уезжал в город - на службу. А последний год, когда он особенно плохо себя
чувствовал и не всегда мог совершать священнодействие, то приглашал в свою
домовую церковь петербургских священников: отца Андрея со Смоленки, отца
Олега из храма Симеона и Анны и других, - и слушал их богослужение, просто
молясь...
Он и на Казанскую собирался служить: всенощную - в Казанском соборе, а
литургию: в Князь-Владимирском... Да смерть не позволила...
Валентина Сергеевна:
- Главное, чему учил нас владыка, - это по слушанию. Я хочу рассказать
один случай, который может быть, лучше всего покажет, что такое послушание и
какова была молитвенная сила владыки.
Как-то раз он благословил меня купить пять саженцев яблонь для нашей
дачи. Я поехала со своим родственником на рынок, а там - изобилие! Один сорт
лучше другого. Выбрала я пять деревец, а дядя Сеня меня уговаривает: "Купи
еще, смотри, красота какая, не пожалеешь!" Мялась я мялась, но всетаки
поддалась на уговоры, купила и шестое. Посадили мы саженцы. Прижились они
хорошо, в рост пошли, листики выпустили... А тут и владыке пришло время
приезжать. И вдруг шестая яблонька возьми да и засохни, да так, что
коричневая вся стала, страшная... Матушки меня уговаривают: "Выкопай ее,
владыка приедет - осерчает!" Но у меня были свои соображения. "Нет уж, -
думаю, - сначала покаюсь..."
Приехал владыка и тут же-к засохшему деревцу: "Это что такое?!" Ну, я
ему все как есть рассказала: "Теперь, владыко, я ее выкопаю..." А он мне:
"Запиши-ка лучше в свою тетрадочку, что значит не слушаться духовного отца!
А яблоньку эту не тронь, только каждый день поливай", - и перекрестил
деревце. И что бы вы думали? Отошла наша яблонька. На других уж листья с
ладонь были, а эта только-только почки начала раскрывать, но - выжила! И
перезимовала, и плодоносить в срок стала... Вот и в этом году она вся-вся
усыпанная яблоками стояла. А мы с тех пор так ее и зовем - "яблоня
непослушания".
Надежда Михайловна:
- Дорого нам обходилось непослушание владыке. Помню, как-то нам
предложили бесплатные двухдневные путевки в Москву. Мы, конечно,
обрадовались: к преподобному Сергию Радонежскому съездим! Пришли за
благословением. А дело было Успенским постом. Владыка же очень не любил,
если в праздники или в пост люди отправлялись в дорогу. Вот он и говорит:
"Нечего в пост разъезжать. Благословить не благословляю, но если хотите -
езжайте сами". Мы подумали-подумали - да и поехали: мол, к угоднику Божиему
собрались, не за чем-нибудь! И как же .сложилась наша самочинная дорога?
Ночью произошло крушение поезда, идущего впереди нашего. Мы едва на
него не наскочили. Стояли долго, съели все запасы, проголодались. Приехали в
Москву только в воскресенье, и почему-то в тот день не только промтоварные,
но и продовольственные магазины не работали. С большим трудом нашли дежурный
гастроном, а там и купить-то по случаю поста нечего. Запаслись булками и
лимонадом (долго мы потом на них смотреть не могли!) да и домой собрались. А
до Самары поезд опять двое суток тащился. Еле живые приехали...
Валентина Сергеевна:
Да, велика была сила владыкиного благословения и его молитвенный дар.
Многих спасла его молитва. Он и меня излечил, хоть я и врач. Я тогда сильно
заболела. Доктора определили бронхоэктазы и постановили немедленно удалить
часть легкого. Я, конечно, скорее к владыке: соглашаться ли на операцию? А
он говорит: "Нет, не надо. Возьми-ка лучше отпуск, посиди дома. Матушка
будет тебе томить овес, а другого ничего не ешь", - и перекрестил мне
легкое. Я так и сделала. И вот вижу я сон: будто служит наш владыка с двумя
архиереями; в центре стоит красивый, высокий архиерей в белой одежде. К
нему-то обращается мой духовный отец и просит: "Владыко святый, помоги ты
ей!" - и как бы подтягивает меня к алтарю... Мне еще во сне легче стало, а
потом все лучше, лучше - и я совсем выздоровела, так, что медики и поверить
в такой исход не могли.
