они и понимают ли. Потом из-за спины стоявшего в дверях появился другой
медик, маленький и сухой, лицо его было натуго обтянуто старой кожей. Он
сначала пошевелил губами вхолостую, словно разгоняя их, чтобы без запинки
произнести надлежащее. На полянке вдруг оказалась такая тишина, точно
здесь никогда и не шумели деревья.
- К сожалению... - старик начал формулой, древней, как медицина, - к
сожалению, на этот раз мы оказались бессильны. Исключительный случай,
этого давно не случалось. Мы опоздали. - Он широко развел руками и долго
держал их растопыренными, пропорционально своему недоумению и редкости
приключившегося. - Да...
- Как это произошло? - Меркулин с удивлением услышал, что говорит
чужим голосом, хриплым и дребезжащим.
- Он шел напрямик через лес. Не знаю, почему. Торопился? И упал в
глубокую яму. Когда-то это был колодец, веке в девятнадцатом или
двадцатом, а возможно, и раньше. Неудачное падение, переломы. Большинство
- не столь опасно, но шейные позвонки... Мы могли бы исправить и это, - с
жалкой гордостью сказал старик. - Но при падении он повредил медифор. К
тому же - яма... Мы приняли сигналы искаженными. Пришлось долго искать;
наступили необратимые изменения, хотя медифор и понизил температуру до
возможного в этих условиях предела.
Старик перевел дыхание и уже другим, не столь официальным голосом
продолжал:
- Отвратительное состояние бессилия... - Он кивнул в сторону
аграплана. - Машина набита всем, чем угодно: приборы, устройства, сердца,
легкие, печени - все, вся мудрость и могущество медицины, и вот... Он
совсем умер, - неожиданно детским оборотом закончил старик, и заметно
было, что, выговорив страшную новость, он почувствовал облегчение.
Меркулин кивнул.
- Ему было тридцать лет... - зачем-то сказал он.
Маленький медик хотел что-то произнести, но вместо этого сошел с
крыльца и пробормотал: "Свертываемся. Уничтожьте это". Его коллега, тяжело
ступая, направился к аграплану, вытащил из кабины баллончик; возвращаясь
назад, отстранил неподвижно стоящего на том же месте Меркулина. Раздалось
громкое шипенье. Розовый домик опал, съежился, как будто был сделан из
снега, дымные струйки поднялись к вершинам деревьев. Медик тщательно
собрал в мешочек пепел - наверное, чтобы ничто больше не напоминало о
происшествии.
- Всего лучшего, - сказал медик. - Мы летим. Если хотите осмотреть
колодец - он там, в чаще, метрах в четырехстах. Его уже засыпают.
Меркулин рассеянно кивнул. Дверцы аграплана захлопнулись. Он взвился
- бесшумно ушел вертикально вверх; потом траектория его стала изгибаться
туда, где в высоком небе висел вакуум-дирижабль, пост Службы Жизни. Один
из многих, висевших на равных расстояниях надо всей планетой.
Меркулин вздохнул, потом направился к лодке. Движения его были
неуверенными, как во сне.
Как во сне...
Меркулин часто заморгал, словно просыпаясь. Вокруг была обычная
лабораторная тишина. Все те же цифры дрожали на экране. График хода
работ... В институте нет больше ни одного специалиста нужного профиля.
Есть кто угодно: подземники, океанисты, специалисты по воздушным
сообщениям. Космиков нет.
Меркулин задумался; логическое мышление и здесь должно было оказать
помощь. Логика всегда помогала - и поможет! - найти выход.
Нет специалистов; что это значит? Институт по-прежнему на месте. И
все люди тоже - кроме одного. Все Элмо в порядке. Заводы-изготовители,
автоматизированные до предела, освобождены от производства всякой другой
продукции. Они ждут. Как только из института поступает разработка, они
немедленно воплощают ее в металл и пластмассу.
Только разработки не поступают.
