Пара протертых и рваных ковров, служивших ему ложем, не делали мягче
каменный пол пещеры, но это не слишком заботило его - как и прохладный
ветер, задувавший с просторов моря Вилайет. Дома ему случалось ночевать на
нарах из неоструганных досок или просто на полу, в грязи и нечистотах;
киммерийцы не слишком баловали своих детей. Не меньшие тяготы он перенес и
на долгом пути сюда, после неудачного набега на Гиперборею - первого, в
котором он участвовал после разгрома Венариума. Так что здесь, на морском
берегу, Конан чувствовал себя почти что богачом: у него имелся нож, а
также самодельный лук с тремя стрелами, огниво, полуразбитый глиняный
кувшин - ну и, разумеется, два ковра. Правда, меч его остался на поле боя,
но, главное, он сохранил жизнь и свободу!
Казалось бы, никаких причин для беспокойства, но утром он встал в
мрачном расположении духа. Всю ночь юному киммерийцу грезился штурм
Венариума, единственная серьезная битва, в которой ему довелось
участвовать, первое сражение, в котором его клинок отведал вражеской
крови. Конан вновь шел на приступ в плотных рядах сородичей, лез на стену
вслед за широкоплечим воином с огненно-рыжей бородой, пробирался меж
зубцами парапета, вздымая меч... Опускал его! И видел, как острая сталь с
противным чмокающим звуком перерубает ключицу аквилонского солдата, входит
в грудь, достает сердце... Неприятное зрелище! Но Конан не сомневался, что
еще не раз увидит его. В тот день, на стенах и залитых кровью улицах
Венариума, он стал мужчиной, а какой же мужчина боится заглянуть в
мертвеющее лицо сраженного им врага? Киммерийцы, во всяком случае, при
этом не испытывали страха...
Он вышел из своей крохотной пещерки, потягиваясь, разминая застывшие
за ночь мышцы. Утренний бриз гнал к берегу невысокие волны, они с тихим
шипеньем накатывались на песок и отползали обратно, словно
зеленовато-прозрачные языки, с неторопливой тщательностью облизывавшие
берег. Широкий пляж, ограниченный с запада грядой скал, тянулся
бесконечной желтой полосой на юг и север, ровный и унылый; на севере не
имелось ничего, кроме гор и гирканских степей, на юге же стоял город
Шандарат, до которого можно было добраться за треть дня быстрой ходьбы.
Косвенным образом Шандарат являлся источником почти всех богатств Конана:
и ковры, и огниво, и глиняный горшок он раздобыл на городской свалке.
Прищурив глаза, юноша всматривался в яркий шар солнца, низко
висевшего над морем; его нижний край едва оторвался от сине-зеленой
поверхности, испещренной серебристыми бликами. Глаза Конана тоже были
синими, но не цвета морской волны, а, скорее, напоминавшими небо на
закате, когда дневная его голубизна вот-вот перейдет в фиолетовый вечерний
полумрак, предвестник ночной тьмы. С оттенком глаз юного киммерийца резко
контрастировали черные волосы, обрамлявшие его лицо с сильными грубоватыми
чертами; он не был красавцем и знал об этом. Красота, однако, не
представлялась ему чем-то значительным и важным. Сила, неутомимость,
крепкие кости, умение нанести и отразить удар - вот что требовалось в
суровом и неуютном мире, вот что ценили от Западного до Восточного океана,
от ледяных пустынь Ванахейма до болотистых джунглей Зембабве. Конан же,
которому едва исполнилось пятнадцать, ни ростом, ни силой не уступал
любому из телохранителей шандаратского властелина, и редкий боец из
северных земель, из Гипербореи, Асгарда или Ванахейма, мог бы скрестить с
ним меч с реальной надеждой на успех. Впрочем, сейчас у него не было
оружия - ни меча, ни копья, ни дротика, ни доброй стальной кольчуги, ни
сверкающего бронзового шлема... Только сточенный нож длиной с ладонь да
лук, который он вырезал через пять-шесть дней, удалившись от
гиперборейских пределов на почтительное расстояние.
