выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой
и сгинул. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в
одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке, а рядом со мною
сидел на корточках Сур.
Пришельцы
Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой
зеленый ящичек. Уложил, застегнул "молнию" и спросил:
- Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул: лучше.) Замечательно!
Я ведь хочу тебе добра, а сейчас открываются блестящие возможности для
тебя...
Я снова кивнул. Я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая
статуя, что ставят в парках. Сурен Давидович это заметил и прихлопнул
ладонями - верный признак удовольствия.
- Скажи, ты понял насчет пришельцев?
- Не понял.
- Опять не понял! Спроси, я объясню... Не понимает! - Он пожал
плечами.
- Конечно, - сказал я. - Если я придумаю, будто я - не я, а вовсе
киноартист или Петр Первый, вы тоже не поймете.
Тогда он мне и объяснил сразу все. Ну, вы знаете. Как они выдумали
машинки для записи сознания, стали бессмертными, а их тела умирали, И
поэтому они двинулись в Космос за телами. Он сказал, что корабль
Десантников совсем маленький. В него помещается несколько сотен
кристаллических записей размером с крупнокалиберную пулю. В большом же
корабле, для переселенцев, их помещается несколько миллионов, и такие
корабли спустятся на Землю. Они так уже делали много раз - захватывали
чужие планеты. Без выстрела. Они просто подсаживали в каждого "дикаря"
сознание одного из своих. Для Земли приготовлено как раз три миллиарда
кристаллических записей. По количеству людей.
Не путайте мои приключения со Степкиными. Он уже знал про "вишенки",
а я - нет. Сурен Давидович называл их "Мыслящими". Он говорил, говорил...
Может быть, пришельцу, который сидел в его мозгу, хотелось выговориться. Я
слушал и с жуткой ясностью представлял себе зеленые корабли, летящие в
черной пустоте. Не такие, как десантный, - огромные. Они расползались по
всей Галактике, без экипажей, без запасов воды и пищи. Даже без оружия.
Только у Десантников было оружие. А большие корабли шли, набитые
кристаллическими записями, "Мыслящими" этими, как мухи, несущие миллионы
яичек. Корабль Десантников отыскивал для них подходящую планету, спускался
и выбрасывал "посредник". Понимаете? Некому было даже выйти наружу.
Вылетал робот и неподалеку от корабля оставлял замаскированный
"посредник". У нас его замаскировали под пень. И первый, кто случайно
подходил к нему, становился первым пришельцем. Как этот несчастный заяц.
Он просто подскакал к "посреднику", и - хлоп! - в него пересадили
кристаллическую запись Десантника девятого разряда. Он стал одним из
Девятиугольников. А под утро на пень набрел Федя-гитарист.
"Так был я всюду - везде, - слышал я странную, слитную речь. -
Тысячелетия мы шли по Космосу. Сотни, сотни, сотни планет!"
Потом он замолчал, а я сидел съежившись, и было очень холодно. Озноб
вытекал из меня в жаркий, стоячий воздух оврага. Я знал, что вокруг тепло,
и ощущал теплую, твердую поверхность, на которой сидел, и теплый, плотный
песок под ногами, и жар, излучаемый кораблем. Но я замерзал. У меня в
глазах был черный, огромный, ледяной Космос, и в нем уверенно ползущие
огни кораблей. С трудом я пошевелил губами:
- Какой у вас вид на самом деле?
Он сказал:
- Тебе будет непонятно. Нет "на самом деле".
Я пожал плечами и спросил:
- Как вас зовут?
- Квадрат сто три. Такие имена у Десантников. "Квадрат" - я Десантник
четвертого разряда. "Сто три" - мой номер в разряде. Квадрат сто три.
- А настоящего имени у вас нет?
- Мы служим Пути. Наша работа - готовить плацдарм для больших
кораблей. Они приходят - мы уходим. Пятьсот - семьсот тел, которые мы
временно занимаем, освобождаются, и их берут переселенцы. Мы уходим
дальше, высаживаемся на другой планете, с иными языками, на которых нельзя
произнести имени, свойственного предыдущей планете...
- Погодите, - сказал я. - У вас что, нет своего языка? Есть? А как
вас звать на вашем языке?
