Назначение шокировало Думу. Депутаты сочли принятие Протопоповым
министерского поста в кабинете Штюрмера подлым предательством по отношении
к ней... Когда один старый знакомый заявил Протопопову, что ему тотчас
следует уйти в отставку, тот брякнул: "Как же я могу уйти в отставку? Я
всю жизнь мечтал стать вице-губернатором, а тут я министр!"
Больше всех был зол на Протопопова Родзянко. Дрожа от гнева, он
набросился на своего бывшего товарища и назвал его ренегатом. "Я надеюсь,
- отвечал Протопопов, - что мне удастся что-нибудь изменить в положении
вещей. Я уверяю вас, что государь готов на все хорошее, но ему мешают, -
вспоминал Родзянко. - Хорошо, пусть так, но при Штюрмере и Распутине разве
вы в силах что-нибудь изменить? Вы только скомпрометируете себя и Думу. У
вас не хватит сил бороться, и вы не отважитесь прямо говорить государю".
Вскоре после этого разговора Протопопов намекнул Родзянко, что с его
помощью председатель Думы может быть назначен на пост премьера и министра
иностранных дел вместо Штюрмера. Понимая, что ни царю, ни императрице
никогда не придет в голову такая мысль, Родзянко выдвинул свои условия: "Я
один должен обладать правом назначать министров... Императрица должна
оставаться... в Ливадии до конца войны". Протопопов тотчас предложил
Родзянко самому сообщить об этих условиях государыне.
Заняв министерскую должность, Протопопов повел себя весьма странно.
На заседания Думы он являлся в мундире шефа отдельного корпуса жандармов,
который полагался ему по чину. У письменного стола у него икона, к которой
он обращался, как к одушевленному лицу. "Он помогает мне во всем; я все
делаю по Его совету", - уверял он Керенского. Всех поразило превращение
думского либерала в архиреакционера. Он был полон решимости спасти царизм
и православную Русь и заявлял, что не побоится выступить против революции,
а если нужно, то спровоцирует ее, чтобы тотчас ее разгромить. "У меня на
квартире он грозил... что всех сотрет в порошок, - писал Родзянко. - Он
как закатит глаза, так делается, как глухарь - ничего не понимает, не
видит, не слышит... Говорит, что чувствует себя достаточно сильным, чтобы
спасти Россию, что он один спасет ее".
Помимо того, что в руках Протопопова находилась полиция, он еще
отвечал и за продовольственное снабжение. Идея принадлежала Распутину.
Вполне логично "старец" полагал, что эти функции должны быть изъяты у
беспомощного министра земледелия и переданы министерству внутренних дел,
имевшему полицию, которая сумела бы претворить в жизнь распоряжения
министра. Ухватившись за идею, императрица лично занялась решением
проблемы. То был единственный случай, когда она не удосужилась получить
предварительного одобрения царя. "Прости меня за то, что я сделала, -
писала она. - Но это было совершенно необходимо. На этом настаивал наш
Друг. Штюрмер посылает к тебе с курьером на подпись еще один документ,
согласно которому све снабжение продовольствием сразу переходит в руки
министра внутренних дел... Мне пришлось принять решение самой, так как
Григорий заявляет, что все будет в руках у Протопопова... и это спасет
Россию... Прости, но мне пришлось взять ответственность на себя".
Император согласился, и таким образом, когда Россия вступила в роковую
зиму 1916-1917 годов, руководство полицией и обеспечение продовольствием
оказалось в дрожащих, слабых руках Протопопова.
Хотя по молчаливому соглашению между супругами Александра Федоровна
могла вмешиваться лишь во внутренние дела государства, она начала
переходить установленные для нее границы. В ноябре 1916 года она писала:
"Милый ангел, очень хочется узнать, каковы твои планы относительно
Румынии". В том же месяце она указывала: "Наш Друг боится, что если у нас
не будет большой армии для прохода через Румынию, то мы попадем в ловушку
с тыла".
