Я направил дружка на носок его ночной туфли и нажал на
гашетку. Осечка. Он посмотрел себе на ногу, на пистолет, опять
на ногу. Я сделал новое ужасное усилие, и с нелепо слабым и
каким-то детским звуком пистолет выстрелил. Пуля вошла в толстый
розоватый ковер: я обомлел, вообразив почему-то, что она только
скатилась туда и может выскочить обратно.
"Ну, кто был прав?", сказал Куильти. "Вам бы следовало быть
осторожнее. Дайте-ка мне эту вещь, чорт возьми".
Он потянулся за кольтом. Я пихнул шута обратно в кресло.
Густая отрада редела. Пора, пора было уничтожить его, но я
хотел, чтобы он предварительно понял, почему подвергается
уничтожению. Я заразился его состоянием. Оружие в моей руке
казалось вялым и неуклюжим.
"Сосредоточьтесь", сказал я, "на мысли о Долли Гейз,
которую вы похитили - "
"Неправда!" крикнул он. "Вы чушь порете. Я спас ее от
извращенного негодяя. Покажите мне вашу бляху, если вы сыщик,
вместо того, чтобы палить мне в ногу, скотина! Где бляха? Я не
отвечаю за чужие растления. Чушь какая! Эта увеселительная
поездка была, признаюсь, глупой шуткой, но вы ведь получили
девчонку обратно? Довольно пойдемте, хлопнем по рюмочке".
Я спросил, желает ли он быть казненным сидя или стоя.
"Это я должен обдумать", ответил он. "Вопрос серьезный.
Между прочим - я допустил ошибку. О которой весьма сожалею. Я,
видите ли, не получил никакого удовольствия от вашей Долли. Как
ни грустно, но я, знаете ли, импотент. А кроме того, я ведь
устроил ей великолепные каникулы. Она познакомилась в Техасе с
замечательными людьми. Вы слыхали, например - "
И, неожиданно подавшись вперед, он навалился на меня,
причем мой пистолет полетел под комод. К счастью, он был более
порывист, нежели могуч, и я без труда пихнул его обратно в
кресло.
Отдышавшись, он сложил руки на груди и сказал:
"Ну вот, доигрались. Vous voilh dans de beaux draps, mon
vieux".
Я наклонился. Он не двинулся. Я наклонился ниже.
"Дорогой сэр", сказал он, "перестаньте жонглировать жизнью
и смертью. Я драматург. Я написал много трагедий, комедий,
фантазий. Я сделал в частном порядке фильмы из "Жюстины" Сада и
других эскапакостей восемнадцатого века. Я автор пятидесяти двух
удачных сценариев. Я знаю все ходы и выходы. Дайте мне взяться
за это. В другой комнате есть, кажется, кочерга, позвольте мне
ее принести, и с ее помощью мы добудем ваше имущество".
Суетливо, деловито, лукаво, он встал снова, пока говорил.
Я пошарил под комодом, стараясь одновременно не спускать с него
глаз. Вдруг я заметил, что дружок торчит из-под радиатора близ
комода. Мы опять вступили в борьбу. Мы катались по всему ковру,
в обнимку, как двое огромных беспомощных детей. Он был наг под
халатом, от него мерзко несло козлом, и я задыхался, когда он
перекатывался через меня. Я перекатывался через него. Мы
перекатывались через меня. Они перекатывались через него. Мы
перекатывались через себя.
В напечатанном виде эта книга читается, думаю, только в
начале двадцать первого века (прибавляю к 1935-ти девяносто лет,
живи долго, моя любовь); и пожилые читатели, наверное, вспомнят
в этом месте "обязательную" сцену в ковбойских фильмах, которые
они видели в раннем детстве. Нашей потасовке, впрочем,
недоставало кулачных ударов, могущих сокрушить быка, и летающей
мебели. Он и я были двумя крупными куклами, набитыми грязной
ватой и тряпками. Все сводилось к безмолвной, бесформенной возне
двух литераторов, из которых один разваливался от наркотиков, а
другой страдал неврозом сердца и к тому же был пьян. Когда,
наконец, мне удалось овладеть своим драгоценным оружием и
усадить опять сценариста в его глубокое кресло, мы оба пыхтели,
как королю коров и барону баранов никогда не случается пыхтеть
после схватки.