- Ублюдки Нергала... - пробормотал Конан и злобно плюнул в западном
направлении - туда, где обитали его недавние противники. Ничего, он еще
вернется в эту Гиперборею! И не один, а с компанией лихих приятелей! Они
выжгут посевы, завалят колодцы, размечут по бревнышку дома, вспорют животы
мужчинам, а женщин... женщин... С полминуты он раздумывал, что можно
сделать с женщинами, особенно молодыми, затем снова сплюнул на песок и
направился к пещере; мечты - мечтами, но желудок требовал своего.
Вскоре юноша уже брел вдоль линии прибоя, вооруженный самодельным
луком. Нож был засунут за пояс его рваных штанов, сквозь дыры облезлой
меховой куртки просвечивало смуглое тело, крепкое, как буковая древесина;
игривые волны то и дело окатывали его босые ноги. Здесь, у моря, можно
было найти массу полезного: плавник, подходивший для костра, если его
высушить на солнце, съедобные ракушки, снулую рыбу, округлые плоские
камни, годные, чтобы метать их в чаек. Чайки и составляли его основную
пищу, и в первые дни, несмотря на отвратительный вкус, Конан поглощал их с
жадностью; в северных гирканских степях не было и того. Возможно, там и
водилась дичь, но чтобы добыть ее, требовалось нечто поприличнее лука,
который бил едва ли на сорок шагов.
Он наклонился, оторвал от обросшего водорослями валуна пару ракушек,
раздавил створки в кулаке и высосал студенистую плоть моллюсков. Не очень
похоже на мясо... на рыбу, впрочем, тоже... На миг соблазнительное видение
мелькнуло перед ним - не то зажаренный на вертеле барашек, не то нежная
молодая свинья. Желудок отозвался голодным урчаньем, и Конан начал
торопливо обирать валун, на котором оставалось еще с десяток раковин.
О, Венариум! Теперь он вспоминал не кровь, струившуюся по его клинку,
не дым пожарищ, не гаснущие глаза мужчин, не редкие женские вопли - в
крепости, построенной аквилонцами на земле Киммерии, женщин было немного.
Он думал о том, чем закончилась битва: о пире, который знаменовал победу.
Пир, какой пир! Вино лилось рекой, доброе аквилонское вино, розовое и
красное, сладкое, как мед! И пиво, хмельное пиво из крепостных запасов! И
бычьи туши, истекавшие соком над кострами... Сглотнув слюну, Конан злобно
выругался; он чувствовал, что жаждет всего: питья и пищи, оружия,
украшенного каменьями, роскошной одежды, женщин... Когда-нибудь все это у
него будет! Он поклялся Кромом, что урвет свой кусок, если даже для этого
придется перерезать тысячу или две глоток.
Мир обещал ему не слишком много, но и не слишком мало; сейчас он был
нищ, но везде требовались крепкие руки, способные держать меч и топор. Меч
и топор могли принести все земные блага, и Конан, задумчиво поглядывая на
море, с минуту решал важную проблему: куда лучше податься - к разбойникам
или в стражу блистательного Ашарата, шандаратского владыки. Он мог стать
пиратом, наемником, охранником караванов - либо присоединиться к степным
молодцам, для которых эти караваны были лакомой добычей... Он мог идти на
юг, на запад или восток - либо вернуться на север, на холодный мрачный
север, чтобы с шайкой лихих молодцов снова нагрянуть в гости к
гиперборейцам. Последнее представлялось ему весьма героическим деянием.
Собственно говоря, первые шаги к чаемому богатству и славе он уже
обдумал. Служба у богатого купца или даже у самого Ашарата его не слишком
соблазняла: во-первых, он не любил подчиняться, а во-вторых, кто взял бы
стражником нищего мальчишку, хотя и неплохо владеющего клинком? Страж -
лицо доверенное, и доверие хозяина значит не меньше ловкости в обращении с
оружием; Конан понимал это своим варварским, еще полудетским разумом, и
мысли о карьере при шандаратском дворе быстро улетучились у него из
головы.