- Квадрат сто три. Объясняю тебе: я - Десантник. Мы не носим
настоящих имен.
- Погодите... На своей планете тоже?
Он хрипло рассмеялся.
- Когда наступит ночь, посмотри вверх. Выбери любую звезду и скажи
нам: "Это ваше солнце!" Мы ответим: "Может быть".
Я почему-то кивнул, хотя и не понял его слов. Потом все-таки
переспросил, почему любая звезда может оказаться их солнцем.
- Мы не знаем, откуда начался Путь, - ответил он.
- Не знаете? Как это может быть?
- Космос огромен. Путь начался, когда звезды еще были иными. Путь
велит нам смотреть вперед.
Он говорил равнодушно, будто о гривеннике, потерянном из дырявого
кармана, и меня это поразило. Сильнее всего остального. Я получил масштаб
для сравнения: планета дешевле гривенника! А я? Наверно, как гусеница под
ногами. Захотели - смахнули с дороги, захотели - раздавили. И не захотели,
а просто не заметили. Разве мое тело им понадобится под Мыслящего.
И я замолчал. Хоть режьте, буду молчать и все равно удеру. А если вы
захватите всю Землю, уйду на край света, и вы до меня не доберетесь.
Так я решил и повернулся спиной к Квадрату сто три. Больше я не звал
его Суреном Давидовичем. Баста.
Он заговорил снова - я молчал. Но тут прикатился заяц Девятиугольник,
вереща Нелкиным голосом:
- Дрянь, дрянь, собака! Понимает о себе много! Уф! Она околачивается
у прохода, Квадрат сто три.
Квадрат быстро пошел наверх. Я выждал минуту. Заяц опять таращился на
меня и подпрыгивал. А когда я встал и попробовал уйти, корабль ослепил
меня лучом. Заяц предупредил:
- Сидел бы ты, щенок... Лучемет головешки от тебя не оставит...
Я сел и на всякий случай прижался спиной к кораблю - туда луч не
достанет... Я помнил, как Девятиугольник требовал, чтобы меня пристукнули.
Все-таки я хотел жить и выбраться отсюда.
А заяц тряс ушами - смеялся.
...Я закрыл глаза и вообразил, будто сплю, лежа в своей кровати у
открытого окошка. Сейчас зазвонит будильник, я проснусь, мать накормит
меня завтраком. Пойду в школу, высматривая по дороге Степана, а на
ступеньках универмага будет совершенно пусто, и сегодняшний день ничем не
будет отличаться от всех весенних дней.
- Собака ушла, - сказал заяц. - Квадрат сто три возвращается. - Он
подпрыгнул несколько раз, все выше и выше, и начал расписывать, какая
страшная была собака.
В породах он, понятно, ничего не смыслил. По описанию получалось -
дог. Огромная, с короткой шерстью, светло-серая. Морда квадратная, тупая.
Хвост длинный, юный, как змея, - тут зайца передернуло. Я злорадно
спросил:
- Боишься собак, гаденыш?
Вернулся Квадрат сто три, прогнал зайца на патрулирование. А мне
приказал:
- Алеша, твой микрофон! - и подставил руку.
Я выплюнул в нее "слизняк". Квадрат сто три небрежно опустил его в
карман и пошел следом за зайцем. Я не мог удрать, для того у меня и
отобрали эту штуку - она служила пропуском в "зону". Остался в проклятом
пузыре и мог молчать, сколько мне было угодно.
Допрос
Я отполз от корабля, забился в моховые кочки под откос и там лежал.
Слышал, как вернулся Квадрат сто три. Потом ухо, прижатое к земле, уловило
чужие шаги. Они дробно простучали по откосу и стихли поблизости. А мое
тело отказывалось двигаться. Веки не хотели подниматься... Решайте свои
дела без меня, я полежу, здесь мягко. На свете два миллиарда больших
людей. Что вы привязались, почему я обязан заботиться и где это сказано,
что один мальчишка на огромной Земле обязан и должен? У вас армии, ракеты.
Кидайте сюда ракеты, и пусть все кончится, я согласен. Не хочу
подниматься.
