соответствовали потребностям Лаваллета. Сэвидж, тот был просто само
совершенство, за исключением того, что не привык к коврам кабинетов
промышленных воротил Америки.
Этот факт стал очевиден сразу, как только Сэвидж, с головы до ног
обвешанный разного рода снаряжением, попытался войти к Лаваллету. Дверной
проем, правда, он сам-то преодолел, но его винтовка, наискось и низко
повешенная через плечо, сеткой зацепилась за дверную ручку. - Ух! - прежде
чем рухнуть, ухнул Сэвидж. Приземлился он на крестец. Набитые патронташи,
крест-накрест пересекающие грудь, лопнули. Их содержимое, подскакивая, как
мраморные шарики, россыпью разлетелось по полу. Из сапога вывалился складной
нож. С пояса сорвался пакет с НЗ.
Лаваллет тихо застонал. Может, лучше все-таки принять предложение ФБР?
Брок Сэвидж, придавленный весом почти сотней футов жизнеопасного
оборудования, силился встать на ноги. Отчаявшись, он стряхнул с себя
патронташи и винтовку. После этого стало совсем просто.
- Полковник Сэвидж прибыл по вашему приказанию, сэр! - рявкнул он,
втаптывая в дорогой ковер галеты и шоколад из неприкосновенного запаса.
- Не надо кричать, Сэвидж, - сказал Лаваллет. - Поднимите свое
снаряжение и садитесь.
- Никак нет, сэр, это никак невозможно.
Лаваллет вгляделся повнимательней и понял, что если Сэвидж сядет, то
чайник, пакеты с НЗ и прочие, свисающие с пояса предметы погубят его,
Лаваллета, кожаное испанской работы кресло.
- Хорошо. Стойте. Я объясню вам положение и суть ваших обязанностей.
- Не трудитесь, сэр. Я читаю газеты.
- В таком случае вы понимаете, что ранивший меня киллер, этот сумасшедший
"зеленый", Римо Уильямс, непременно явится по мою душу еще раз.
- Мои люди и я, мы готовы. Пусть только сунется, мы мигом возьмем его в
плен!
- В плен не нужно. Мне нужно, чтоб вы его убили. Понятно? Если б я хотел
его захватить, тут кишмя кишели бы ребята из ФБР. Мой "дайнакар" требует
большой секретности. Его охрана, кстати, тоже входит в ваши обязанности.
- Есть, сэр.
- И будьте любезны, прекратите отдавать честь. Это не военная операция.
- Что-нибудь еще, мистер Лаваллет?
- Да. Выбросьте прочь эти идиотские пакеты с НЗ. В "Дайнакар индастриз"
имеется превосходная столовая по сниженным ценам. Надеюсь, вы и ваши люди
будете питаться там.
- Есть, сэр.
- В зале для обслуживающего персонала, разумеется.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
- Расскажи мне о маме.
- Слушай, сынок, я уже три раза рассказывал.
- Расскажи еще, - попросил Римо Уильямс.
Он сидел на гостиничной кровати, следя глазами за каждым движением
человека, который оказался его отцом. Его мучило странное, смешанное
ощущение чего-то далекого и близкого одновременно. Отец, только что
переговорив по телефону, сейчас искал свежую рубашку.
- Идет. Но смотри, в последний раз! Твоя мать была замечательной
женщиной. Доброй и красивой. И еще умной. При благоприятном освещении она
казалась двадцатитрехлетней даже когда ей было сорок три.
- Как она умерла?
- Это было ужасно, - ответил стрелок. - Скоропостижная смерть. Только
что весела и румяна - и через минуту мертва.
- Сердечный приступ? - предположил Римо, и стрелок кивнул в
подтверждение.
- От горя я потерял разум, - сказал он. - Вот почему уехал из Ньюарка и
вынырнул здесь.
- Ты не сказал мне, почему вы оставили меня в сиротском доме, когда я был
маленький.
- Видишь ли, мы с твоей матерью никак не могли ужиться. Старались, но не
могли. Ты ведь знаешь, как это бывает. Мы развелись. Ты остался с ней.
Понимаешь?
- Да, - произнес Римо.
В вечерних сумерках отцовские глаза, казалось, еще сильней напоминали его
собственные. Такие же темные, как у самого Римо, не отражающие свет,
тусклые. Мертвые глаза.
