величину на бронзовых панелях, покрывавших стены. Два фриза тянулись на
добрую сотню шагов, и только посередине величественную процессию лошадей
Матраэля прерывали другие изображения: слева - огромная пальма в цвету,
справа - водопад Накаты, падающий из темного зева пещеры. Среди застывших
в бронзе струй виднелась небольшая дверца; она и вела в обитель
придворного мага.
В начале и конце широкого и хорошо освещенного прохода дежурили
стражи, но у покоев Саракки не стояло никого, хоть дверь и не запиралась
вовсе - ни обычным, ни магическим замком. Нужды в том не было: если б
незваный гость попробовал проникнуть к нему, дальше лестницы он бы не
прошел. Конечно, существовали и более грубые методы, коими можно было
нарушить уединение Саракки - например, пробить потолок его подземных
чертогов - но такую меру применили бы лишь в случае великой провинности,
чтобы доставить не оправдавшего доверие чародея к яме с пауками или в
кавалерийские казармы, к жеребцам и их страшным копытам. Саракке же эти
ужасы больше не грозили.
Отворив дверцу, он протиснулся на маленькую площадку, за которой
начиналась лестница, ровно двенадцать ступеней, ведущих вниз. По-прежнему
пребывая в задумчивости, молодой маг спустился вниз, потом поднялся, ибо
за первым лестничным маршем был еще один, точно такой же, однако ведущий
наверх. Затем ему пришлось снова спуститься и подняться, и еще раз, и еще;
наконец Саракка хлопнул себя ладонью по лбу, коря за рассеянность, и
пробормотал нужное заклятье. Без него можно было спускаться и подниматься
по этим лесенкам до конца жизни.
В последний раз пересчитав ступени, он очутился в небольшой и
совершенно пустой камере со сводчатым потолком. Отсюда дверь налево вела в
его рабочие покои, дверь направо - в личные апартаменты, где он бывал
нечасто; вот и сейчас звездочет, почти не раздумывая, направился к левой
двери.
Обширный зал, где придворные маги из поколения в поколение занимались
волшбой, казался уютным и прекрасно оборудованным для колдовских занятий.
Обычно вид его согревал сердце Саракки, заставляя вспомнить о многих
славных именах, об ученых людях, от коих унаследовал он и эти шкафы,
полные свитков и книг, и тонкие инструменты, и удивительные редкости,
среди которых двухголовый петушок из Бар Калты занял уже достойное место.
Но сейчас маг не обратил внимания на свои сокровища; торопливым шагом он
проследовал в дальний конец покоя, где на просторном ложе под
закрепленными на стене светильниками распростерся нагой мужчина.
Варвар лежал на спине, уставившись в потолок, точно в той же позе, в
которой Саракка оставил его днем, когда уходил к дуону; глаза его были
широко раскрыты и мутны, как у снулой рыбы. Звездочет в который раз
подивился мощному телосложению этого человека, отметив про себя, что он
сравнительно молод; вероятно, они были ровесниками. Рядом на столе,
холодно мерцая в свете масляных ламп, лежали два меча - те самые, что
выпустили кровь из двенадцати колесничих Рантассы. Саракка разыскал их не
без труда, ибо от десятника они успели перекочевать к сотнику, и тот никак
не желал расставаться с чудесным оружием. Пришлось даже припугнуть его
гневом дуона! Саракке эти клинки были совершенно необходимы - он надеялся,
что их вид пробудит у невольника какие-то воспоминания. Но варвар, похоже,
и не взглянул на них, оставаясь весь вечер недвижимым, как огромная,
отлитая из бронзы статуя.
Вздохнув, молодой маг подвинул к ложу глубокое кресло, уселся и
устремил взгляд на каменное лицо северянина. Как пробудить его память? Кто
он? Откуда? Как его имя? С какой целью он пришел в Дамаст? И где был
раньше? По крайней мере, Саракка знал, как получить ответ хотя бы на часть
этих вопросов.
