- Очень красивый. Очень, очень.
И сам разлил по рюмкам коньяк.
- Давайте по второй. В его же память. Он был великий писатель.
И опять сердито сморщил переносицу.
- Великий, великий. А вот в покер играл отвратительно! Я терпеть не мог с
ним играть. Как дурак он играл. Всегда проигрывал. Помните, как я убежал,
швырнув карты? Это, Анатолий Борисович, у вас приключилось, на Кирочной. У
Зощенко на руках флешь-рояль был. От короля-флешь. С джокером. А у меня
тузовый покер. Так он, дурак, после третьего повышения - открыл меня. А ведь
раздеть мог. Я бы лез и лез. Помните?
- Конечно, помню. Разве такие случаи в жизни забываются? Это ведь,
Дмитрий Дмитриевич, не вторая или третья любовь.
Шостакович улыбнулся, обрадовался:
- Да-да! Мой тузовый покер нарвался на флешь. Такое в жизни не
забывается. Это верно, это верно.
Я был в добрых отношениях с Михал Михалычем больше четверти века. С
молодых лет он очень уважительно относился к медицине - к врачам, к аптекам,
к лекарствам, к диетам, к медицинской литературе, наивно считая ее научной.
Здоровья он был неплохого, я бы сказал - среднеинтеллигентского, но обожал
лечиться, добросовестно выполняя советы врачей. Он очень боялся умереть. А
вот в это трагическое дето, заболев совсем несерьезно, вдруг испугался не
умереть. И до последнего вздоха решительно и упорно отказывался от врачей,
от лекарств и даже от еды.
Устал. Устал жить.
Его жену, Нину Владимировну, в Союзе писателей спросили: "Где бы вы
хотели похоронить Михал Михалыча?" Она ответила: "На Литераторских мостках".
Но ей в этом отказали под каким-то глупым предлогом. "В таком случае, -
сказала она, - я хочу похоронить мужа в Сестрорецке". Там была у Зощенко
дача. Вернее - половина дачи. Этому желанию вдовы в Союзе обрадовались:
"Пожалуйста, мы сегодня же договоримся с похоронным бюро".
А вечером того же дня наше Правление долго обсуждало текст траурного
объявления в газете.
Обычно извещали так: "С глубоким прискорбием сообщаем о кончине..." и т,
д. Но умер не кто-то, а Зощенко. Правлению Союза писателей пришлось всерьез
задуматься: "Уместно ли о Зощенко печатать "с глубоким прискорбием"?" Нет,
не уместно! И в "Ленинградской правде" появилось в черной рамке: "Правление
Ленинградского Отделения Союза Советских писателей РСФСР с прискорбием
извещает о смерти М. М Зощенко"
Но вынос тела все-таки попытались обставить внушительно. Замдиректора
нашего клуба тов. Миллер, выглянув из окна, поразился, что знаменитое здание
на ул. Воинова окружено плотным кольцом милиционеров в форме - красные
околыши, погоны и канты. Обескураженный, он немедленно позвонил в отделение
милиции:
- В чем дело, товарищ начальник? Мы не привыкли хоронить писателей с
милиционерами в форме.
- Так, так. Не привыкли, чтобы в форме? Ну, в таком случае мы их
переоденем в штатское.
И действительно переодели.
* * *
Было сказано: "Собаке - собачья смерть".
Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена
Литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича, последовавшей 30 мая с, г, на
семьдесят первом году жизни после тяжелой продолжительной болезни, и
выражает соболезнование семье покойного.
Вот и сделали по сказанному.
* * *
Собираюсь шить себе шубу. Разумеется, она будет последней в жизни. И от
этой мысли почему-то не грустно. Но и не радостно.
* * *
Про одного своего полуприятеля, полуписателя, полубиллиардиста и
покериста Маяковский презрительно сказал:
- Он хорошо настроен, потому что плохо осведомлен.
Это было уже в сталинскую "эпоху".
* * *
Хорошенькая Валя, свернувшись клубочком на тахте, одним ухом слушала по
радио приглушенного Ойстраха, а другим - разговор за чайным столом трех
бабушек. Они говорили о недавних смертях: у одной бабушки умерла ее школьная
подруга, у другой - ее первый возлюбленный, у третьей - двоюродная сестра.