Беда в том, что автомат для космического завода-спутника, новая
машина с производительностью, в несколько раз превышающей существующую, -
это не такая уж простая вещь. И подземник, например, усевшись за Элмо
Коренюка и пытаясь сделать принципиальный проект новой машины и при этом
ничего не упустить из тех требований, которые предъявляются к такой
машине, просто погибает под градом сведений, хранящихся в памяти Элмо,
которые он не знает куда девать, как употребить в дело. Например,
прочность. Для подземника это - одно; увеличивая прочность, можно идти по
линии утяжеления. Но, оказывается, для Звездолетного пояса это не годится:
вес там - один из основных показателей, на каждом спутнике все точно
сбалансировано, каждый лишний килограмм может оказаться действительно
лишним. И готовая конструкция летит на переработку. Оказывается, космики
идут по линии не усиления детали, а подбора других материалов. Марками
этих материалов начинена память коренюковского Элмо, но там одни марки: их
характеристики Коренюк знал наизусть и не загружал ими ячейки памяти.
Теперь же приходится подключать к работе чуть ли не десяток электронных
справочников. А когда находится материал с нужными характеристиками, он,
оказывается, именно для этой машины не годится, потому что твердость
соседних деталей значительно меньше, они будут при работе изнашиваться
очень быстро. Приходится искать заново...
Меркулин поморщился. Да, ералаш. Закономерный ералаш: то, что
работает сейчас на Поясе, конструировалось не сразу - постепенно,
вдумчиво, осторожно. Кто мог думать, что вдруг придется за считанные
недели менять там все оборудование?!
Хорошо, что автоматику самого корабля должен конструировать не
Меркулин; это делают сами приземельцы. Хорошо; но и то, что пришлось на
долю института, достаточно плохо.
Происходи все это в обычное время, в нормальных условиях, Меркулин
просто отказался бы от этого задания по причине его некорректности. Но
теперь...
Теперь опасность грозит людям.
Вернее, грозила; люди, без сомнения, уже погибли; столько времени они
молчат, и вряд ли без основательной причины.
Люди погибли. Но живые не хотят расставаться с надеждами. И надежды
заставляют их строить корабль. Строить в небывалые сроки. А Меркулина и
его сотрудников - ломать головы над конструированием проклятых
автоматических линий Звездолетного пояса.
Иного выхода нет: за исключением спутника-семь, монтажного, на Поясе
просто нет места для людей, да и дополнительные станки и машины некуда
было бы ставить.
Меркулин поднялся и сделал несколько, шагов по лабораторий.
Это, конечно, и не нужно. Работать должны автоматы, а не люди. И Пояс
получит свои автоматы. Какой ценой?
Скажем прямо: цена будет немалой.
Немалой, потому что люди института вынуждены работать значительно
больше, чем ранее. Они и работают, естественно; они тоже надеются, что
люди на орбите Трансцербера еще живы и что их можно спасти.
Но долго ли выдержат работники института?
Трудно сказать. Меркулин учил и воспитывал их - их, без кого Машины
пока не могут решать сложные задачи конструирования. Учил и воспитывал,
исходя из строгой системы. Работали с точностью до минуты. На этом было
основано все. Ведь никогда не случалось ничего такого, что могло бы
нарушить ритм, потребовать от человека больше, чем он привык давать.
Никогда не случалось - да и не предвиделось. Где могло произойти
такое? На Земле, все закономерности которой изучены и приняты во внимание?
Нет. В космосе? И его законы и особенности известны и приняты во внимание.
И вдруг в космосе происходит какая-то катастрофа. Конечно, вследствие
небрежности людей, их недоверия машинам...
Приходится изменить ритм работы; к сожалению, последнее слово здесь
принадлежало не Меркулину, а Велигаю.
И это бы еще ничего. Но вот непредвиденное происходит здесь, на
Планете, под носом, в нескольких километрах от Института. Совершенно
непредусмотренное никакими графиками.
Кто мог ожидать? Кто...