Перестав церемониться, Распутин уже не задавал наводящих вопросов об
армии с тем, чтобы посоветовать, где и когда осуществлять наступательные
операции. Он заявлял царице, будто во сне на него находит вдохновение.
"Пока не забыла, должна тебе передать то, что видел во сне наш Друг, -
писала императрица в Ставку в ноябре 1915 года. - Он просит тебя отдать
приказ вести наступление у Риги. Иначе, говорит он, немцы настолько
укрепятся там за зиму, что понадобится много крови и сил, чтобы сдвинуть
их с места... По его словам, сейчас это самое главное, он так просит тебя
приказать нашим наступать. Он говорит, мы можем и должны это сделать и мне
следует сейчас же написать тебе".
В июне 1916 года императрица писала: "Наш Друг шлет свое
благословение всей православной армии. Он просит не слишком напирать на
севере, поскольку, говорит он, если мы будем продолжать успешно наступать
на юге, они сами отступят на севере, а если вздумают наступать, то потери
немцев будут очень велики. Если же начнем там мы, то у нас будут очень
большие потери. Он говорит, что это... его совет".
Генерал Алексеев не очень-то обрадовался такому повышенному интересу
императрицы к армейским делам. "Я сообщил Алексееву о твоем интересе к
военным операциям и о тех деталях, которые тебя заботят, - написал он 7
июня 1916 года. - Он улыбнулся и молча выслушал меня". Алексеев
встревожился: нет ли тут утечки информации относительно его планов. После
отречения царя от престола генерал сообщил: "Когда осматривались бумаги
императрицы, оказалось, что у нее была карта, на которой подробно указано
расположение наших войск по всему фронту. Существовало всего два
экземпляра этой карты: один был у меня, другой у императора. На меня это
открытие произвело очень неприятное впечатление. Бог знает, кто мог
воспользоваться этой картой".
Хотя царь находил вполне естественным посвящать императрицу в военные
секреты, он не хотел, чтобы они были известны и Распутину. "Он об этом
никому не скажет, но мне по поводу твоего решения пришлось просить Его
благословения", - заверяла она. Особенно заметным вмешательство Распутина
в армейские дела стало во время знаменитого русского наступления в 1916
году. Благодаря нечеловеческим усилиям Поливанова, сумевшего снабдить
армию боеприпасами и подкреплениями в течение зимы 1915-1916 годов в июне
1916 года русским удалось нанести мощный удар по австрийской армии в
Галиции. Австрийская линия обороны была прорвана. Русскими войсками
командовал генерал Брусилов. Кровавые потери австрийцев составили миллион
человек, 400 000 было взято в плен. Германцы сняли 18 дивизий, осаждавших
Верден, австрийцам же не удалось воспользоваться крупной победой,
одержанной ими над итальянцами под Капоротто. В августе 1916 года,
предвидя победу союзников, на стороне стран "Сердечного Согласия"
выступила Румыния.
Однако победы эти России достались дорогой ценой. Во время летнего
наступления русские потери составили 1.200.000 человек. [(Как указывают Д.
В.Вержховский и В.Ф.Ляхов, австрийцы на этот раз потеряли полтора миллиона
человек, а русские полмиллиона.)] Армия двигалась вперед, захлебываясь в
собственной крови. Так казалось императрице и Распутину. Уже 25 июля 1916
года царица писала мужу: "Наш Друг находит, что, во избежание больших
потерь, не следует так упорно наступать, - надо быть терпеливым, не
форсируя событий". 8 августа она продолжила в том же духе: "Наш Друг
надеется, что мы не станем подниматься на Карпаты и пытаться их взять, так
как, повторяет Он, потери снова будут слишком велики". 21 сентября царь
ответил: "Я велел Алексееву приказать Брусилову остановить наши
безнадежные атаки".
Обрадовавшись, императрица ответила: "Наш Друг говорит по поводу
новых приказов, данных тобою Брус. и т.д.: "очень доволен распоряжением
папы, будет хорошо".
