-- Не может!
Ну да, если много миллионов пионеров долгие годы воспитывать на Павлике
Морозове, то появляются такие воинствующие антиподы. Очень симпатичная черта
в девичестве.
-- После разговора он выскочил, как ошпаренный,-- процедила Ленка после
некоторого раздумья.
И на том спасибо.
-- Ражговор был непроштой, Боря,-- Софья Моисеевна неторопливо закурила
и улыбнулась мне на все тридцать два отсутствующих зуба.-- От Фимошки што-то
требовали, видимо вируш. Потому што он жалобно клялшя, што украли... Мне
даже кажетшя, што ему угрожали. Еще он клялшя, што не убивал...
-- Кого не убивал?-- слегка опешил я.
-- Мутанта. Так он шкажал. Я не уверена, што это клишка блатного.
Фимошка утверждал, што это нешшаштный шлушай.
-- Нешша... чего?-- тупо спросил я.
-- Инцидент,-- терпеливо объяснила теща.-- Роковое штешение
обштоятельштв. Я думаю, Фимошка имел в виду оштавшуюшя в Рошшии культуру
вируша, а не шеловека... А в конце он уже пошти кришал, штрашно нервнишал.
Кришал: "Ты шам конокрад пробирошный! Это моя идея!" А потом брошил трубку и
вышкошил жа дверь...
Теща демонстрировала готовность к сотрудничеству, что было непривычно,
а, следовательно, подозрительно. Может, это она? Вроде, уж ей-то точно
незачем, разве что из общей стервозности. Ну да, мстит Умнице за зубы.
Слоняясь по загроможденной квартире, я вышел на балкон. Он был завален
барахлом так, что курить здесь мы теперь сможем только по-очереди. Бедный
Левик, все-таки выкинули его лыжи на свежий воздух. Как и мое альпинистское
снаряжение. Я взял не раз бывшую в употреблении веревку и не испытал
ожидаемых ностальгических эмоций. Что-то меня в ней не устраивало. Никогда я
так веревку не сворачивал. Правда, перед отъездом я был в таком состоянии,
что черт его знает... Но, с другой стороны, не в худшем же, чем когда в
сумерках под дождем, когда мы все-таки спустились, Бизон все восхищался моей
аккуратно свернутой веревкой. Обещал, что в следующий раз вместо венка
положит ее мне на могилу... Кто же это ее развернул, а потом неумело
свернул? После того, скажем, как спустился по ней с балкона? Да кто угодно.
Клуб ходил в горы регулярно и в полном составе. Я бросил веревку и пошел к
Ленке. Она остервенело рубила на кухне зелень.
-- Так их!-- прокомментировал я.-- Изменников Родины. Изрубить в
капусту!
Ленка отшвырнула нож:
-- Дурак! Это действительно они!.. Хоть я и не должна была тебе это
говорить... До завтра не должна была... И если я нарушаю свое обещание, то
это только потому, что ты...
-- Стоп. Говоришь, до завтра? Они что, уже пакуются?
-- Они уже упаковались, потому что завтра переезжают в Рамат-Ган... --
Ленка осеклась и уставилась на меня.-- Н-не может быть... Господи, какая я
дура!.. Нет, все-таки они не могли так со мной поступить!
-- Конечно,-- кивнул я.-- Моральный кодекс исполнителя самодеятельной
песни. Угробить еще пять миллионов евреев это они могли. А соврать тебе --
невозможно и представить! Подумаешь, Рамат-Ган -- Мичиган... Что именно ты
не должна была мне говорить? Подробненько и быстро...
Быстро не получилось, а подробненько -- да. Ленка камлала, как шаман,
все больше впадая в транс. Под рефрен "как же они могли?" выстраивалось
примерно следующее: решив бороться до конца за выживание семьи, народа и
человечества, Ленка, сопровождаемая гудением, руганью и скрипом тормозов,
доехала до Петах-Тиквы и обрушила на Капланчиков свое о них мнение. Первым
обрел дар непечатной речи Сема. Короче, Ленку послали, и она пошла. На
лестнице ее догнала Тамарка и не только извинилась за задерганного переездом
на новую квартиру мужа, но и созналась, что этот дурак стащил вчера по-пьяне
пробирку с вирусом, считая, что продаст его на первом перекрестке и
рассчитается с долгами. Козел, конечно, теперь-то он протрезвел, все понял и
ему стыдно. Вернуть стыдно, а уничтожить жалко. Сейчас его лучше не трогать,
а утром они переедут, Сема успокоится и она клянется, что к вечеру уговорит
его представить все шуткой над Умницей и вернуть пробирку. Только никому не
надо ничего говорить до завтра -- Сема просто не переживет позора. Главное,
не говорить Боре, а то он начнет действовать по уставу и все испортит,
простому что ему просто сложно понять, что люди хоть и делают глупости, но
остаются при этом людьми и друзьями...
