- Представился?
- Назвался старым сослуживцем по Кронштадту.
Что-то слабо забрезжило в памяти.
- Хоть что-нибудь о нем выяснили?
- Бизнесмен из Грузии.
Ага. Теперь стало более или менее понятно.
- Снова возникнет - дайте ему координаты отеля. У вас есть еще
что-нибудь?
Там помешкали мгновение.
- Будет говорить Иванов.
Иванов - так именовался человек, занимавший в "Реанимации" серьезную
позицию. Это должно быть что-то немаловажное, раз уж...
- Доктор Фауст?
- Внимательно слушаю.
- Я сейчас смотрел последнюю схему. Вокруг вас очень густо. Кроме нас
- еще, по выводам, три силы, самое малое. Еще не определили точно, кто.
- Лишняя роскошь. Можете вытащить меня?
- Сейчас решаем. Но только при вашей помощи. Хотим поймать на вас.
Мне никогда в жизни не нравилась роль червяка на крючке. Я червякам
симпатизирую, но никак не завидую. Однако раз уж мне предлагают такую
роль, значит, другого выхода не видят - а мне срочно нужна свобода
действий, и вовсе не на сцене перед полным залом.
- За полчаса справитесь?
- Подсуетимся. Но будьте осторожны.
Этого он мог бы и не говорить. Не знаю никого другого, кто относился
бы к моему смертному телу с таким же вниманием и заботой, как я сам.
- Да уж постараюсь. Что от меня требуется?
- Выходите медленно и естественно, садитесь в свою машину...
- Что она без начинки - ручаетесь?
- Она у нас постоянно в фокусе. Медленно езжайте по направлению к
гостинице по Кольцу в сторону Смоленской. Не доезжая до Крымского моста
остановитесь - изобразите неисправность. В происшествия не вмешивайтесь.
Дальше пойдете пешком. Когда все будет сделано, ваша машина вас обгонит и
остановится. Тогда сможете ехать по своей программе. Но только не в отель.
В любую другую точку. Когда окопаетесь, сообщите.
- Уяснил. Трогаюсь.
- Будьте здоровы.
- Взаимно.
Я ответил так не только из вежливости, но потому, что знал: в этой
операции Иванов будет участвовать лично. Это был его любимый вид спорта -
с молодости и по сей день: устройство ловушек.
Все шло более или менее гладко. Отъезжая от стоянки, я не
оглядывался; в этом не было никакой нужды, поскольку компьютер и так
показывал, как выглядит движение у меня за спиной. Действительно это
смахивало на правительственный кортеж: шесть машин шли за мною, как
привязанные. Не в кильватерной колонне, разумеется, но с соблюдением и
дистанции, и разбросанности по рядам - всего того, что требуется, чтобы не
вызывать излишних подозрений. Тем не менее при желании я бы их достаточно
легко стряхнул, но сейчас от меня требовалось как раз обратное. Выехав на
Кольцо, я сбавил газ, прополз мимо троллейбусной остановки и остановился
на ближних подступах к мосту. Стоянка тут запрещалась, даже остановка, но
сейчас это играло в мою пользу. Я выдернул один из проводов зажигания,
потом несколько раз повыл стартером, изображая неудачную попытку запустить
движок, включил аварийные огни и вылез. Кортеж - за исключением одной
машины - успел уже обогнать меня, и я краем глаза следил, внутренне
усмехаясь, за их попытками как-то выбиться из потока, чтобы их не унесло
вообще черт знает куда. Это привело к одному столкновению впереди,
наверняка не случайному. А та машина, что успела затормозить, не доехав до
троллейбусной остановки, стояла неподвижно; никто оттуда не выходил,
ждали, видимо, действий с моей стороны. К ней уже медленно приближался
милиционер. Дальнейшего я не видел: длинный троллейбус прибыл на
остановку, заслонив их от меня - но и меня от них, разумеется. Я
использовал это мгновение, чтобы выскользнуть из машины и быстро оказаться
на тротуаре. Теперь нельзя было дать им потерять меня из виду: наживка
должна вести себя соответственно, трепыхаться - но оставаться на леске. И
сейчас я, как и предполагалось, спокойненько пойду пешком по мосту,
прикрывая лицо от встречного ветра...