- В общем, знаешь ли, в те времена разведенной женщине было непросто
одной с ребенком. Все ее осуждали. Соседи, родственники - никто не хотел с
ней знаться. И она решила в конце концов, что для тебя будет лучше пожить с
монахинями. Я был в ярости, когда узнал об этом, но если бы я приехал
забрать тебя, это выглядело бы как упрек твоей матери, будто она не может о
тебе позаботиться. Поэтому я оставил тебя там, где ты был, хотя сердце мое
разрывалось от горя. Я, видишь ли, понял... понял, что лучше не оглядываться
назад.
- Пожалуй, - согласился Римо. - А у тебя есть ее фотография? Иногда я
стараюсь представить себе, какой была моя мать. Маленьким, когда не спалось,
я представлял себе разные лица.
- Вот как? - сказал стрелок, надевая пиджак. - И как же она, сынок,
по-твоему, выглядела?
- Как Джина Лоллобриджида. Я однажды видел ее в кино. Всегда хотелось,
чтобы мама была похожа на Джину Лоллобриджиду.
- Это потрясно, сын. Просто с ума сойти. Твоя мать и впрямь была на нее
похожа. Как две капли воды. Наверно, ты ясновидящий или что-то вроде.
Римо поднял глаза:
- Ты куда-то идешь?
- Да, у меня дела, знаешь ли. Делишки.
- Я с тобой.
- Послушай, парень. Это очень здорово, что мы с тобой встретились и нашли
друг друга через столько лет, но никак нельзя, чтобы ты повсюду ходил за
мной. Лучше отдохни. Я вернусь через часок. Ты пока перекуси, поспи, один
или с кем-нибудь, идет? Или потренируйся. Именно! Лучше всего -
потренируйся. Потому что когда я вернусь, ты покажешь мне, как ты все это
выделываешь - с беготней по стенам, драками и прочим, О'кей?
И дверь захлопнулась прямо в обиженное лицо Римо.
Стрелок, спустившись на лифте в гостиничный гараж, завел машину и
направился на окраину Детройта.
- Черт! - громко сказал он самому себе. - Вот это дела.
Он зажег сигарету, с отвращением ощутив во рту ее кислый вкус. От парня
надо как-то отделаться. Чего ему не хватает, так это обзавестись перезрелым
сыночком, который беспокоится о своем папочке. В его-то годы! Может,
подождать немного, пока Римо не научит его своим фокусам? Он называет их
Синанджу. Черт его знает, что это за Синанджу такое, но учиться никогда не
поздно. Особенно если на пользу дела. Так что, может, надо сначала повысить
профессиональную квалификацию, а потом одной прекрасной ночью дождаться,
когда парень заснет, всадить ему пулю в лоб и сделать ноги.
Это один вариант. Есть еще другой. Не возвращаться сейчас в гостиницу, и
все, пусть этот Римо ищет его. Но, впрочем, он ведь уже находил его.
Синанджу не Синанджу, а кажется, он умеет делать штуки, которые нормальным
людям не по зубам. И старый китаец, кстати, тоже, а тому не меньше
восьмидесяти, это как пить дать.
Интересно, какого черта этот китаец ходит за мной по пятам? - подумал
стрелок. На квартире Мэнгена - раз, на демонстрации "дайнакара" - два, при
покушении на Миллиса - три. А все потому, что заказчик настоял разослать по
газетам это дурацкое послание в защиту природы. Это было глупо и
непрофессионально" но куда денешься: кто платит, тот заказывает музыку.
Однако старый козел в этой музыке - явно лишняя нота.
Сегодня днем он уже попытался смыться, когда оставил их драться на крыше.
Но, отъезжая со стоянки, заметил, что паренек спускается по стене, как паук,
и бежит за ним.
Он поддал скорости до 75 миль в час, потом, выехав на скоростное шоссе,
решил, что свободен, и сбавил до 65. И тут вдруг распахнулась правая
передняя дверца его машины.
Он нажал на газ и резко крутанул вправо, надеясь, что дверь захлопнется.
Не тут-то было.
- Эй, покрепче держи руль! - крикнули ему - это и был тот парень, Римо.
Он бежал бок о бок с машиной, держась за дверцу, а потом впрыгнул на
пассажирское ме-сто, захлопнул за собой дверь и утешил: - Не беспокойся,
отец. Я в порядке.
