казалось, что черная каюта не такая, какой они ее оставили. Казалось
Джиджи, что он слышит шепот, даже призрак шепота, приходящий и уходящий.
Кентон застонал, что-то пробормотал в глубоком сне, тяжело задышал,
будто чьи-то руки сдавили ему горло. Джиджи, прижав руку к груди Кентона,
успокоил его.
Но вот и бдительные глаза Джиджи помутились, веки закрылись, голова
опустилась.
В пустой нише где на плите из кровавого железняка раньше стоял идол
Нергала, сгустилась какая-то смутная тень.
Тень потемнела. В нем начало проглядывать лицо, это лицо, полное
ненависти, угрозы, смотрело на спящую пару...
Кентон снова застонал, он боролся с кошмаром. Барабанщик протянул
длинные руки, вскочил на ноги, осмотрелся...
Быстро, как и появилась, прежде чем Джиджи полностью открыл еще
сонные глаза, теневое лицо исчезло, ниша опустела.
28. ВИДЕНИЕ КЕНТОНА
Когда Кентон проснулся, рядом с ним лежал не Джиджи, а раздетый
Сигурд. Он громко храпел. Он, должно быть, проспал долго, потому что
мокрая одежда, которую снял с него ниневит, просохла. Кентон оделся, сунул
ноги в сандалии, набросил на плечи короткий плащ и тихо отворил дверь.
Тьма и черные сумерки уступили место бледному рассвету, который окрасил
море в тускло-серый цвет. Дождь прекратился, но корабль весь дрожал от
сильного ветра.
Корабль летел по ветру, как чайка на волнах гигантских волн; скользил
назад, когда волна проходила, по воде как по шиферу, и снова поднимался на
гребне следующей волны.
Кентон пробрался к месту рулевого, пена жгла его лицо, как дождь со
снегом. В одно рулевое весло вцепился Джиджи, за другим были два раба из
гребной ямы. Ниневит улыбнулся Кентону, указал на компас. Кентон взглянул
и увидел, что стрелка, которая всегда направлена к Эмактиле, указывает
точно на корму.
- Логово далеко за нами! - крикнул Джиджи.
- Иди вниз! - крикнул Кентон в заостренное ухо и хотел взяться за
весло. Но Джиджи только рассмеялся, покачал головой и указал на каюту
Шарейн.
- Вот твой курс! - проревел он. - Вставай на него!
Борясь с ветром, Кентон добрался до розовой каюты, открыл дверь.
Шарейн спала, щекой на стройной руке, пряди покрывали ее, как золотая
сеть. Две девушки сидели рядом.
Как будто он ее позвал, она открыла сонные глаза, которые становились
все более томными.
- Мой дорогой повелитель! - прошептала Шарейн.
Она села, знаком велела девушкам уйти. А когда они ушли, протянула к
нему свои белые руки. Его руки обвились вокруг нее. Как птица, она
угнездилась в них, подняла навстречу ему губы.
- Мой дорогой повелитель! - прошептала Шарейн.
Он больше не слышал рева ветра не слышал ничего, кроме шепота и
вздохов Шарейн; забыл все на свете, кроме нежных рук Шарейн.
Долго плыли они, подгоняемые бурей. Дважды Кентон сменял Джиджи у
рулевого весла, дважды его заменял викинг, пока ветер не стих и они плыли
опять по улыбающемуся, блестящему бирюзовому морю.
Для плывущих на корабле началась жизнь преследуемых - преследуемых не
только людьми, но и призраками.
Эмактила должна была остаться далеко позади, и тем не менее все
четверо ощущали, что их преследуют. Не страх, не ужас - знание того, что
корабль преследуют, что если они не перехитрят флот, который отыскивает их
повсюду в этом странном море, не найдут безопасную тайную гавань, конец у
них будет один. И ни один из них в глубине души не верил, что такая гавань
отыщется.
И все же они были счастливы. Жизнь расцветала рядом с Кентоном и
Шарейн. Они любили друг друга. А Сигурд пел старые саги и новые, которые
сочинял о персе Зубране, пока они с Джиджи прибивали большие щиты к бортам
на носу. Они укрепили щиты вдоль фальшборта и прорезали в них бойницы,
сквозь которые можно было стрелять. На корме они тоже прибили два щита,
чтобы защищать кормчего.
