- Ты не смеешь поднять руку на Мастера Синанджу, - мрачно произнес Чиун.
- Хотя я люблю тебя, как односельчанина, Синанджу превыше всего.
- Не можешь поднять руку, врежь ему ногой, - вставил стрелок.
- Я не хочу бороться с тобой, Чиун. Ты же знаешь.
- Хорошо. Тогда спустись вниз и жди там.
Грянул выстрел, и голова Чиуна с танцующими седыми прядями закачалась.
- Готово! - крякнул киллер. - Видал? Один выстрел - и все в ажуре!
- Убийца! - крикнул Чиун и пошел на него, но Римо встал между ними.
Чиун остановился и, глядя на ученика, сузил свои орехово-карие глаза.
- Быть посему, - проговорил он. - Ты сделал свой выбор, Римо. Теперь ты
потерян для Синанджу, потерян для меня.
Через пару секунд стрелок сообразил, что нормальным людям небезопасно даже
просто находиться поблизости, и выскользнул через пожарный ход, на бегу
засовывая "беретту" в кейс.
Он спускался, покачивая головой. Такой драки он в жизни своей не видел.
Началась она, как балет. Движения старика были медленны и грациозны. Ступня
в сандалии плавно взлетела вверх, но Римо, став на мгновение размытым
пятном, избежал удара. Контрудар - вытянутой копьем рукой - окончился
ничем, потому что старик отступил в сторону с такой скоростью, что,
казалось, вообще не пошевелился.
Если это учитель и ученик, думал стрелок, то страшнее врагов не
придумаешь. Движения Римо выглядели более стремительными, потому что
человеческий глаз все же прочитывал их как смазанное пятно, однако же
молниеносных перемещений старика глаз просто не успевал заметить.
С него хватит. Если стрелку чего и хотелось, так это поскорее убраться.
Спустившись на первый этаж, он сообщил дежурному охраннику за стойкой в
холле, что на крыше - драка.
Охранник его не узнал, но по всему свету охранники одинаково реагируют на
людей в хорошо сшитых костюмах с кожаными кейсами для бумаг.
Он позвонил, чтобы на крышу выслали спецбригаду, сам взял пистолет,
проверил, заряжен ли, и поднялся наверх.
Прибыв на место действия, он пробрался сквозь толпу охранников в форме,
столпившихся у пожарного выхода.
- Что тут такое? Почему не вмешаетесь?
- Мы пытались. Ничего не выходит.
- Как "не выходит"? Что значит "не выходит"? Двух парней разнять "не
выходит"?
Один из охранников показал ему вздувшуюся сине-багровую руку.
- Я только подошел к старику и хотел тронуть его за плечо. Не знаю, как
это может быть, но рука сразу онемела. И только глянь теперь на нее!
- Болит?
- Нет, но сдается мне, будет, когда пройдет онемение. Если оно пройдет,
конечно.
- Ну ладно, с этим надо кончать. Они даже вроде бы не дерутся. Они
танцуют. Пусть закругляются!
- Не надо, - нервно проговорил охранник с багровой рукой. - Не
становись между ними!
Дежурный, не обращая внимания на предостережение, протопал по крыше,
правой рукой с зажатым в ней пистолетом помахал дерущимся и сказал:
- Ладно, ребята, спектакль окончен. Вы арестованы. Оба!
Он не понял, который из двух сделал это, но движением, недоступным глазу,
кто-то обмотал ему пальцы стволом его собственного пистолета. Он посмотрел
на руку, безнадежно зажатую в штопоре скрученного металла, и закричал
собратьям по профессии:
- Вызывайте Национальную гвардию, живо!
Римо был у самого края крыши, когда заметил, далеко внизу, фигуру идущего
к машине стрелка.
Он перегнулся через парапет и крикнул:
- Не уезжай, отец! Подожди меня!
И заскользил вниз по наружной стене здания. Чиун, под внимательными
взорами охранников, постоял недолго, покивал, отвернулся и направился к
выходу.