От одного воспоминания об этом у стрелка пересыхало во рту.
Да, так просто от этого Римо не избавиться. По крайней мере, пока.
Пожалуй, чтобы выжить, лучше всего будет ему подыгрывать.
А что если паренек прав? Если он и вправду его сын? В принципе это не
исключено. Парень, умеющий бегать наперегонки с автомобилем, имеет право
быть тем, кем вздумается.
Римо Уильямс сидел в темноте гостиничного номера, которая для его глаз
была не совсем темнотой, а чем-то вроде сумрака.
Об этой способности глаза привыкнуть к отсутствию света он теперь даже не
думал, принимая ее как должное. Между тем, в отличие от зрительных органов
обычных людей, зрачки его не просто расширялись, чтобы захватить побольше
наличного света. Нет, они занимались тем, что Чиун однажды назвал
"выуживанием света". Римо каким-то таинственным образом научился этому, но
как - рассказать бы не смог. В общем, его глаза выискивали лучистую энергию
там, где ее, казалось бы, совсем не было, и видели даже в кромешной тьме.
Может, в далекой древности, размышлял Римо, еще до появления костров и
свечек, этой способностью обладали все, ведь далекие предки людей охотились
по ночам, при лунном свете, а иногда и совсем без света. Кто его знает!
Важно то, что сам он этой способностью обладает. Благодаря Чиуну.
В темноте, которая не была темнотой, думая об учителе, он чувствовал, что
совсем запутался.
Чиун всегда действовал исходя из интересов ученика. Только учение Синанджу
было важнее, чем Римо. Синанджу, которое всегда стояло на первом месте. Так
между ними было договорено без слов. Синанджу безоговорочно признавалось
центром личной вселенной Чиуна.
Но ведь речь сейчас не о том! Чиун - и Смит, тоже - скрыли от Римо
правду о его отце. Как они могли? Это было трудно принять и еще труднее
понять.
Вообще все это ужасно трудно. Римо годами даже не вспоминал о родителях.
Они не были частью его детства, не говоря уж о более взрослых годах. Скорее
они были каким-то умозрительным представлением, потому что у всех когда-то
были родители.
Однажды, в разгар обучения Синанджу, Римо обнаружил, что может достучаться
до самых ранних своих воспоминаний, вызывая их так, как Смит вызывает
информацию из своего компьютера, и в один прекрасный день задался целью
восстановить в памяти лица родителей, которые мог видеть еще в
бессознательном младенчестве.
Чиун обнаружил его сидящим в позе лотоса с плотно закрытыми, чтобы
сосредоточиться, глазами.
- Еще один способ бездарно убить время?
- Я не убиваю время. Я вызываю воспоминания.
- Тот, кто живет прошлым, лишен будущего, - заявил Чиун.
- Не слишком убедительное высказывание в устах человека, способного
сообщить, чем любил завтракать каждый из Мастеров Синанджу. Вплоть до эпохи
сооружения египетских пирамид.
- Это не прошлое. Это история! - фыркнул Чиун.
- Чеканная формулировка! А какие у тебя, собственно, возражения? Я просто
хочу увидеть лица моих родителей.
- Ты не хочешь их видеть.
- Почему ты так говоришь?
- Потому что знаю, - сказал Чиун.
- Нет, не знаешь. Не можешь знать. Ты знаешь все о своих родителях, дедах
и бабках, родственниках до седьмого колена. Я о своих ничего не знаю.
- Это потому, что о них нечего знать.
- Как это?
- Они не стоят воспоминаний. Они белые.
- Ха! - парировал Римо. - Вот я тебя и поймал. Ты все время твердишь,
что я отчасти кореец, - чтобы оправдаться перед самим собой за то, что
учишь Синанджу чужестранца. А сейчас вдруг запел по-другому!
- Это не я запел по-другому. Это у тебя со слухом неважно. Ты не белый, а
твои родители - белые. Где-то глубоко в прошлом, пересиленная ныне
многовековым спариванием с некорейцами, в твоем роду была капля гордой
корейской крови. Может, даже две капли. Вот эти-то две капли я и обучаю,
понятно? И несчастье мое в том, что они отягощены неподъемным грузом крови
белых.
- Даже если мои родители были белые, - сказал Римо, - это не значит,