Между тем генерал Алексеев обсуждал с царем дальнейший ход операций.
В то время, как императрица поздравляла себя с успехом, Николай II писал
ей: "Алексеев попросил разрешения продолжать наступление действия... и я
ему разрешил". Удивившись такому повороту событий, императрица уведомила
мужа: "Милый, наш Друг совершенно вне себя от того приказа о приостановке
наступления. Он говорит, что тебе было внушено свыше издать этот приказ,
как и мысль о переходе через Карпаты до наступления зимы, и что Бог
благословил бы это; теперь же, Он говорит, снова будут бесполезные
потери". 24 сентября император ответил: "Только что получил твою
телеграмму, в которой ты сообщаешь, что наш Друг сильно расстроен тем, что
мой план не исполняется. Когда я отдавал это приказание, я не знал, что
Гурко решил стянуть почти все имеющиеся в его распоряжении силы и
подготовить атаку совместно с гвардией и соседними войсками. Эта
комбинация удваивает наши силы в этом месте и подает надежду на
возможность успеха. Вот почему Я дал свое согласие". Он добавил, что с
военной точки зрения это вполне правильно, с чем он вполне согласен. Царь
предупреждал: "Эти подробности только для тебя одной - прошу тебя,
дорогая! Передай Ему только: папа приказал принять разумные меры!"
Однако императрица не на шутку встревожилась: "О, прошу тебя, повтори
свой приказ Брусилову, прекрати эту бесполезную бойню. Зачем повторять
безумство германцев под Верденом? Твой план так мудр, наш Друг его одобрил
- Галич, Карпаты, Дона-Ватра, румыны. Ты должен на этом настоять... Наши
генералы не щадят "жизней" - они равнодушны к потерям, а это грех". 27
сентября, два дня спустя, царь уступил: "Дорогая моя, получив мои
указания, Брусилов тотчас отдал приказ прекратить наступление". После
первой мировой войны генерал В.Гурко, участвовавший в операции, писал:
"Усталость наших войск давала о себе знать... Однако, нет никакого
сомнения в том, что наступление было остановленно преждевременно и по
приказу Ставки". Рассерженный Брусилов прямолинейно заявил: "Наступление
без потерь бывает лишь во время маневров; ни одна операция в настоящее
время не осуществляется, не будучи заранее продуманной. Неприятель несет
такие же большие потери, как и мы... Но, для того, чтобы разгромить или
отразить противника, приходится нести потери, и они могут оказаться
значительными".
К октябрю 1916 года, когда Штюрмер и Протопопов прочно обосновались
на своих постах, императрице удалось выполнить задачу, которую она
поставила себе год назад. Министры, подписавшие коллективное письмо, были
изгнаны, ключевые должности в правительстве занимали два человека,
заискивавшие перед Распутиным. "Штюрмер и Протопопов до конца верят в
чудесную, дарованную Богом мудрость нашего Друга", - радостно написала она
мужу.
На деле же начался развал всей системы управления, а вместе с ней и
всей России. Возник новый правительственный скандал: начальник канцелярии
Штюрмера, И.Ф.Манасевич-Мануйлов [(Вот как характеризовал французский
посол своего информатора И.Ф.Манусевича-Мануйлова: "Я с ним виделся около
1900 года в Париже, где он работал как агент охранного отделения. Он еврей
по происхождению; совести у него ни следа. Он в одно время и шпион, и
сыщик, и пройдоха, и жулик, и шулер, и подделыватель, и развратник. В
январе 1905 г. он вместе с Гапоном был одним из главных инициаторов
рабочей демонстрации, использованной властями для кровавой расправы на
Дворцовой площади. Несколько месяцев спустя он оказался одним из
подготовителей погромов, пронесшихся над еврейскими кварталами Киева,
Александровска и Одессы. Он же, как говорят, брался в 1906 г. за
организацию убийства Гапона, болтовня которого становилась неудобной для