Снова вздохнув, он провел ладонью над глазами варвара, и тот покорно
опустил веки. Похоже, у него не осталось не только разума, но и воли,
подумал маг, сотворив два-три пасса. Больше не понадобилось: исполин уже
крепко спал, грудь его мерно вздымалась, могучие руки были бессильно
вытянуты вдоль тела.
Некоторое время Саракка глядел на него, потом, сунув руку за пазуху,
извлек два крошечных зеркальца - с одним из них он наведывался к
вендийской наложнице дуона. Эти серебристые кругляши позволяли не только
отличать правду от вымысла; у них имелись и другие замечательные свойства,
совершенно неоценимые, к примеру, для шпионского ведомства Тай Па. Оставив
одно из зеркал у трона своего владыки, молодой звездочет мог бы услышать и
увидеть в другом все, что происходит в тронном зале - правда, лишь с сотни
шагов. На большем расстоянии звуки становились неразборчивыми, картины
начинали стремительно мелькать, расплываясь в разноцветные клубы тумана, и
никакие заклятья не могли сделать их четкими.
Тем не менее, волшебные зеркала являлись великим сокровищем,
доставшемся Саракке от кого-то из его предшественников, и он использовал
их лишь в случае крайней необходимости - например, как с той вендийкой.
Сейчас он также намеревался пустить их в ход, собираясь подсмотреть сны
северного варвара; ведь если этот человек дремлет наяву, то, быть может,
живет во сне? Во всяком случае, такое не исключалось.
Положив одно маленькое зеркальце на лоб северянина, Саракка прижал
второе к виску, откинулся на спинку кресла, смежил веки и привычным
усилием вошел в транс. Довольно долгое время он не видел и не слышал
ничего; перед ним крутился серый туман, и разум мага тщетно погружался в
его мрачное и вязкое безмолвие, пытаясь уловить какие-либо звуки или
осмысленные формы. Он плыл в ледяной мгле, ощущая лишь безмерность
окружающего пространства, холодное дыхание пустоты, кружение и слабое
покачивание, словно под ним колыхалась зыбь странного белесовато-серого
океана; она казалась мертвой, как пепел отгоревшего костра. Потом он
услыхал звук, резкий и тихий, но отчетливо различимый; казалось, где-то
рвали прочное полотно - или клочья тумана со скрежетом расходились в
стороны, открывая взгляду некие смутные картины. Саракка, остановив свой
мысленный поиск в серой пустоте, присмотрелся.
Скалы... темные, мрачные, в окружении заваленных снегом корявых
сосен... Маленькая фигурка перепрыгивает с камня на камень, крадется по
лесу, прижимая к груди самострел - небольшой, подходящий для детских
рук... Бревенчатая хижина с дырой в крыше, над которой вздымаются клубы
черного дыма... Внутри - тепло; там пылает кузнечный горн, и огромный
человек в мехах стучит и стучит молотом по наковальне. Полоса стали
вытягивается под ударами, ее кончик становится острым, медленно остывает,
темнеет... Резкий пронзительный звук напильника; кузнец стачивает кромку,
и темная остроконечная полоса постепенно превращается в клинок...
Пламя в ночи, рев боевых рожков, толпы людей в косматых шкурах,
поднятые мечи, высокие каменные стены, башни, лестницы... Внезапно
мелькнуло странное слово - Венариум; оно было высечено в граните огненными
рунами. Венариум? Что это значит? Ничего... Руны замерцали и погасли,
стены же придвинулись ближе, выросли; потом откуда-то выплыло свирепое
бородатое лицо под налобником шлема - и вдруг опрокинулось назад,
перечеркнутое алой полосой. Кровь! Огонь! Реки крови... море огня...
Степь... Тряский бег коня, всадники в белых бурнусах, блеск кривых
сабель, блеск крепких волчьих зубов... Звон стали, испуганное ржание
лошади, крики... Смуглая женщина, закутанная в покрывало до самых глаз...
машет рукой, словно призывает...