Я и пошел. Позади едва уловимо даже для тренированного слуха стукнули
два выстрела - через хорошие глушители. Я не оглянулся: стреляли не по
мне. Да и прохожие - их на мосту была самая малость - не очень
встревожились. Москва только начинала отвыкать от повседневных обменов
свинцовыми любезностями.
Все, что делаешь, надо стараться делать с удовольствием. Хотя мне не
очень-то нравилось - перейдя реку, медленно идти по многолюдной улице,
зная, что сейчас одни охотятся за тобой, а другие - за этими охотниками.
Но раз другой возможности у меня сию минуту не было, стоило
постараться и в этой обстановке извлечь из окружающего максимум
удовольствия и даже больше, чем могла бы дать обычная прогулка в условиях
полной безопасности и освобожденности от мирских забот. Дни за эту весну
успели подрасти, но все еще смеркалось довольно рано, и на улицу понемногу
оседали сумерки. Давно, очень давно не приходилось мне вот так бродить по
Москве, радуясь и досадуя, узнавая и не узнавая. Отсюда, с тротуара, город
показался мне вдруг совсем иным, чем из окна машины. А если сравнить эту
Москву с той, которую я покинул больше двадцати лет назад... Небо над
Москвой раньше было темным - разве что в облачную погоду нависал над нею
темно-багровый купол отраженного света.
Сейчас было иначе: мне показалось, что я попал в центр Галактики.
Наверху, в трудноопределимой высоте, парило множество огней,
поднималось, опуска-лось, свивалось в кольца, овалы и спирали,
пересекавшиеся на разных высотах, в разных плоскостях под самыми
немыслимыми углами. Автомобильные и монорельсовые трассы, коридоры для
вертолетов, выше - аэростаты регулирования; все это как бы опиралось на
вертикальные ячеистые колонны света - многочисленные теперь небоскребы.
Стоило бы остановиться и просто постоять, глядя на этот праздник
иллюминации. Но останавливаться нельзя было, и, чтобы не налетать
поминутно на людей, пришлось не задирать голову и идти, стараясь не
привлекать к себе излишнего внимания, рассчитывая на то, что чем темнее
становится, тем в большей безопасности я нахожусь. Если бы только темнело!
Но энергию на освещение улиц здесь, кажется, жалеть перестали.
Если бы выключили внезапно все фонари - одних только витрин с
достатком хватило бы, чтобы в любом месте тротуара читать набранный
нонпарелью текст.
Витрины невольно вызывали любопытство. Ассортимент предлагаемого на
первый взгляд не очень изменился; упаковки с надписями на английском
по-прежнему преобладали. Но названия фирм были уже не те, что пару лет
назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много. Иные из фирм,
располагавшихся и производивших товары в Штатах, давно уже принадлежали
японцам, другие были перекуплены саудянами. С последними получалось и
вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла, предположим,
в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту же
Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения. Этому можно было
только радоваться.
Я продолжал шагать; все вокруг выглядело - ну не то чтобы спокойно,
однако, во всяком случае - обычно. Не было поводов падать на асфальт и
отползать за укрытие. Близился час начала спектаклей; я проходил мимо
открытого после моего отъезда на запад театра на Зубовской площади. Там
давали "Рубаят" по Омару Хайяму. Ставить поэзию на сцене у цас умели уже
давно, к Хайяму же, насколько я мог судить, обращались впервые. Но вообще
из восточной поэтической классики в Москве был поставлен - года два тому
назад, помнится, - и "Гулистан", и "Лейла и Меджнун", и даже "Маснави",
хотя мне, например, всегда казалось, что эта поэма Руми не очень пригодна
для постановки на русских подмостках. Впрочем, как сказано в суре тридцать
третьей "Сонмы", айяте втором: "Поистине, Аллах сведущ в том, что вы
делаете!.."