Надежда Михайловна:
А помнишь, как у нас учительница одна, атеистка, почти что ослепла? Она
уже и в школе преподавать не могла из-за зрения, кое-как зарабатывала на
хлеб в красном уголке... Врачи говорили, что если она срочно не сделает
операцию, то и второй глаз потеряет! И вот кто-то посоветовал ей сходить к
митрополиту Иоанну. А наш владыка всех принимал: и верующих, и ищущих, и
атеистов... До семидесяти человек за день! С каждой старушкой поговорит...
Вот и эту учительницу принял приветливо, благословил ее, перекрестил глаз и
- в скором времени все рассосалось! Это в 78-м году было - не то время,
чтобы о церковном врачевании рассказывать. Вот она и пояснила изумленным
врачам: сладкий чай, мол, в глаза капала - тем и вылечилась. В школе ее на
работу восстановили. А к нам она пришла с большим букетом белых цветов и все
повторяла: "Какие вы счастливые, что такого человека знаете!" Стала владыку
благодарить, а он ей в ответ: "Ты не меня - Бога благодари, да не отходи от
Него, а то хуже может быть..."
Через владыкины молитвы многие к Богу пришли. Взять хоть Валентина.
Жена у него верующая была, но как ни билась, как ни объясняла ему про Бога,
про веру - ничто его не пронимало. А тут он как-то права потерял, переживал
сильно. Жена ему и говорит: "Вот, смотри, я сейчас владыке позвоню, попрошу
его помолиться о пропаже - и все будет хорошо". Позвонила. И тем же вечером
права Валентину прямо домой принесли... И эта-то молитва помогла ему обрести
веру!
Валентина Сергеевна:
Да, владыка даже в малых желаниях утешить умел. Я вот очень скорбела,
что у меня голоса нет. Все подруги за клиросом поют, одна я в сторонке
стою... Я уж и Божией Матери перед иконой "Всех скорбящих радосте" молилась,
и Надя за меня просила: "Пустите ее, владыко, за клирос. Она за моей спиной
постоит, так ее и не слышно будет..." Но владыка решил иначе и взялся сам
обучить нас пению:
меня, Надю и еще одну девушку - Тоню Коржаеву, она сейчас в Пюхтицах...
Учитель он был строгий: не дай Бог, если мы на полтона ниже или выше
возьмем! И репертуар владыка тоже ревниво отслеживал. В праздники не
благословлял знаменных распевов, зато в пост, напротив, любил простое,
строгое пение... Так и учил нас сам, вместо регента. Ну, Надю-то голосу
учить не требовалось (у нее прекрасный сопрано), а со мной мороки много
было. Но по молитвам владыки даже я запела!
Вообще владыка очень любил на спевки хора приходить. Слушал, делал
замечания. Регентам это признаться, не очень-то нравилось. Но это тогда... А
когда владыка уехал из Самары и перестал тревожить их своими визитами,
тут-то они и восскорбели, что больше-то никому до них и дела нет: что они
поют и как поют...
А в связи с пением владыка преподал нам еще такой урок. Когда меня
взяли в хор, я от радости все его спрашивала: "Ну как? Хорошо ли мы спели?"
А он отмахивался: "Спели и спели." Никогда не хвалил Наоборот: говорил, что
если петь и думать про собственный голос - так лучше в оперный театр идти, а
вот если петь и молиться - то и в голову не взбредет спрашивать, хорошо или
плохо у тебя получается... Но как-то раз пели мы, как сейчас помню, "Чертог
Твой..." - и, должно быть, тронули этой молитвой сердца наших прихожан. Во
всяком случае старушки впереди шептались между собой: "Ну, прямо как ангелы
поют!" Мы это слышали. Но слышал и владыка. И вот закончилась служба,
владыка взошел на амвон и, обращаясь прежде всего к тем старушкам, произнес
проповедь. "Вы зачем у ближних дар отнимаете? - говорил он. - Похвалили их
здесь, на земле, - вот и вся им награда. А что они услышат на небесах? Об
этом надо думать!"