Не выдержав. Валя буркнула с сердцем:
- Не знаю! У нас вот никто не умирает!
Бабушки смущенно замолчали. Даже не стали оправдываться. Даже не сказали:
"У вас!.. ".
Хорошенькая Валечка была студенткой второго курса.
* * *
Был Образцов. Не виделись около года. В разных городах жить - это не на
разных улицах. У него дела превосходны. Пишет книги, статьи, издается,
печатается в журналах, в газетах, с успехом ведет театр, режиссирует,
концертирует, снимается в кино, ставит там, разъезжает по Европе, Азии и
Африке, обласкан Кремлем. Словом - и в деньгах, и в славе! Казалось бы,
кроме усталости, что-то и другое должно быть в глазах. А я вижу одну
усталость.
Ночью говорю Никритиной:
- Сережа очень постарел.
- Ужасно!
- И внутренне постарел.
- Да.
- И не слишком счастлив.
- Да.
- Почему?
- Я только что хотела этот вопрос задать тебе: почему?
* * *
Один неглупый старый холостяк сказал мне:
- Жениться еще страшней, чем в первый раз влезть в новые ботинки и
отправиться пешком от Пяти Углов на Каменный Остров.
* * *
- Мама, а бабушка может рожать? - спрашивает шестилетний Кирка.
- Нет.
- Ага! Я же сказал, что она самец.
Дело в том, что у бабушки свисают с верхней губы черные усики.
* * *
Мы жили в донской станице. Хозяйка, кормя своих уток, каждую называла по
имени, и те, поклевывая, откликались.
- Утки умные? - спросил я.
Седоусый казак хмуро ответил:
- Жрать все умные.
Он был философ, а в эту минуту лениво читал роман-газету.
* * *
Мне нравится мудрый гуманизм всех сук земных (за исключением женщин):
доведя до возмужания своих щенят, они напрочь о них забывают и не требуют
благодарности, признательности, почитания. За что? Брюхатели-то суки,
расплачиваясь за полученное удовольствие. И все.
* * *
Буржуазная мудрость: в жизни надо иметь одну жену, а менять - любовниц.
* * *
Жду приятеля, с которым не виделся лет двадцать, и прихорашиваюсь, как
перед свиданием с женщиной.
Очевидно, не очень-то хочется, чтобы он сочувственно вздохнул:
- Э, брат, постарел, постарел!
* * *
Врач рассказал:
- У нас в родильном доме женщина родила китайчонка. И скандалит:
"Подменили! Подменили!" Отказывается кормить его грудью. А через несколько
дней к подъезду подкатывает в ЗИМе молодой китаец с букетом роз.
Я самодовольно улыбаюсь, так как всегда утверждал, что женщины
несравненно лживей нашего брата.
* * *
Для большей убедительности газетчики пишут: "как всем известно" или еще
лучше: "как всему миру известно". Это даже в том случае, когда никому не
известно.
И на глупого читателя это действует.
* * *
Государство, как надоедливая муха, жужжит. Жужжит, жужжит тебе в уши.
Потом садится на тебя, кусается, как собака. О, Боже мой!
* * *
На свете довольно много женщин, которые очень любят собак, кошек, птичек
в клетках, а людей не любят. Такие мужчины тоже попадаются, но, к счастью,
пореже.
* * *
Где жар страстей? Он мне не дорог.
Других восторгов будь знаток.
С улыбкою приму, под сорок
Я октября легчайший холодок.
* * *
Жена донжуанствующего приятеля сказала:
- И все-таки я предпочитаю быть женщиной, которой изменяют, а не
женщиной, с которой изменяют.
И я понял ее. Ведь в театр, на концерты и к друзьям Дон-Жуан ходил с
женой, а не с женщинами, с которыми изменял ей.
* * *
Женщины часто говорят:
- Я его люблю сама не знаю за что...
Вот суки!
* * *
"Это" часто проделывают без всякой лирики. Для здоровья. От головной
боли. От скуки. И мужчина по-честному не называет это высокими словами. А
женщина обязательно - любовью!