И Сигурд пел о грядущей битве, о крылатых воительницах, которые парят
над кораблем, готовые унести душу Сигурда, сына Тригга, на его место в
Валгалле, где его ждет Зубран. Он пел о местах, которые там ждут Кентона и
Джиджи, но не тогда, когда его могла слышать Шарейн, потому что в Валгалле
нет места для женщин.
Преследуемые - призраками!
В черной каюте тени сгущались и рассеивались, становились сильнее и
уходили, снова возвращались. Что-то от Темного повелителя вернулось, снова
требовало свою палубу. Ни Джиджи, ни викинг больше не спали в черной
каюте, они спали на открытой палубе или в каюте девушек.
А рабы шептались о тенях, которые пролетают над черной палубой,
собираются у перил и смотрят на них сверху вниз!
Однажды Сигурд задремал над рулевым веслом, а проснувшись, обнаружил,
что курс корабля изменился - большая стрелка указывала на нос, на
Эмактилу, корабль на веслах шел к острову колдунов!
После этого они правили кораблем по двое - Кентон и Шарейн, Джиджи и
викинг.
И не в силах Шарейн было отогнать эти тени.
Они пристали к одному острову и пополнили запасы пищи и воды. На
острове была хорошая скрытая гавань, за ней их манил большой лес. Здесь
они провели некоторое время, говорили о том, чтобы вытащить корабль на
берег, спрятать его, затем найти в лесу место и построить крепость, там
встретить нападение, если оно будет.
Корабль Иштар притягивал их к себе.
Они не находили себе места на берегу, каждый втайне опасался, что
остальные трое решат остаться. И веселились, как дети, когда корабль вышел
из гавани и погрузил нос свой в увенчанные пеной волны, а чистый морской
ветер кричал и остров постепенно терялся вдали.
- Тюрьма, - рассмеялся Кентон.
- Это не жизнь! - согласился Джиджи. - Прятаться в норе, пока собаки
не отыщут и не выкопают оттуда. Теперь нам по крайней мере видно, чего
ожидать.
Они встретили длинный корабль, унирему, как и их, но с двадцатью
веслами. Это был торговый корабль, к тому же тяжело груженный; он
попытался уйти от них. Но викинг закричал, что они не должны дать ему уйти
в Эмактилу и там рассказать о них. Они преследовали корабль, таранили его
и потопили вместе с вопящими закованными рабами - Кентон, Сигурд и Джиджи
с тяжелым сердцем, Шарейн бледная и плачущая.
Встретили другой, легкий, не больше их, но на этот раз военный
корабль, охотник. Сделали вид, что бегут, корабль начал их преследовать.
Когда преследователь был совсем близко, викинг резко развернул корабль
Иштар и срезал весла преследователя. На этом корабле сражались храбро, но,
сдерживаемые приказом черного жреца не убивать, а взять живыми, не могли
противостоять большой булаве Джиджи, мечу викинга, быстрому клинку
Кентона. Они сдались перед ними и перед бурей стрел, которую создали
Шарейн и ее девушке. Но и на корабле Иштар были потери: одна девушка
умерла, стрела попала ей в сердце, а Джиджи и Сигурд были ранены.
На этом корабле они нашли запас металла для наковальни викинга. И что
еще лучше, связки бечевки, масло, чтобы смачивать их, кремень, позволяющий
зажигать пламя, прочные древка и странной формы мощные самострелы, которые
должны были стрелять пылающими стрелами. Все это и металл они взяли. Потом
потопили корабль с живыми и мертвыми.
Все дальше и дальше плыл корабль, Сигурд ковал длинные щиты, Джиджи и
Кентон установили возле розовой и черной каюты самострелы, приготовили
бечевку, масло и огниво.
Шло время; мощные потоки жизни, исходившие от Кентона и Шарейн, не
слабели, наоборот, становились сильнее.
Лежа рядом со спящей любимой, Кентон проснулся - или подумал, что
проснулся; открыв глаза, он увидел не каюту, а два лица, глядящие на него
из какого-то неизвестного пространства; огромные лица, смутные и туманные.
