стороны заходят, где Бассов двор. Ну да, вот сейчас в Гнилую
лощину слезут, а там уж до огорожи рукой подать. Ну вот,
болотина замелькала, кочки пузатые, ямы с черной водой. Это
тут-то черная, а на деле рыжая, вонючая. А вот и жерди
обозначились. Совсем у Басса ограда худая, видать, как был
лежебока, так и остался.
Что-то знакомое мне в манере записи почуялось. Вот такое,
характерное: сперва панорама, а потом тем же путем --
вразбивочку.
-- Ты писал? -- спрашиваю.-- Сам, выходит, надумал прогуляться?
-- Я ведь немного знаю твой язык, Ули,-- отвечает.
Ну, не проломишься сквозь их логику! Будто удивишь этим
наших-то, будто они знают, что какой-то другой язык есть!
А огорожа рядом, какая ни жиденькая... Меня аж морозом
присыпало. Я-то к Наставнику как к себе привык, а тут будто со
стороны глянул: какие ж они страшные! Да еще из болота... ограду
сейчас повалят... ох, повалят! Будто нарочно сказок наслушались
про нечисть, что дверей не разумеет!
А скот-то, небось, уже по всей деревне ревет! Пугливый он у нас,
запаху чужого не выносит. Да и уши давит, люди еще не чуют, а
авры уже перепугались. И тут, как ждал я, тихонько так, мягко
повалились жерди, и вошли они прямиком на грязный поганый Бассов
двор.
Доглядел я, стиснув зубы, как люди улепетывают, как бабы детей
хватают да тащат, как авры взбесившиеся плетеную стенку
вывернули и тоже прочь понеслись, а дальше мне и глядеть не
хотелось.
-- Что,-- спрашиваю,-- закидали вас камнями у Верхнего перевала?
-- Да,-- говорит удивленно так.
-- Еще и огонь развели поперек улицы, копья зажженные швыряли?
-- Откуда тебе это известно? -- спрашивает.-- Я ведь этого не
записывал!
-- Так я б тебе все загодя рассказал!
Стоит он перед мной такой разбитый, несчастный, слов найти не
может. Ровно счет для него перевернулся.
-- Но ведь если ты знал,-- говорит,-- Ули, если ты знал, почему
же ты меня не предупредил? Если все бесполезно...
-- Бесполезно? Эх вы,-- говорю,-- мудрецы! Как же я мог знать,
что вы вперед хлеба за мед приметесь? Что меня из дела выкинете?
Да на что он вам так спешно этот Контакт дался? С животных
начать не могли! У зверья, поди, те же беды!
-- Как ты не понимаешь, Ули,-- говорит,-- это единственная наша
возможность. Чем быстрее мы это сделаем... Слишком много
возражений, понимаешь? И эти возражения выглядят достаточно
убедительно... для большинства.
-- Да ну! И что ж они говорят?
-- Что санитарные нормы установлены для нас, и неизвестно,
является ли такая концентрация токсичных веществ опасной для
верхних. Что существа, приспособившиеся к гибельным для нас
условиям на поверхности, должны обладать защитными механизмами,
способными нейтрализовать почти любое внешнее воздействие. Что
твое утверждение о том, что уровень мутаций превышает
допустимый, и что у верхних разумных сдвинут жизненный цикл,
нуждается в тщательной проверке, поскольку ты можешь не знать,
как обстоят дела в других популяциях. Не исключено, что разные
подвиды и расы верхних разумных очень значительно отличаются
друг от друга. Что разброс в пределах -- явление естественное,
вызванное, возможно, жестким излучением звезд. Что наличие
мертвых зон может быть обусловлено не нашей деятельностью, а,
скажем, природными условиями поверхности. Продолжать?
-- Да нет,-- говорю,-- хватит. На что ж ты тогда надеялся?
-- На Контакт. На прямое обследование генетического материала.
-- Эх,-- говорю опять,-- Наставник! Что ж ты наделал! Ладно, оба
мы с тобой виноватые. Ты -- что по мне о людях судил, а я -- что
по тебе о ваших.
-- Но почему? -- спрашивает.-- Почему, Ули?
А мне уж и говорить расхотелось. И себя жаль, и его, и дела
нашего загубленного.
-- А потому, что разные мы очень, понимаешь? Ни обычаи у нас, ни
логика не совпадают. С маху того не одолеть -- время нужно и
терпение, да еще доброта. У тебя-то всего в достатке, а у прочих
ваших, выходит, и вовсе того нет. Вот и загубили дело.