Более соблазнительным казалось податься в пираты или в разбойники; на
берегах и морских просторах Вилайета хватало и тех, и других. Но если уж и
прибиться к какой-нибудь шайке, то не сейчас. Тот же варварский ум и
природная хитрость предупреждали Конана, что и разбойный люд не жалует
безоружных бродяг в отрепьях с чужого плеча, отводя им роль не соратников,
а, в лучшем случае, жалкой прислуги. Пусть бы он был в этих своих
ободранных штанах и рваной куртке, но с мечом! С добрым мечом, с которым
взбирался на стены Венариума! А еще лучше, с мечом, кинжалом, секирой и
арбалетом! По крайней мере, не пришлось бы выпрашивать оружие у будущих
компаньонов, чтобы показать, как он умеет с ним обращаться...
Поскольку и разбойничьи подвиги, и верная служба Ашарату пока
отпадали, Конан собирался либо возвратиться домой, либо заняться
воровством. С его точки зрения, эта профессия была весьма почтенной, и
если не сулила славы, то могла принести богатство. Он слышал, что в
Аренджуне и Шадизаре, богатейших заморанских городах, каждый третий житель
являлся вором, и среди них попадалось немало состоятельных людей,
обеспечивших себя на всю жизнь и продолжавших практиковать чисто из любви
к искусству. В Замору Конан и намеревался когда-нибудь попасть, чтобы
взять несколько уроков у признанных мастеров; правда, он был готов начать
и с Шандарата, города большого, торгового и совсем не бедного. Но уж очень
подозрительно он выглядел! Солдаты блистательного Ашарата не пропускали
его в городские врата, стены же были высоки и хорошо охранялись, а
разбросанные на южной окраине усадьбы местной знати стерегли свирепые
гладкошерстные псы размером с теленка. Конан буквально не представлял, с
какого конца взяться за дело. С другой стороны, ему очень не хотелось
возвращаться домой без оружия и без добычи.
Обобрав последние ракушки с валуна, он зашагал по берегу, угрюмо
всматриваясь в воду. Прибило бы сейчас волной покойника... Какого-нибудь
купца, из тех, кого спускают за борт лихие морские грабители Вилайета... И
был бы он, скажем, в приличных штанах да с саблей в окостеневшей руке...
Может быть, даже в сапогах... Тут Конан поглядел на свои ноги и покачал
головой. Нет, с сапогами бы ничего не вышло! Народ здесь мелкий, не одну
сотню купцов надо перебрать, чтобы найти обувь по размеру...
С другой стороны, при купце мог оказаться кошелек, и это сразу решило
бы все проблемы - и с мечом, и с сапогами, и со всем прочим. Пусть даже не
кошелек, а перстень... или дорогой камень в наголовной повязке...
Предположим, купец бился насмерть у борта, и его продырявили насквозь
стрелой либо копьем... мог же он тогда свалиться в море, избежав обыска
умелых рук? Да, свалиться и приплыть к берегу, прямо к его, Конана,
ногам... Вместе со своим сверкающим камнем...
Юный киммериец внезапно остановился, ибо в морских волнах и в самом
деле что-то блеснуло. Что-то округлое, размером с дыню или с человеческую
голову!
Купец? Или плывет только его башка, сверкая бритым черепом в лучах
утреннего солнца? Во всяком случае, ни сапог, ни сабли, ни штанов не было
видно... а без штанов какой же кошель? Их носят у пояса; а те, что
поосторожнее, даже затыкают за пояс, поближе к телу... Эти азы воровской
науки Конан уже усвоил неплохо, наблюдая за людьми, толпившимися у ворот
Шандарата. В основном то была мелкая сошка, караван-вожатые да окрестные
земледельцы с телегами овощей, но каждый, в отличие от киммерийского
бродяжки, был при штанах и кошеле.
Конан вошел в воду. Тут, в северной части Вилайета, она была
прохладной, но лицо юноши не дрогнуло; он мог шагать босиком по снегу и
идти так целый день, от восхода до заката. Придерживая лук, чтобы не
намокла тетива, сплетенная из собственных волос, он погружался все глубже