Их теневые глаза устремились на него.
Кто-то заговорил, и Кентон узнал - этот голос вел его по тайным
переходам храма! Голос Набу!
- Снова Нергал сосредоточил свой гнев на корабле, о Иштар! - произнес
этот голос. - Борьба между ним и твоей ипостасью снова будет беспокоить
богов и людей в мириадах миров. Великая мать, только ты можешь кончить ее.
- Я дала слово, - другой голос был как ветер, шевелящий струны тысячи
арф, - я дала слово; и та моя ипостась, которую люди в старину называли
Гневная Иштар, разве у нее нет прав? Нергал не победил ее. Но и она не
победила Нергала. Соглашение не было достигнуто. Как же может отдыхать моя
ипостась, если слово, которое я произнесла в гневе, не нашло ответа. И
пока будет бороться она, будет и Нергал, он тоже связан словом.
- Но ведь огонь, зажженный тобой в сердцах Зарпанит и Алусара, огонь,
ставший сутью их душ, не погас, - прошептал спокойный голос. - Разве эти
огни не ускользнули и от твоей Гневной сестры, и от Темного Нергала? И
почему, Иштар? Разве не потому что ты этого хотела? Разве не ты скрыла их?
Что же тогда говорить о твоем слове?
- Ты мудр, Набу! - послышался голос Иштар. - Пусть этот человек, чьи
глаза мы открыли, увидит, что произвели моя жрица и ее любовник, когда
привели в объятия друг друга Мать Жизни и Повелителя Смерти! Пусть этот
человек рассудит, справедлив ли мой гнев!
- Пусть этот человек рассудит! - повторил голос Набу.
Огромные лица поблекли. Кентон смотрел в глубочайшие глубины, в
бесконечные бесконечности пространства. Мириады солнц роились здесь, а
вокруг них вращались мириады и мириады миров. Через это бесконечное
пространство двигались две силы, смешавшиеся, но и раздельные. Одна - свет
и плодовитость, она давала рождение, жизнь и радости жизни; другая - тьма
и уничтожение, она отнимала у первой ее порождения, утихомиривала их,
погружала в темноту. Внутри первой силы было невыразимое сияние, и Кентон
знал, что это ее душа. В темной силе была еще более темная тень, и он
знал, что это ее мрачная душа.
Перед ним появились фигуры мужчины и женщины; что-то прошептало ему,
что имя женщины Зарпанит, а мужчины - Алусар, это жрица Иштар и жрец
Нергала. Он увидел в их сердцах удивительное чистое белое пламя. Он видел,
как два пламени заколебались, склонились друг к другу. И в то же время
сияющие нити света потянулись от первой силы, связывая жрицу с ее душой; и
из мрачного сердца тьмы протянулись темные нити и обвились вокруг жреца. И
на мгновение в соединившемся пламени светлые и темные нити соединились,
слились, стали одним и тем же.
В то же мгновение все пространство задрожало, солнца закачались, миры
начали раскачиваться, бьющий прибой жизни замер.
- Ты созерцаешь грех! - прозвенел голос струн арфы.
- Раскрой глаза шире! - донесся спокойный холодный голос.
И вот Кентон видит большое помещение, в котором пребывают ужасные
силы, в сиянии и славе, - все, кроме одной, погруженной во тьму. И перед
ними стоят жрец и жрица, а рядом со жрицей - Шарейн!
Снова видит он белое пламя в сердцах этих двоих - спокойное, ясное,
равнодушное к богам или к гневной богине. Склоняются друг к другу,
неугасимые, неизменные, равнодушные к гневу богов или к их наказанию.
Картина начала расплываться, исчезла. Теперь в этом же помещении
находились жрец и жрица, Шарейн, Кланет и вокруг них тела многих мужчин и
женщин. Был также высокий алтарь, полускрытый облаком мерцающего лазурного
тумана. В тумане, на алтаре, невидимые руки строили чудесный корабль.
И по мере того как рос этот корабль, где-то далеко от него, как бы в
тени другого измерения, рос другой корабль; корабль, который, казалось,
возникал сам собой на бирюзовом море в мире серебристых облаков! Шаг за
шагом этот теневой корабль повторял создание игрушечного корабля на