-- Значит, по-твоему, все испорчено бесповоротно? Ты
отказываешься от новых попыток наладить Контакт?
-- Да нет,-- говорю,-- не отказываюсь. Сделаю, что смогу, а все
толку тут уже не будет.
В тот самый день ко мне гости заявились. Удостоили. Шестеро
пришло, и среди них тот, главный. Здоровенный он оказался,
матерый, чуть не на четверть Наставника длинней.
Еле я на ногах устоял, как они вошли, такой меня густой
неприязнью обдало. Это я зря, что у них чувства невыраженные.
Очень даже выраженные... иногда. Ну вот, главный, минутки не
промедлив, спрашивает сразу:
-- Почему ты не предупредил, что твои соплеменники могут
отказаться от Контакта?
-- А вы спросили? -- отвечаю.-- Мне,-- говорю -- и в голову не
пришло, что вы, ничего не выяснив, за дело возьметесь.
Тут они будто растерялись. Не все, конечно. Главный, какой был,
такой и остался... каменный, а до прочих дошло... до кого
больше, до кого меньше. А Главный свое:
-- Мы считали, что...(опозновательный импульс для меня треском
прошел, да и так ясно: о Наставнике речь) имеет полную
информацию о верхних разумных.
-- А откуда он ее бы взял? -- спрашиваю.-- Я ему много объяснить
не мог, потому как понятий общих нет. Я,-- говорю,-- даже слов
таких в вашем языке не нашел, чтобы о наших делах толковать.
Если вам виноватого надо, так не там ищите. Даже,-- говорю,--
исходя из требований независимой проверки, надлежало бы узнать
начальные условия и основные параметры процесса.
Тут дело немного сдвинулось, разделились они. Внутри
переменились, в себе. Ну, Главный -- тому все равно. Ему что
говори, что не говори, он с готовым мнением пришел. Я еще в
первый раз почуял, до чего ему не хочется, чтоб мои слова
правдой оказались. А вот с другими -- по-разному, потому про
виноватого это точно пришлось. Только пока не сказал, они сами
не понимали, а теперь застыдились.
Я, если честно, так и не думал ни о чем, ни слов не искал, ни
доводов. Я их слушал. Потому что они -- это и была главная наша
беда. Что люди? Ну, не вышло на первый раз -- так мир большой,
можно в другом месте попробовать. Оно досадно, конечно, что с
моими-то, с деревенскими не вышло, а я, правду сказать, сильно и
не надеялся. Лучше бы, конечно, с долгоживущими попробовать. А
вот они -- беда. Потому как им-то, оказывается, и попробовать не
хочется. Да нет, не то. Хочется -- и не хочется. И стыдно, и
обидно, и охота, чтоб все по-старому осталось. Чтоб, значит,
мясо есть, а скот не резать. И всего хуже, что там внутри, на
донышке. Это с верхним-то, с осмысленным, можно бороться. А вот
ежели оно внутри, пока не решится, не сложится, никак не
подлезть. Только ведь нашу-то судьбу, не нам, а им решать. В
полной мы их власти, а они же ко мне не за помощью пришли, не за
советом, а чтоб нежеланье свое оправдать. Я это быстренько
расчуял. Мне только Наставник сильно мешал. Что-то с ним
неладное было, такая лютая боль, хоть криком кричи. Мне б к нему
-- уж не говорить! -- какие разговоры! -- просто душу
подставить, чтоб полегчало, а я не могу, я к ним привязан, их
должен слушать, потому дело-то не шуточное.-- так меня надвое и
раздирает.
А молчание тянется, им оно хуже, чем мне: я занят, я при своем
праве, я тут обиженный, как ни верти. Если б тут Наставника не
было! Держит он меня, нельзя мне вкрепкую драться, всякое мое
слово не так по тем, как по нему бьет.
Ну, тут наконец Главный изволил слово молвить:
-- В том, что ты сказал, есть известный смысл. Видимо, мы
переоценили объем имеющейся у нас информации.
-- Не объем, а качество,-- отвечаю. Все, что можно было узнать,
наблюдая за мной, Наставник вам дал. Просто есть принципиальная
разница между поведением одного человека и поведением группы.
Тут один (я его давно приметил: как-то он посвободней прочих)
будто даже обрадовался.
-- Главный Координатор,-- говорит,-- он прав! Мы действительно
постыдно не учли особенностей групповой психологии.
