искалеченные, однорукие, слепые."
По мере того, как продолжалась война, Распутин, как и Ленин, все
больше убеждался в том, что, кроме мира, русскому народу нужен хлеб. Он
понимал, что нехватка хлеба объясняется плохим подвозом и неоднократно
напоминал императрице, что главной проблемой для России является
железнодорожный транспорт. Однажды, в октябре 1915 года, он настоял на
том, чтобы императрица объяснила государю необходимость задержать на трое
суток движение всех пассажирских поездов с тем, чтобы в города были
доставлены запасы продовольствия и топлива.
Когда речь шла о назначении министров - область, в которой влияние
Распутина оказалась наиболее вредным - "старец" действовал без всякого
определенного плана. Назначая чиновников на самые важные посты в
государстве, он выбирал тех, которые симпатизировали или заявляли, будто
симпатизируют ему, на худой конец, таких, которые ему не мешали.
Честолюбивым Распутин не был и не испытывал потребности править Россией.
Он желал лишь одного - продолжать вести разгульный образ жизни. Когда
государственные деятели, пренебрегая его влиянием на царицу, пытались
выступить против него, он делал все, чтобы их сместить. Способствуя
выдвижению своих сторонников на все ключевые должности в правительстве,
Распутин добивался не власти, а собственного покоя.
В конечном счете назначение на все высшие должности в правительстве и
в церковной иерархии оказалось в руках этого сибирского мужика. Иногда
выбор "божьего человека" мог бы вызвать смех, не будь это смех сквозь
слезы. Однажды в ночном ресторане "Вилла Роде" Распутин встретил грузного
А.Е.Хвостова. Когда запел цыганский хор, "старец" остался недоволен: по
его мнению, басы были слабоваты. Тогда он обратился к Хвостову. Хлопнув
его по широкой спине, он произнес: "Братец, иди-ка, помоги им. Вон ты
какой толстый, много шуму наделаешь". Хвостов, изрядно подвыпив, забрался
на сцену и принялся горланить. Распутин в восторге захлопал в ладоши и
громко выразил одобрение. Вскоре после этого эпизода неожиданно для всех
Хвостов стал министром внутренних дел. По этому поводу член
Государственной Думы В.М.Пуришкевич не без горечи заметил, что теперь для
того, чтобы стать министром, надо не уметь управлять страной, а
участвовать в цыганском хоре.
Пламенная поддержка Распутиным принципа самодержавия, в который
верила императрица, в известной мере объяснялась стремлением "старца"
обезопасить себя. Ведь он мог бы уцелеть лишь при такой системе правления,
при которой его покровитель и покровительница обладали бы безграничной
властью. Вот почему он выступал против тех депутатов Думы и иных лиц,
которые требовали создания ответственного министерства, поскольку такое
правительство первым делом покончило бы с ним. Он и впрямь был убежден,
что ни думские депутаты, ни их председатель, Родзянко, не представляют
подлинную Россию. Разве они выходцы из крестьянской России? Он был
сторонником монархии не только потому, что она его устраивала, но еще и
потому, что это единственный вид правления, который признавали крестьяне.
Испокон веков крестьянство смотрело на царя, как на своего заступника.
Аристократы же, придворные, землевладельцы - те, кто заседал в Думе, -
издавна стояли между мужиками и царем. Выходит, не Распутин, а депутаты
Думы, не брезгуя никакими средствами, пытались отобрать власть у царя.
Если наделить Думу еще большими полномочиями, ослабив роль самодержавия,
это приведет к погибели России, которая стоит на трех незыблемых принципах
- Самодержавие, Православие, Народность. Распутин отлично понимал это и
выступал против Думы. "Ответственное правительство, - писала императрица
государю, - как говорит наш Друг, будет концом всего".
Как же воспринимал царь такие энергичные письма, в которых
императрица требовала от него назначения того или иного министра и, самое
главное, большей веры в "нашего Друга"? Иногда Николай II попросту
пренебрегал ее рекомендациями, замыкаясь в панцирь молчания, избегая
прямых ответов и без лишних слов принимал собственные решения. Само
многословие писем Александры Федоровны служит доказательством того, что
она часто была не удовлетворена ответами государя. Если бы она
действительно управляла государством самолично, а император являлся бы
марионеткой в ее руках, то столь настойчивые, неоднократно повторяющиеся
просьбы и требования были бы ни к чему.
Однако, хотя император не всегда шел навстречу пожеланиям своей
супруги, он редко отвечал ей категорическим отказом. Особенно это касается
личности Распутина. К "старцу" государь относился терпимо и уважительно, с
долей дружеского скептицизма. Иногда, признавался он,
полурелигиозная-полусветская беседа с Распутиным успокаивала его.
Отправляясь в марте 1915 года на фронт, царь писал императрице: "Уезжаю с
таким душевным спокойствием, что сам удивляюсь. Какова тому причина -
беседа с нашим другом или же опубликование в газетах известия о смерти
Витте [скончался от апоплексического удара в возрасте шестидесяти семи
лет] - я не знаю". В то же время императора раздражало постоянное
вмешательство Распутина в вопросы политики, и он просил жену не впутывать
"нашего Друга".