Дорога была каждая минута. Я надеялся, что они летят "Эль-Алем", а
значит раньше исхода шаббата не упорхнут. Все-таки сложно в нашем
государстве экспромтом улететь в субботу.
На выезде из города я подобрал Умницу, понуро тащившегося вдоль
дорожной клумбы и предложил ему автомобильную экскурсию. А потом почти всю
дорогу до Петах-Тиквы развлекался, пресекая расспросы о расследовании
вымышленными историями о длинных руках русской мафии, с небывалой
жестокостью расправляющейся с неугодными русскими израильтянами.
Едва мы свернули с Аялона на сороковое шоссе, Умница углядел указатель
на Петах-Тикву и сообразил:
-- К Капланчикам? Есть улики или просто проверка?
-- Есть сведения, что они пакуются.
-- Дай Бог, чтобы это были они!-- прочувствованно вымолвил мой спутник.
-- Почему?
-- Потому что они долго будут искать безопасный способ загнать вирус
какой-нибудь спецслужбе... А вот если такое страшное оружие попало к
каким-нибудь маргиналам... То все.
На что-то он явно намекал.
-- Это к каким же?
-- Например, к сатанистам... Кстати, а что это у тебя Левик ходит с
такой прической?
Действительно, Левик как-то мерзко в последний раз подстригся. Выстриг
широкую борозду от лба к шее. И череп этот... Ничего про него не знаю. Пора
ребенком заняться в конце-концов, а то упустим.
Уже в сумерках мы въехали на безликую окраину Большого Тель-Авива.
Петах-Тиква -- поселение со славным сионистским прошлым и пыльным серым
настоящим города-спутника.
Я звонил, пинал дверь -- соседи даже не высунулись.
-- Нету дома,-- не выдержал Умница.-- Свалили.
-- Далеко не свалят,-- пообещал я.
Умница кисло кивнул, но посмотрел недоверчиво.
Аэропорт уже раскочегарился. Мы прошли все залы с регистрационными
стойками. Ни в одной из очередей Капланчиков не было. Умница приуныл и,
бросив на меня виноватый взгляд, ушел в туалет. Я поизучал расписание --
слишком много возможностей. Прощальный взгляд Умницы мне все больше не
нравился. Я нашел это отродье у ближайшего к сортиру телефона -- он что-то
страстно шептал в трубку по-арабски. Увидев меня, он засуетился и сложил
пальцы в "ОК".
-- Вундеркинд,-- шипел я, оттаскивая его подальше от телефона, который
наверняка уже засекли,-- ты что, считаешь, что я теперь пойду в службу
безопасности сообщать о термосе в багаже Капланчиков?!
Он еще упирался, гад. И отбрехивался:
-- Ты просто не понимаешь, Боря! Я создавал тебе фон... После
предупреждения о бомбе, сделанного на арабском языке, тебя выслушают очень
внимательно... Иди, заяви, что у тебя есть агентурные данные, что в багаже
Капланчиков какая-то бомба... Не говори даже, что она настоящая, в прямом
смысле. Скажи, что в переносном. Ведь после моего звонка они уже будут
суетиться... Что ты на меня так смотришь?!
-- Да так. В переносном смысле.
-- Ну вот. А когда найдешь термос... я уверен, это будет термос, они
его открыть побоятся, так скажешь, что он украден у выдающегося ученого,
который находится тут же, за дверью, и изымешь. А спросят что внутри,
отвечай... ну, не знаю, отвечай -- сперма, тем более она там действительно
как питательная среда используется. Кроличья. Если что-то будет надо
подписать, подпишем... Ну что ты смотришь!? Ты же не скажешь, что там вирус
-- всех же тогда повяжут. И меня, и Капланчиков. А всю вашу семью -- в
карантин.