Раздался звонок. Сделав досадливую гримасу, Меркулин подошел к
видеофону; он знал, кто его вызывает. И действительно, на экране уже
виднелось мрачное лицо Велигая. Меркулин вздохнул.
- Я слушаю.
- Вы опаздываете с линией производства элементов главной вертикали
корабля...
Меркулин пожал плечами.
- К сожалению, да.
- На сколько задержите?
- Не знаю.
- Послушайте, Меркулин...
- Я все понимаю. Но мы не можем. Вы ведь знаете...
- Хотите, мы пошлем к вам кого-нибудь из наших конструкторов?
Подумав, Меркулин покачал головой.
- Они ведь не работают на Элмо?
- Нет. С простыми вычислителями.
- Не годится. Пока они научатся, истекут все сроки.
Наступила пауза.
- Что можно сделать, Меркулин?
Меркулин через силу выговорил:
- Я готов спросить у вас: что можно сделать, Велигай?
- Поднять людей! Пусть работают интенсивнее! Как наши.
- Они не могут, - устало произнес Меркулин. - Просто не могут,
физически.
- Тогда скажите: вы сделаете то, что должны, в срок? Или уже не
верите в это?
- Будем стараться, - ответил Меркулин, стараясь говорить спокойно. -
Будем... Два человека уже заболели. Я вынужден был отстранить их от
работы. Сегодня у меня еще было, кем их заменить. Будет ли завтра?
Велигай молчал, глядя в глаза Меркулину.
- Но и я хочу спросить у вас, Велигай.
- Да?
- А вы сами - вы еще верите, что в этой работе есть смысл?
Велигай молчал; затем он пошевелился. И внезапно экран потемнел;
прозвучал сигнал отбоя.
- Велигай! - позвал Меркулин. - Где вы, Велигай?
Он протянул руку к клавиатуре, чтобы восстановить связь. Потом
медленно отвел ладонь.
Да ведь Велигай знает не больше. И сам наверняка не верит. Он просто
не хочет об этом думать. Работает по инерции. Ну что же - его дело...
А Меркулин? Имеет ли он право рисковать своими людьми, которые не
выносят сумасшедшего темпа, непредвиденной нагрузки? Рисковать ради...
ради чего?
Институт - сложная машина; люди - часть ее. Если они выйдут из строя,
институт остановится. А ведь институт существует вовсе не только для
обслуживания Звездолетного пояса. Главным была и остается Земля.
Решай, Меркулин. Логика никогда не подводила тебя.
Что она говорит, логика?
Что отказаться от задания, конечно, нелегко. И самолюбие возражает, и
с этической точки зрения...
Но с позиции целесообразности надо отказаться. А ведь всю жизнь ты
руководствовался целесообразностью.
Меркулин нажал клавишу общего разговора. Вспыхнули лампочки: сейчас
директора слушали во всех лабораториях.
Он подождал несколько минут, чтобы у работавших с Элмо было время
прийти в себя. Потом сухо сказал:
- Я принял решение - отказаться от задания Звездолетного пояса.
Ответом была тишина. Такой мертвой тишины ему еще никогда не
приходилось слышать. Меркулин даже усомнился, слышат ли его. Работает ли
связь. Хотя индикаторы и горят...
- Все ли слышали? - нервно спросил он.
Тогда в динамике раздался вздох; один вздох - но он вырвался
одновременно из груди каждого.
- Но так нельзя... - нерешительно произнес кто-то.
- Ведь там люди... - проговорил другой.
"А здесь? - подумал Меркулин. - Здесь - не люди? Вы сами?"
- Больше нет смысла, - сухо сказал он. - Люди наверняка погибли. Если
даже у нас гибнут... Возвращаемся к своим делам.
Он выключил связь, не дожидаясь могущих последовать слов. Хотя и
знал, что прямо возражать не будут. В институте не возражали директору.
Потому что его уважали. И потому, что он же, в конце концов, всегда
оказывался прав!
А Велигаю придется все-таки прибегнуть к тому средству, которое