Мы потом подошли к владыке, плачемся: "Зачем же вы, владыко, о нас при
всех-то говорили? Неудобно!" А он поясняет: "Да потому, что вы не умеете
правильно к похвальбе относиться. В этом вы должны уподобляться мертвецам.
Вот придите на кладбище да обругайте покойников - что они вам ответят? Или
начните хвалить - все равно не услышите ни звука. Вот так же должны
поступать и вы..."
Владыка всем нам в свое время и "книжечки совести" раздал, повелев:
"Пишите в них только свои согрешения, а ничего хорошего про себя не пишите".
Нельзя сказать, чтобы владыка был с нами строг. Он был строг с нашими
согрешениями. Но больше всего он был строг к самому себе.
Он не дозволял себе никакой "роскоши", хотя по нашим понятиям это и
роскошью-то нельзя было назвать. Он вообще ничего лишнего не любил. Если
скапливалась какая-то денежка - тут же тратил ее на церковные нужды.
Надежда Михайловна:
- А свою пенсию он никогда и в руках не держал. Благословил меня ее
получать: "Тебе, - говорит, - Надежда, виднее, кому ее раздать. - Я в
Самарской епархии бухгалтером работаю. - Кто придет из нуждающихся - тому и
дай". Я так и поступала.
Валентина Сергеевна:
Он и в Петербург-то ведь с чем приехал? С тканью! Чтобы сразу же начать
обшивать открывающиеся храмы, как в Самаре. "Новые-то храмы голенькие,
бедненькие, - говорил, - им помочь надо". Сразу же благословил открыть
пошивочную мастерскую, чтоб недорого обходилось облачение... Но нередко он
просил нас шить и вовсе за бесплатно. "Этим деньги взять негде, - пояснял
владыка, - так вы уж им помогите".
А сам-то в каком облачении ходил! Не на службах, а в быту. На даче у
него до того штопаный-перештопанный подрясник был, что мы без конца его
уговаривали поменять - к Вам-де, владыко, люди духовного звания приезжают,
неудобно перед ними, что о Вас подумают?! Но он никак не соглашался на
новый. И тогда мы решились сами сшить ему подрясник. Сшили. И уж совсем было
собрались старый сжечь, да в последний момент почему-то передумали и только
подальше упрятали. И вот приезжает владыка: "Где мой серый подрясник?" Мы
объясняем: так мол, и так, вот Вам новый, а тот совсем плохой стал. мы его
выбросили... Как тут осерчал наш владыка! Ругает нас: "Да как вы могли! Без
благословения? Самовольно?" Так и не согласился даже примерить наш подарок.
Пришлось доставать из тайников прежний. Но он никак не мог успокоиться и все
повторял: "Что ж с того, что он заштопанный? Главное, что чистый, и дырки
все залатаны! Вон митрополит Мануил - он до конца дней сохранил подрясник, в
ко тором его постригали! А вы меня в роскошь затягиваете!"
За роскошь и расточительство он воспринял и нашу просьбу купить на дачу
шифоньер - чтобы было куда одежду вешать. Деньги на него были, дело
оставалось только за благословением. Но владыка - ни в какую: "Экие вы!
Шифоньер я вам и сам смастерю. А деньги бедным должны пойти!" Так сам и
смастерил нам шкаф для одежды, пластиком отделал, красиво получилось!
Владыка очень любил пилить, строгать... На даче он все отпуска за
столярным станком проводил. И все молодых батюшек хотел к этому ремеслу
приучить... Изготавливал всякую утварь и мебель: и аналойчики, и полки, и
книжные шкафы... Две тумбочки мы даже сюда с собой в Петербург привезли ...
У владыки вообще было много талантов. Ко всему прочему он еще хорошо
разбирался в живописи, в иконописи, мог сам с натуры нарисовать человека, и
потому, должно быть, дозволял себе и с художниками поспорить.
Как-то на Дмитрия Солунского у нас в Самаре сгорел Покровский
кафедральный собор. Причем, что удивительно: огонь дошел до самой могилки
владыки Мануила, но там и остановился. Так вот: после пожара храм, конечно,
начали восстанавливать, ну и, разумеется, расписывать. Взялся за это
художник Василий (фамилии, к сожалению, я сейчас не вспомню). И вот владыка
