правильную жизнь. Еще один ударный материал
Андрея Гарина, конечно, не такой сенсационный, каким мог бы стать очерк о
тайных перевозках наркотиков, но тоже - ничего, в ЦК, в отделе пропаганды
на Старой площади такие положительные материалы любят куда больше, не зря
за три мои очерка мне передали благодарность от Замятина, зав.
идеологическим отделом ЦК, и теперь, когда борьба с подростковой
преступностью и наркоманией стала чуть ли не государственной проблемой,
пора и газете заговорить об этом, и именно такой материал, такой
положительный материал может прорвать табу цензуры на эту тему.
Но я зря размечтался раньше времени. Сашка сказал: - Это все уже