...Еще шаги. Что-то тяжело ударилось о землю. Потом голоса. Опять
Киселев - Угол третий! Он говорил где-то поблизости...
Пусть. Меня это не касается. Слышать не хочу их разговоров. Я один,
мне еще четырнадцати нет, сопротивлялся я. И вдруг над лесопарком затрещал
самолетный мотор. Звук приблизился, стал очень сильным, загрохотал и
умчался.
- Зашевелились...
Это сказал плотный человек, седой, важный. В Тугарине я его никогда
не видел. Он восседал на плите корабля, подтянув на коленях дорогие серые
брюки, а пиджак держал на руке. Рядом примостился Федя-гитарист. Вертя
головой - шнур бластера, видимо, резал ему шею, - он проговорил:
- Еще девяносто пять минут. Придется драться, Линия восемнадцать?
Седой неторопливо ответил:
- Потребует служба - будем принимать меры. Решим вопрос. - Он выпятил
губы и искоса взглянул на Киселева. - Самочувствие-то как, Угол первый?
Я подумал, что Линия - большой начальник у Десантников и путает их
имена. Наш завуч, например, старается каждого ученика звать по имени и
всегда путает. Но Киселев не поправил седого. Пожал плечами и стал
отряхивать песок с брюк и рубашки.
- Да-а, начудил Угол третий, начудил... - сказал седой.
- Отличный, проверенный Десантник, - вступился Киселев. - Это
обстановка. Абсолютно!
- Мне адвокатов не надо, Угол первый, - сказал седой. - Утечка
информации, - он загнул толстый палец, - утрата оружия да еще история с
Портновым. Мало? О-хо-хо... За меньшее Десантников посылают в распылитель!
Я даже заморгал. Утечка информации - понятно, Анна Егоровна доехала
до района. Вот почему самолеты летают, у-ру-ру! Оружие - тоже понятно. Это
бластер, который мы увезли из подвала и который сейчас лежит у самого
входа в "зону". Какая-то "история с Портновым" меня не интересовала. А вот
почему Киселев сменил номер?..
Я еще посмотрел, как он счищает песок с левого бока, и чуть не
захихикал. "Вот что ударилось о землю, пока я лежал. Киселев падал, когда
в нем сменяли Мыслящего... А-а, зашевелились-то вы, гады! Угла третьего
сменили. Начудил, говорите?"
- Ты не паникуй, - говорил седой. - Пока мы на высоте, на высоте... И
Угол третий не одни ошибки допускал. Скажем, для меня подобрал подходящее
тело - вполне осведомленный экземпляр.
- Угол третий - проверенный Десантник, - снова сказал Киселев. -
Внимание, блюдца!
Они вытянули шеи, прислушиваясь. Кивнули друг другу и отбежали на
несколько шагов, едва не наступив на меня. Я упрямо лежал.
Корабль громко зажужжал и приподнялся над песком. Я увидел круглый
след плиты на песке. Он быстро светлел - песок впитывал воду, выжатую
весом корабля на поверхность. Та-ших-х!.. Округлое, плоское, радужнее тело
вырвалось из-под плиты и унеслось в зенит. Наверху громко хлопнуло,
мелькнул клочок голубого неба, и пелена, одевающая зону, опять закрылась.
А корабль уже стоял на месте. Через две-три секунды все повторилось:
корабль приподнимается, вылетает радужная штука, корабль опускается. Когда
унеслась с шипением третья штука, Киселев закрыл глаза и прислушался.
Доложил:
- Расчетчик еще думает, Линия восемнадцать.
Тот важно ответил:
- Добро! Пока с этим побеседуем, м-да... - и показал на меня.
- Мальчик, встань! - приказал Киселев.
- Ну, чего? - проворчал я и уселся, поджав ноги.
Они вдвоем сидели на опоре корабля, а я - на кочке, в пяти-шести
шагах от них.
Седой заговорил наставительно:
- Расчетчик обдумал твою судьбу. Решил тебя помиловать, м-да...
Будешь находиться здесь. Чуть не то - сожжем. Понял?
Я промолчал. Седой грузно наклонился ко мне:
- Вот что, Алексей. Где ты бросил оружие? Ты не притворяйся, дельце