Гигантская башня... Канат, обжигающий руки, медленный бесконечный
путь наверх, к резным зубцам парапета... Таинственные залы, пустые
коридоры, переходы, сплетающиеся в неведомый лабиринт... Комната с
позолоченным куполообразным сводом, со стенами из зеленого камня, с
ковром, скрывающим пол... Дым курильниц, мраморное ложе и странное
существо на нем - с огромной уродливой головой, с хоботом, вытянутым на
два локтя... Слепое... Оно начинает что-то говорить - монотонно,
невыразительно; слова текут, падают, словно камни в море...
Море! Корабль с развернутым парусом, чернокожие гребцы на веслах,
девушка с черными пылающими глазами... Почти нагая... Обнаженные груди,
смуглое гибкое тело, темные локоны падают на плечи... Ее движения
стремительны, как степной ветер, и грациозны, словно у вышедшей на охоту
пантеры... Шевелятся алые губы, рождая музыку слов, по-прежнему
непонятных, неясных, призрачных...
Другой корабль, другая команда, другая женщина... Человек, могучий
мужчина, в странной позе застывший у мачты... Потом - чудовищный конус
вулкана, дымное облако, расплывающееся над ним, серая метель... Пепел,
пепел! Жуткий грохот, огненные языки лавы, струи синеватых молний,
вылетающих им навстречу неведомо откуда, полупрозрачная голубая завеса,
мерцающая над мрачной вершиной... На ней внезапно начинает прорисовываться
чье-то гигантское чело - бездонные глаза, сурово сведенные брови,
необозримые равнины щек... Оно все приближается и приближается, становится
меньше, оставаясь таким же суровым, гневным; брови чуть изломаны, как у
хищной птицы в полете, зрачки цвета янтаря вот-вот метнут пламя...
Скрежет зубов! Саракка услышал эти звуки не выходя из транса, и
ощутил, что и его челюсти словно бы сведены судорогой. Стараясь
расслабиться, он торопливо досматривал последние картины; перед ним
бесконечной чередой вставали фантомы городов, мчались в атаку всадники и
колесницы, маячили чудовищные лики монстров, сверкали огонь и сталь,
проходили люди - мужчины и женщины, воины и купцы, нищие бродяги и
владыки, мореходы, кузнецы, воры... Одни что-то говорили ему, но он не
различал слов; другие смотрели молча, словно угрожая или бросая вызов. Миг
- и видения начали уходить, растворяться в сером тумане, блекнуть, как
пустынные миражи; Саракка с хриплым судорожным вздохом очнулся.
Огромный варвар спал, запрокинув голову и негромко втягивая воздух
полуоткрытым ртом; лицо его было спокойным, и маг понял, что фантомы
минувшего больше не тревожат невольника. Он сильно потер ладонями щеки,
прогоняя остатки видений, потом аккуратно сложил оба зеркальца в замшевый
мешочек и сунул его за пазуху.
Итак, разум северянина не был пуст! В нем сохранились некие
воспоминания о прошлой жизни, пусть неосознанные и мучившие пленника лишь
во время сна, но достаточно отчетливые для магического восприятия.
Вероятно, он был непростым человеком; скорее всего, как подозревал
Саракка, этот гигант являлся одним из тех великих воинов, владевших
сказочным искусством боя, что бродят по миру, кочуя из страны в страну в
поисках удачи и приключений. И, несомненно, его связывали свои, особые
отношения с божеством, как догадался Тай Па! Молодой звездочет попробовал
припомнить черты, проступившие на голубой завесе, и вздрогнул. Кто же из
богов явил свой лик скитальцу, лежавшему сейчас перед ним в глубоком сне?
Нергал? Ариман? Имир? Асура? Нет! То божественное чело было грозным,
суровым, но не злым, и светилось аурой истинного Творца; лишь Матраэль,
Податель Жизни, мог обладать подобным величием.
Саракка ощутил внезапный озноб и, поднявшись, начал расхаживать перед
ложем, то и дело скашивая глаза на распростертого во сне гиганта. Чего же
хотел Лучезарный, передав ему в руки раба своего, дерзнувшего чем-то