Я решил осмотреть пистолет - наш пот мог, чего доброго, в
нем что-нибудь испортить - и отдышаться, до того как перейти к
главному номеру программы. С целью заполнить паузу, я предложил
ему прочитать собственный приговор - в той ямбической форме,
которую я ему придал. Термин "поэтическое возмездие" особенно
удачен в данном контексте. Я передал ему аккуратно написанный на
машинке листок.
"Ладно", сказал он. "Прекрасная мысль. Пойду за очками" (он
попытался встать).
"Нет"
"Как хотите. Читать вслух?"
"Да".
"Поехали. Ага, это в стихах":
За то, что ты взял грешника врасплох,
За то, что взял врасплох,
За то, что взял,
За то, что взял врасплох мою оплошность...
"Ну, это, знаете, хорошо. Чертовски хорошо!"
...Когда нагим Адамом я стоял
Перед законом федеральным
И всеми жалящими звездами его -
"Прямо великолепно!"
За то, что ты воспользовался этим
Грехом моим, когда
Беспомощно линял я, влажный, нежный,
Надеясь на благую перемену,
Воображая брак в гористом штате,
И целый выводок Лолит...
"Ну, это я не совсем понял".
За то, что ты воспользовался этой
Основою невинности моей,
За то, что ты обманом -
"Чуточку повторяетесь, а? Где я остановился?.. Да".
За то, что ты обманом отнял
Возможность искупленья у меня,
За то, что взял ее
В том возрасте, когда мальчишки
Играют пушечкой своей...
"Так-с, первая сальность".
Она пушистой девочкой была,
Еще носила маковый венок,
Из фунтика еще любила есть
Поджаренные зерна кукурузы
В цветистом мраке, где с коней за деньги
Оранжевые падали индейцы,
За то, что ты ее украл
У покровителя ее,
- А был он величав, с челом как воск -
Но ты - ему ты плюнул
В глаз под тяжелым веком, изорвал
Его шафрановую тогу,
И на заре оставил кабана
Валяться на земле в недуге новом,
Средь ужаса фиалок и любви,
Раскаянья, отчаянья, а ты
Наскучившую куклу взял
И, на кусочки растащив ее,
Прочь бросил голову. За это,
За все, что сделал ты,
За все, чего не сделал я,
- Ты должен умереть!"
"Ну что ж, сэр, скажу без обиняков, дивное стихотворение!
Ваше лучшее произведение, насколько могу судить".
Он сложил листок и отдал мне его.
Я спросил его, хочет ли он сказать что-нибудь для него
важное перед смертью. Кольт был опять "применим в отношении к
персоне". Он посмотрел на него. Он глубоко вздохнул.
"Послушайте, дядя", сказал он. "Вы пьяны, а я больной
человек. Давайте отложим это дело. Я нуждаюсь в покое. Я должен
пестовать свою импотентность. Сегодня заходят друзья, чтобы
везти меня на большой матч. Этот фарс с пальбой из пистолета
становится страшно скучным. Мы с вами светские люди во всем - в
эротических вкусах, белых стихах, меткой стрельбе. Если вы
считаете, что я вас обидел, я готов на необычайные компенсации.