Немало людей толпилось и у кинотеатра напротив, по ту сторону
площади.
Судя по громадной рекламе, там проходил в эти дни фестиваль фильмов,
посвященных совместной борьбе россиян и мусульман против общих врагов в
разные исторические периоды, начиная от монгольского нашествия и
заканчивая Багдадской войной 2010 года. Фильмы такого типа в последние
годы выпускались во множестве, где-то на подходе были уже и телевизионные
сериалы - на полвека каждый. Деньги на это имелись.
Однако мне надоело топать по асфальту, стало казаться, что воздух на
Кольце тяжел и смраден, а хилые пальмы начали просто раздражать. Мысль о
том, в какую копейку встает гражданам уход за ни в чем не повинными
деревьями с октября по май - с установкой над каждой пальмой купола из
бронестекла с центральным отоплением, раздражала. Но на глупости у нас
всегда сыщутся большие деньги, их только на умные вещи хронически не
хватает.
Интересно; машина должна бы уже обогнать меня. Но ее нет. Что-то
пошло не по плану? Значит, надо его менять...
Приняв такое решение, я, не останавливаясь круто повернул назад,
одновременно проверяя наличие "хвостов". Было вроде бы чисто. Во всяком
случае, я беспрепятственно добрался до кольцевой станции метро и
спустился. Там воздух был чище, чем на улице. На платформе возле колонны
молился дервиш; около него собралась немногочисленная группа молодых
ребят. Милиция в ту сторону не смотрела, поскольку никакого беспорядка не
происходило. Подошел поезд - вполне нормальный, бесшумный, с современной
автоматикой дверей, хотя еще и не сенсорной, как в Токио, допустим, или в
Берлинском метро. Я вошел в вагон; место мне, как старшему, тут же
уступили. Пора было торопиться в гостиницу: там могли ждать меня вести о
Наташе, а еще бы лучше - она сама, так что предостережением Иванова я
решил пренебречь. Достаточно будет, если поведу себя внимательно и
осторожно.
Как сказано в суре "Скот", айяте сто четырнадцатом: "Разве я пожелаю
судьей кого-либо, кроме Аллаха?"
В гостинице ни самой Наташи не оказалось, ни сведений о ней. Зато
грузинский бизнесмен томился в холле, ожидая меня. Он раскрыл мне объятия
с таким видом, словно я был если уж не его братом, то, во всяком случае,
земляком. После обычного обмена приветствиями он сказал:
- Витало батоно, я привез бочоночек вина - того, что ты любил, когда
гостил у нас в давние времена!
- "Саперави"? Неужели? - спросил я радостно (хотя из кахетинских
всегда предпочитал "Цинандали") Он радостно захохотал, хлопая меня по
плечу - этакий типичный базарный деятель с юга, разве что пресловутой
кепочки ему недоставало для полноты впечатления. Зато акцента было в
изобилии.
- Мадлоб, шени кацо, - поблагодарил я. - Давай поднимемся, посидим у
меня, поговорим...
- Ох, - простонал он, - времени совсем нет, поверишь, ни секунды
больше не осталось!
- Секунды не осталось, знаю, - согласился я. - Но час-другой найдется
для друга. Разве нет?
- Все ты понимаешь! - восхитился он, подхватил весьма объемистую
сумку, где и содержался, надо полагать, пресловутый бочонок, и я под
многими внимательными взглядами повел его к лифту. Поднимались молча.
Возле номера задержались на несколько секунд для обычной проверки. Вошли.
Он с облегчением опустил груз на пол. Я тем временем подошел к бару,
взял бутылку, две широкие рюмки, налил. Мы подняли, кивнули друг другу и
выпили - без ветвистых тостов, обычно ассоциирующихся с грузинским
застольем. Он взял из вазы персик, откусил, одновременно обшаривая глазами
комнату.
- Все в порядке, - сказал я. - Итак?
Я чувствовал, что волнуюсь. Вообще мне это не очень свойственно.