И еще: женщина легко, запросто говорит "он влюблен в меня" о мужчине,
который ни разу не сказал подобной фразы ни себе самому, ни ей, ни своему
приятелю.
* * *
Наполеон принимал министра. Беседа затянулась. Неожиданно министр упал в
обморок. Впоследствии императору объяснили:
- Ваше величество, он боялся сказать, что ему необходимо в уборную.
- Человек, которого я сделал министром, должен отвыкнуть мочиться, -
изрек Наполеон.
Деспотов, разумеется, надо вешать на фонарях. Даже гениальных.
* * *
Когда весть о смерти Александра Македонского долетела до Афин, один
свободолюбивый грек воскликнул:
- Не верю! Иначе смрад от его трупа провонял бы уже всю вселенную.
* * *
Шестилетний Мишка, поссорившись из-за гамака с ребятами, орал на свою
мать и тетку:
- Зачем вы привезли меня на эту проклятую дачу? Чтобы я трепал свои
последние нервы? Зачем?
И дрыгал, как истеричка, ногами. А интеллигентная тетка, бледная, как
полупокойница, целовала его в глазки дрожащими губами:
- Успокойся, маленький... Успокойся, моя крошка.
* * *
К старости почти перестаешь чувствовать весну, лето, осень, зиму. Только:
тепло, холодно, мокро, ветрено.
Какая скука!
* * *
Растирая мне молодыми сильными руками поясницу, массажистка вдруг
сказала:
- Вчера развелась с мужем.
- А кто он был, этот ваш муж?
- Знаете пословицу: не стал инженером, будь офицером, - ответила она.
Хорошая пословица. Я не знал ее.
* * *
В приемной сановника маститый NN кладет на язык таблетку.
Хорошенькая секретарша лукаво спрашивает:
- Министра культуры боитесь?
- Нет, - отвечает NN, - я боюсь культуры министра.
* * *
- Я молю Бога, Боренька, чтобы у тебя всегда был один лишний рубль, -
говорила мудрая еврейская мама своему сыну, у которого всегда не хватало по
крайней мере одной тысячи.
Боренька - Борис Евсеевич Гусман. Лицом этакий курносый еврейский
император Павел. Только добрый, симпатичный и совсем не сумасшедший.
Он написал интересные книги - "Сто поэтов", "Чайковский" (монография;
света не увидела). Он много лет подряд работал с Марьей Ильиничной Ульяновой
в "Правде". Сталин турнул его оттуда, но почему-то не посадил, а отправил в
Большой театр.
Мой друг руководил им "со свежинкой". Сталин и оттуда турнул его за эту
самую "свежинку". Но опять не посадил, а "кинул", как тогда говорили, в
Радиокомитет. После чего, не слишком канителясь, конечно, посадил за...
"аристократизм в музыке", то есть за передачу по радио симфоний Бетховена,
Скрябина, Равеля, Дебюсси и Шостаковича.
В обвинительном заключении было сказано: "Гусман завербован во "враги
народа" Керженцевым".
Керженцев, его патрон по Радиокомитету, умер, никем никогда не
потревоженный, с пышным некрологом в "Правде".
Xi * *
Самое убийственное для женщины, если она не слишком молода и хороша,
вести себя, как юная красавица.
А ведут, ведут. И даже совсем не дуры.
* * *
Жена выставила мужа из спальной. Поссорились. Тот перебрался спать в
другую комнату.
Забравшись к матери в кровать, дочурка спрашивает:
- Значит, наш папа теперь уже не папа, а просто сосед?
* * *
Хорошие писатели поступают так: берут живых людей и всаживают их в свою
книгу. Потом те вылезают из книги и снова уходят в жизнь, только в несколько
ином виде, я бы сказал, менее смертном.
* * *
Надо быть животным, чтобы хоть раз в жизни не подумать о самоубийстве.
Мне кажется, что это моя мысль. А может быть, и не моя.
* * *
Меня так замучили "проработками", что я уже не охаю, а только смеюсь.
Совсем как дочка Пыжовой. У девчушки както заболел зубок. Мать повезла ее к
врачу. Вернулись. Ольгуша залезла в кроватку и смеется.
- Ты чему радуешься? Зубок выздоровел?
- Нет, не потому.