Охранники почтительно расступились, и один потом даже клялся, что видел
сверкнувшую в глазах старика слезу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Доктор Харолд У. Смит провел бессонную ночь, а теперь утреннее солнце
ясным светом заливало его кабинет.
Лицо Смита осунулось, редеющие волосы были всклокочены. Полосатый
дартмутский галстук по-прежнему туго стягивал шею, но серый пиджак криво
висел на спинке стула. Это была единственная дань, которую Смит принес
усталости и тревоге.
Такая уж была у него привычка: казаться меньше и незначительней, чем на
самом деле, и выглядеть менеджером средней руки, который на склоне лет
достиг почтенной, но нудной должности директора в высшей степени
малоинтересного учреждения для престарелых, известного под именем санатория
"Фолкрофт".
Никто не знал его по-настоящему, а если б узнал, то скорее всего описал бы
как человека серого, скучного, начисто лишенного воображения, коротающего
век до пенсии, перекладывая с места на место бессчетные стопки бумаг.
Только одна из этих характеристик соответствовала действительности. Чего у
Смита и впрямь не было, так это воображения.
Но именно по этой причине когда-то ныне покойный президент поручил ему
возглавить КЮРЕ. Да, воображение у Смита отсутствовало. Не было у него и
честолюбия - стремления к власти, от природы присущего политикам и
журналистам.
Однако президент счел этот недостаток достоинством, поскольку знал, что
человек, наделенный воображением, способен, не успеешь и оглянуться,
поддаться соблазнам неограниченной власти, которая попадет в руки директору
КЮРЕ. С человека, наделенного и воображением, и амбициями, станется
попытаться захватить власть в Америке. И не только попытаться, но и
преуспеть в этом. КЮРЕ как организация была абсолютно неподконтрольна.
Директор правил ею, как вздумается, безо всяких ограничений. Президент мог
только что предлагать какие-то действия, и единственный приказ, которому
Смит не мог не подчиниться, был приказ расформировать КЮРЕ.
И все двадцать лет Смит был ежеминутно наготове выполнить этот приказ
президента - или же лишиться жизни, ежели КЮРЕ не оправдает возложенных на
него ожиданий.
О пенсии Харолд У. Смит даже не помышлял. Быстрая, безболезненная смерть,
и никаких почетных похорон на Арлингтонском кладбище - вот удел человека,
награжденного орденами во время второй мировой войны, а перед отставкой, в
шестидесятых, занимавшего высокий пост в Центральном разведывательном
управлении. Сугубая секретность КЮРЕ, несуществующей организации под
аббревиатурой, которая значила все и ничего, была слишком важна, чтобы Смит
мог позволить себе какие-то там посмертные почести.
Что и говорить, работа была одинокая, но никогда не нудная, и Смит, как
никто другой, понимая значимость этой работы, не променял бы ее ни на что на
свете. КЮРЕ и только КЮРЕ стояла между конституционным правлением и
анархией.
Чтобы, не дай Бог, не упустить это из виду, Смит ежедневно, приходя в
кабинет, нажимал скрытую в столешнице письменного стола кнопку, которой
приводился в действие главный компьютерный терминал КЮРЕ. Это простое
действие неизменно сопровождалось привычной мыслью о том, что
могущественнейшей в мире организацией КЮРЕ является именно вследствие своей
возможности неограниченного доступа к любой существующей информации, а также
умения хранить секреты.
Вот и этим утром Смит, как обычно, набрав простой код, увидел на экране
мерцающие зеленые буквы первого параграфа Конституции Соединенных Штатов
Америки.
Смит начал читать - медленно, вдумчиво, повторяя про себя каждое слово:
"Мы, народ Соединенных Штатов, во имя создания наиболее совершенного
союза, установления справедливости..."
Говоря по правде, он мог бы прочитать весь документ наизусть, однако для
Смита, тертого калача, несентиментального уроженца Вермонта, конституция
была не поводом для декламации - так декламируют Союзный договор бездумные
школьники, - а священным документом, обеспечивающим гражданам Америки столь
ценимые ими свободы. Он знал, что для большинства американцев конституция не
более чем пожелтевшая от времени бумага, которую хранят под стеклом в
Вашингтоне. Но Харолд У. Смит относился к ней как к живому существу, которое
может умереть или быть убито именно потому, что живо. Чтобы защитить этот
полузабытый документ и то, что представлял он собой для Америки и для всего
мира, Смит, несуетно просиживающий дни за письменным столом в своем
по-спартански скромном кабинете, на самом деле находился на передовых
рубежах необъявленной войны с преступностью.