Разумеется,-- говорит,-- это машинная рутина, для нас -- дело
далекого прошлого, но это никак не оправдывает. Можно было бы
предположить, что при неразвитой социальной психологии и при
отсутствии неправильного формирования социальных рефлексов
отнюдь не исключена парадоксальная реакция группы на нечто
новое.
Это я понял с пятого на десятое, но главное, видно, все-таки
дошло, потому ответил впопад.
-- Реакция,-- говорю,-- самая нормальная, какая и должна быть.
Помниться,-- говорю,-- когда один из ваших, ученый между прочим,
как вы говорите, личность социально зрелая, забрел сюда
ненароком и меня увидел, так он чего-то за оружие схватился. А
вы хотели, чтоб люди, в первый раз вас увидев, от радости
прыгали?
-- Он прав, Координатор,-- опять говорит тот.-- Мы обязаны были
учитывать, что имеем дело с Разумными, а не с каким-то безличным
процессом.
Чувствую -- сердится Главный. И на него сердится, и на меня, и
на то, что не может ответить, как ему думается. Боится, что не
поймут его, осудят.
А тут Наставник вдруг голос подал.
-- Дело не в его правоте,-- говорит,-- а в нашей. В том, что мы
упорно не желаем видеть этическую окраску проблемы. А этические
проблемы,-- говорит,-- находятся вне компетенции Совета
Координаторов. А Главному это не по губе.
-- Поднимать вопросы этического соответствия стоило бы только
индивидууму, этичности поступков которого вне сомнений,-- снова
подал голос Главный.
Я чуть не вскрикнул, так больно и метко он Наставника хлестнул,
прямо как по ране.
Но тот и виду не подал. Отвечает спокойно:
-- В делах, касающихся интересов всего общества, интересы и
поступки отдельного индивидуума всегда вторичны. Вы повторяете
мою ошибку, завышая уровень своей компетентности.
А тот, что посвободнее, ему:
-- Всякий вопрос, который может повлечь перестройку экономики и
перераспределение ресурсов, относится к компетенции Совета
Координаторов. Я считаю, что бессмысленно и даже вредно
расширять инициативную группу и нарушать ее состав. Все мы
заинтересованы в том, чтобы принять решение как можно скорей,
пока проблема не усложнилась еще больше.
-- А вы убеждены,-- спрашивает Наставник,-- что такое поспешное
решение окажется верным? Не лучше ли,-- говорит,-- отложить его
до тех пор, пока все выяснится окончательно?
А тот так прямо и рубанул:
-- Никто из нас не хочет оказаться в твоем положении, но
общество взволновано, оно требует однозначного ответа, и мы
обязаны дать его как можно скорее.
-- Все равно какой? -- спрашиваю я.-- Значит, пропади они, люди,
пропадом, лишь бы вам беды не было?
-- Нет,-- отвечает Главный, да так поспешно!-- Ты просто неверно
понял слова коллеги. Мы заинтересованы в скорейшем решении
проблемы исходя как из своих, так и из ваших интересов.
"Говори,-- думаю,-- говори. Ты б это кому другому порассказал,
кто твое нутро не видит!"
А Наставник свое гнет:
-- Рассмотрев произошедшее, я не считаю, что самое быстрое
решение будет самым верным. По моему мнению, в этом вопросе
Совет Координаторов должен передать право решения Совету Ученых.
Чувствую, кое-кто даже обрадовался, а Главный опять злится:
-- Чтобы наверняка похоронить вопрос среди разговоров? Оттянуть
решение до бесконечности?
А я вдруг чую: Наставник этого и хотел, угадал Наставник. Опять
я чего-то не пойму, ведь еще сегодня он совсем другого хотел!
Прямо как в паутине запутался: вроде при мне говорят и вроде о
моем деле, а я чую: не то! Тут за всяким словом что-то другое,
такое, может, что мне ввек не понять. Зеркальная картинка: что
им наши дела -- темный лес, то и я, как до их отношений дойдет,
колода -- колодиной. Ну, я и разозлился.
-- Может, хватит? -- говорю.-- Что мне,-- говорю,-- в перекорах
ваших? У меня боль болит, мне не до того, кто что о ком
подумает. Больно,-- говорю,-- вещи несоизмеримые: судьба целой
цивилизации и чьи-то счеты!
Зря я так, потому Наставника опять по душе ударило. Что это