Не исключен даже старомодный поединок, на саблях или пистолетах,
в Бразилии или другом удобном месте. Моя память и мое
красноречие не на высоте нынче, но, право же, мой дорогой
господин Гумберт, вы были далеко не идеальным отчимом, и я
отнюдь не заставлял вашу маленькую протеже присоединиться ко
мне. Это она заставила меня перевезти ее в более веселое
прибежище. Сей дом не столь хорошо оборудован, как ранчо,
которое мы делили с дорогими друзьями; все же он просторен,
прохладен и летом и зимовал - словом, комфортабелен, а потому -
ввиду того, что я собираюсь навсегда уехать на покой в Англию
или Флоренцию, - я предлагаю вам поселиться туг. Дом - ваш,
бесплатно. При условии, что вы перестанете направлять на меня
этот (он отвратительно выругался) пистолет. Между прочим, - не
знаю, любите ли вы диковинки, но если любите, могу вам
предложить, тоже бесплатно, в качестве домашнего зверька,
довольно волнующего маленького монстра, девицу с тремя грудками,
одна из которых - прелесть, и вообще - это редкое и
очаровательное чудо природы. А теперь - soyons raisonnables. Вы
меня только гнусно раните и потом будете гнить в тюрьме, меж тем
как я буду поправляться в тропической обстановке. Обещаю вам,
Брюстер, что вы заживете здесь счастливо, пользуясь великолепным
погребом и всем доходом с моей следующей пьесы, - у меня сейчас
маловато в банке, но ничего, буду жить долгами, как жил его
отец, по словам поэта. Тут есть еще одно преимущество, а именно
- чрезвычайно надежная и подкупная уборщица, миссис Вибрисса -
интересное имя, - которая приходит из деревни два раза в неделю
- увы, не сегодня, - у нее есть внуки и внучки, и я кое-что
такое знаю о главе местной полиции, что могу им распоряжаться
как рабом. Я драматург. Меня прозвали американским Метерлинком.
Отвечаю на это: Метерлинк - шметтерлинг. Довольно. Все это очень
унизительно, и я не уверен, что поступаю правильно. Избегайте
употреблять геркуланиту с ромом. А теперь будьте благоразумным и
уберите пистолет. Я как-то познакомился с вашей незабвенной
супругой. Весь мой гардероб в вашем распоряжении. Ах, еще
кое-что. Это вам понравится. У меня есть наверху исключительно
ценная коллекция эротики. Назову хотя бы роскошный фолиант
"Остров Багратиона" известной путешественницы и психоаналистки
Мелании Вейсс - поразительная женщина, поразительный труд -
уберите пистолет - со снимками свыше восьмисот мужских органов,
которые она осмотрела и измерила в 1932-ом году на острове в
Бардинском Море, и весьма поучительными диаграммами,
вычерченными с большой любовью под благосклонными небесами -
уберите пистолет, - а кроме того, я могу вам устроить
присутствие при казнях, не всякий знает, что электрический стул
покрашен в желтый -"
Я выстрелил. На этот раз пуля попала во что-то твердое, а
именно в спинку черной качалки, стоявшей в углу (и несколько
похожей на скиллеровскую), причем она тотчас пришла в действие,
закачавшись так шибко и бодро, что человек, который вошел бы в
комнату, был бы изумлен двойным чудом: движением одинокой
качалки, ходуном ходящей в углу, и зияющей пустотой кресла, в
котором только что находилась моя фиолетовая мишень. Перебирая
пальцами поднятых рук, молниеносно крутя крупом, он мелькнул в
соседнее зальце, и в следующее мгновение мы с двух сторон тянули
друг у друга, тяжело дыша, дверь, ключ от которой я проглядел. Я
опять победил, и с еще большей прытью Кларий Новус сел за рояль
и взял несколько уродливо-сильных, в сущности истерических,
громовых аккордов: его брыла вздрагивали, его растопыренные руки
напряженно ухали, а ноздри испускали тот судорожный храп,
которого не было на звуковой дорожке нашей кинодраки. Продолжая
мучительно напевать в нос, он сделал тщетную попытку открыть
ногой морского вида сундучок, подле рояля. Следующая моя пуля
угодила ему в бок, и он стал подыматься с табурета все выше и
выше, как в сумасшедшем доме старик Нижинский, как "Верный
Гейзер" в Вайоминге, как какой-то давний кошмар мой, на
феноменальную высоту, или так казалось, и, разрывая воздух, еще