И все-таки, каждый раз, входя в кабинет, Смит чувствовал, что предает
конституцию - предает тем, что вынужден прибегать к подслушиванию
телефонных разговоров, шантажу, а в последнее время все чаще и чаще - к
насилию и убийствам. Только благодаря своему безоговорочному патриотизму
Смит мирился с этой неблагодарной работой, сама сущность которой вызывала у
него глубокое отвращение.
Вот поэтому-то, дабы не позабыть о своей ответственности перед этим
одушевленным документом, а может быть, даже исполняя что-то вроде покаяния
перед тем, во что безгранично верил, Смит каждое утро читал конституцию на
экране своего компьютера, читал медленно, обдумывая слово за словом, пока в
конце концов они не становились не просто словами, но Истиной.
Окончив чтение, Смит закрыл файл и протянул руку к трубке спецтелефона,
который соединял его напрямую с президентом Соединенных Штатов. Но не успел
он ее коснуться, как телефон зазвонил сам.
- Да, господин президент, - немедленно отозвался Смит.
- Хьюберта Миллиса только что привезли из операционной, - не здороваясь,
сказал президент.
- Да, господин президент. Я как раз собирался звонить вам по этому
поводу. Насколько я понимаю, вы готовы к тому, чтобы расформировать нас.
- Да уж следовало бы! Черт побери, Смит, нет никаких оправданий тому, что
вы не сумели сберечь Миллиса. Что там опять стряслось? Смит прокашлялся.
- Не могу сказать с уверенностью, господин президент.
- Не можете?
- Нет, сэр. У меня нет связи с моими людьми. Я не знаю, где они
находятся, и не знаю, что произошло.
- Я скажу вам, что произошло. Несмотря ни на что, Миллиса подстрелили, и
ему повезло, что еще не до смерти, а ваши люди ничего не сделали, чтобы
этому помешать. Если б его убили, ваша контора была бы немедленно свернута,
и я хочу, чтоб вы знали об этом!
- Понимаю, сэр. Придерживаюсь такого же мнения.
- Нет, не понимаете! Идут разговоры о том, что "Большая Тройка"
собирается предложить Лайлу Лаваллету возглавить все три автокомпании,
поскольку они все равно не в состоянии конкурировать с его "Дайнакаром". Я
хочу, чтобы Лаваллет был вне опасности. Если его убьют, Детройт рухнет. И
еще я хочу, чтобы ваши люди либо приступили наконец к работе, либо были
уничтожены. Понятно? Они слишком опасны, чтобы разгуливать без присмотра.
- Понимаю, сэр.
- Вы все время это повторяете, Смит, но, знаете, как-то менее
убедительно, чем обычно. Ну, жду известий.
- Да, сэр.
Смит положил трубку и вновь попытался, уже в сотый раз с тех пор, как
узнал о покушении на Хьюберта Миллиса, дозвониться в гостиницу Чиуну.
Думал он при этом о том, доведется ли ему еще когда-нибудь начать свой
рабочий день с чтения Конституции Соединенных Штатов с экрана компьютерного
монитора.
В номере люкс гостиницы "Детройт-плаза" Чиун, правящий Мастер Синанджу,
наблюдал, как встает в утреннем блеске солнце.
Он сидел на соломенной циновке перед стеклянной балконной дверью, которая
наилучшим образом позволяла созерцать рассвет. За его спиной, освещая
комнату, сердито мерцал коптящий светильник. По мере того, как вставало
солнце, пламя фитиля тускнело, как меркнет перед блеском новых царств мощь
старых империй.
Множество Мастеров Синанджу предшествовало Чиуну. Все они были одной
крови. Крови Чиуна. Но не только кровные узы соединяли Чиуна с его предками.