-- В какой карантин? -- честно изумился я такому откровенному скотству.
-- Ну-у, я думаю, как минимум, в трехмесячный,-- безмятежно ответил
он.-- Я же не смогу взять на себя такую ответственность -- утверждать, что
он может быть короче... Поэтому для всех нас, нормальных людей, будет лучше,
если ты пойдешь и исполнишь свой долг в целом, по большому счету. А детали
-- кому они нужны?..
Собственно, логики здесь было не меньше, чем скотства. Конечно, я бы из
принципа предпочел действовать любым другим способом, но другого не было.
Поначалу все шло по сценарию "выдающегося ученого". Не задавая лишних
вопросов, Капланчиков, со всем немалым багажем, сняли с монреальского рейса.
Увидев меня, Сема просипел: "Дура!.. Обе дуры!" Меня это почему-то не
обнадежило.
Шмонали их долго и обстоятельно. Нашли около пятидесяти тысяч
недекларированных долларов. По-моему, ребята продешевили. Зато до чего
оперативно! Даже слишком... Собраться и улететь за двенадцать часов -- это
еще куда ни шло. Но за это же время найти покупателя, который найдет в
шаббат наличку и уже после этого собраться и улететь... слишком круто для
работников упаковочной фабрики, тут Ирочка права. Так стремительно продавать
вирус -- слишком большой риск. Не для этой парочки. Эти бы думали,
сомневались, нащупывали...
-- Где термос, Сема?! -- тихо сказал я ему по-русски.-- Скажи где, и я
попробую тебе помочь.
Он сокрушенно махнул рукой:
-- Эти две дуры -- моя и твоя... Мы купили билеты еще месяц назад, это
легко проверить, правда? Не сложилось у нас тут, ты же знаешь... Ну и
обычные дела... брали ссуды, давали гарантов... Короче, сожгли все мосты. И
в последний момент Ленка на нас наезжает с этой ахинеей... Объяснить ей
ничего невозможно.
Здесь я не удержался от кивка, а он, ободренный, продолжил:
-- Ну пойми, восемь часов до вылета, пять часов до такси, а тут такая
лажа, ни за что, ни про что... Я психанул. А Тамарка испугалась, что ты
заведешься, вылет перекроешь, а там что-то из наших дел вылезет и...
долговая яма. В общем, решила выиграть время, дура. Ленка, мол, никогда
обещания не нарушит... Теперь-то все и вылезет. А так бы улетели...
-- Да-а,-- протянул я разочарованно, потому что он очевидно говорил
правду.-- Не держи на меня зла, Сема. Я, в общем, человечество спасал.
Может, еще обойдется... вас пока только до следующего рейса задержали.
-- Ты-то что... Это Тамарка -- дура, да еврейское счастье... До завтра
уже ничего не летит, а утром из-за этих долларов начнут наводить справки,
что-то вылезет...
Ну что, билеты действительно были взяты за месяц, что хоть и не
исключало возможности кражи термоса, но... это явно не они.
Умница метнулся ко мне с протянутыми руками:
-- Ну?! Где?.. Почему так долго? НЕТУ?!
-- Нету,-- согласился я.
-- Почему?!
Я объяснил:
-- Ленка -- дура, да еврейское счастье.-- И объявил:-- Завтра утром
сделаешь официальное заявление в полицию.
Всю обратную дорогу выдающийся ученый ныл, что его посадят за
нелегальный перевоз особо опасной инфекции и грубо льстил моему полицейскому
самолюбию, уверяя, что если кто-то и сможет найти вирус, то это буду только
я. И даже позволял себе гнусные намеки, что если это могут быть и члены моей
семьи, и в моих интересах не выносить сор из избы.
Лишь у Мевассерет-Циона Умница смирился с судьбой и потребовал, раз
так, завезти его в центр Иерусалима, чтобы последнюю ночь на свободе
провести, как положено свободному мужчине, вернувшемуся на любимую родину в
недобрый для него час. Бюджет на это мероприятие он определил в двести
шекелей, которые тут же стрельнул у меня.
7. Жить хочешь?