И все-таки, когда императрица особенно настойчиво просила супруга
прислушаться к советам "божьего человека", царь нередко уступал. Он знал,
как рассчитывает жена на воздействие и молитвы "старца", собственными
глазами видел, какие чудеса творит тот у постели больного наследника и
умирающей Анны Вырубовой. Чтобы утешить супругу и успокоить ее страхи,
царь потакал ей. После отъезда государя в Ставку, это происходило все чаще
и чаще. Затем, передав в руки императрицы управление внутренними делами,
Николай II стал постоянно предоставлять ей право выбирать и назначать
министров по подсказке Распутина. В этом была роковая ошибка царя,
неосмотрительно утверждавшего такого рода "назначения". За ошибку он
поплатится престолом.
24. ПРАВИТЕЛЬСТВО РАСПАДАЕТСЯ
Ранней осенью 1915 года исполнилась двадцать первая годовщина
коронации. До сих пор императрица мало интересовалась политикой и не
проявляла никакого честолюбия. В государственные дела вмешивалась лишь
тогда, когда требовалось заступиться за Распутина. Она была почти
незнакома с царскими министрами и первые десять лет своего замужества
относилась к ним чуть ли не с благоговением. Лишь с большим трудом графу
Фредериксу удалось однажды убедить императрицу поговорить с государем на
какую-то политическую тему. Когда министр двора снова обратился к царице с
той же просьбой, молодая императрица расплакалась. Но с рождением сына и
появлением во дворце Распутина, всякий раз, как царице казалось, что
"старцу" угрожает опасность, она вмешивалась в государственные дела. И
тогда она становилась беспощадной: снятие Коковцева с поста
премьер-министра было, по существу, делом ее рук. Однако, не имея опыта в
ведении государственных дел, в присутствии министров она по-прежнему
робела и молчала.
Когда же император стал верховным главнокомандующим, все пошло
подругому: вакуум, возникший в гражданской администрации, стал заполняться
его супругой. Ни о каком регентстве не могло быть и речи. По существу, это
было как бы распределением домашних обязанностей между супругами, что
вполне соответствовало традициям русского самодержавия. "Когда император
отправился на войну, естественно, вместо него стала править его супруга",
- писал великий князь Александр Михайлович, находивший это вполне
закономерным развитием событий.
Подобным образом рассуждал и царь, что видно из его писем: "Подумай,
женушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он
отсутствует", - писал он жизнерадостно после отъезда в Ставку. "Какая
жалость, что ты не исполняешь такой обязанности, давно уже, или хотя бы на
время войны". В письме от 23 сентября 1916 года император указывал: "Да,
действительно, тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице,
пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать
согласие и единение среди министров - этим ты приносишь огромную пользу
мне и нашей стране! Я так счастлив, что ты, наконец, нашла себе подходящее
дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере,
о внутренних делах".
На следующий день он сообщал супруге: "Ты действительно очень
поможешь мне, если поговоришь с министрами и будешь за ними наблюдать". В
тех случаях, когда императрица чувствовала себя неуверенной и извинялась
за свою дерзость, царь ее успокаивал: "Тебе не в чем винить себя,
напротив, я должен быть признателен тебе за то, что в этом серьезном деле
благодаря тебе достигнут такой успех".
После того, как сам царь попросил у супруги помощи, императрица стала
стараться изо всех сил. Пытаясь достичь "согласия и единения среди
министров", при управлении внутренними делами она проявила ту же
решительность и упрямство, как и при борьбе за жизнь сына. Не имея опыта,
государыня совершала множество грубейших ошибок. Она наугад подбирала
людей и принимала к сведению факты, не умея определить, правду ли ей
сообщают, и зачастую полагаясь на впечатления, вынесенные из одной краткой
встречи с тем или иным лицом. Со временем ее уверенность в собственных
силах окрепла, и в сентябре 1916 года императрица с гордостью сообщала
мужу: "Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю
по-русски с быстротой водопада!!"
Распутин был не только советчиком императрицы, но и мерилом для
оценки людей. "Хорошие" люди следовали советам "старца" и почитали его.
"Дурные" же люди его ненавидели и сочиняли про него отвратительные
небылицы. Старания "хороших" людей должны быть вознаграждены, поэтому их
следует назначать на важные должности. От "дурных" людей не может быть
никакого проку, поэтому тех из них, которые занимают ответственные посты,
следует снять. Александру Федоровну не очень-то заботило, обладает ли тот
или иной кандидат на должность соответствующими знаниями или опытом.
Главное, чтобы его назначение было одобрено "божьим человеком". Симпатии
данного лица к Распутину были гораздо важнее умения разбираться в вопросах
снабжения боеприпасами, дипломатии или продовольствия.
Каждый новый кандидат в члены Совета Министров оценивался следующим
образом: "Он любит нашего Друга... Он почитает нашего друга Друга... Он
называет нашего Друга отцом Григорием... А не враг ли он нашему Другу?" В
отличии от Думы, само существование которой императрица воспринимала как
пощечину самодержавию, к Совету Министров царица относилась как к
законному органу, члены которого назначаются государем, несут
ответственность только перед ним и нужны для управления государством. Но
Александра Федоровна не могла допустить, чтобы кто-то из министров перечил
царю. Если какой-то министр был несогласен с государем, у императора
тотчас возникало подозрение, что он сотрудничает с Думой, и мысль эта
приводила ее в бешенство.
Для нее идеалом министра был престарелый Иван Логгинович Горемыкин.
Уступивший в 1906 году свой пост Столыпину, Горемыкин вновь был назначен
председателем Совета Министров перед началом мировой войны.
Семидесятишестилетний болезненный старик, Горемыкин не питал никаких
иллюзий относительно той роли, какую ему предстояло сыграть. Еще в 1896
