"Шутки шутками, - думала она, - но этот парень и эта девочка - крепкие
практики и в чем-то знатоки..." Раньше она порой испытывала некоторую
метафизическую брезгливость к ним - мол, позабыли о Духе, об Абсолюте,
копаются в могильном дерьме, но теперь, она почувствовала к ним некое
цельное влечение. В конце концов, и раньше она поражалась им и ласкалась в
их метафизической абсурдности и лихости - Бог, мол, далеко, а они - рядом.
"Наседка она у нас надмогильная, - часто умилялась Люда, глядя на
"Настеньку", прикорнувшую в платочке на вершине могильного холма. - И сидит
она над трупами, голубушка, как кура заботливая над своими яйцами. Только
что из трупиков-то высиживает!?. ...Хлопотунья!!" Но теперь бешенство
искания овладело ею. Да откуда известно, что они об Абсолюте "забыли". Да и
мир, проявление Абсолюта, не менее бездонен и завлекателен, бормотала она.
Знают, знают они, Фодя и Настя, что-то очень важное, сокровенное, тайное...
Пойду за ними, и душу Иры, несчастной, может быть, найду.
Обнаженно-черный, далекий путь, космос-бездна чудился ей там, куда вели
дороги Мефодия и Настеньки...
Идти, идти и идти - яростно билось в ее уме. Да, она уже многое знает о
себе, да, она теперь стала приоткрывать дверь в великое, вечное собственное
"Я", бессмертное и необъятное, но ведь существует и этот сюрреальный,
бредовый мир, который не уложить ни в какие рамки, ни в какие теории.
Может быть, Ира, была только предлогом. Словно что-то звало ее, и вместе
с тем было сильное, ясное желание познать судьбу родной и отвратительной
Иры.
После всех этих мыслей, приведя их в некоторый стройный порядок, она
решила, не откладывая ничего в долгий ящик, повидать Фодю. Выбрала момент,
когда тот был во дворе: прыгал головой вниз вокруг пня и шептал.
Приманив Фодю вздохами, она присела с ним на неизменную скамеечку - на
ту, где сидели они в роковую ночь.
- Ох, Федоша, Федоша, - начала Люда, - пивка не хошь? Около меня две
бутылочки в травке лежат.
- Пивко на том свете пить будем, - смиренно ответил Фодя.
- Мучаюсь я Ирой, мучаюсь, вот что. Заела она меня. Будто я со своей
плотью рассталась. А ведь девка была нехорошая, мерзкая.
Мефодий задумчиво пошептал, и вдруг проговорил:
- От избытка бытия погибла девка, от избытка...
Люда даже вздрогнула, услышав от Мефодия такое слово: бытие. Посмотрела
на него.
Тот теневел башкой.
- Кто ты, Фодя? - тихо спросила она. - Сколько в тебе душ?
Мефодий и ушами не пошевелил в ответ, но его слова точно пронзили Люду: а
ведь верно черт старый говорит, - подумала она, - избыток бытия, избыток
низшего блага погубил ее, а не какое-то "зло"... Наслаждалась бы Ирка жизнью
в меру, не погибла бы, а то прямо задохнулась от себя, от плоти своей, а
главного, великого, бессмертного еще не успела в себе разглядеть, прозевала,
а если б познала и полюбила его так, как плоть свою полюбила - спаслась бы,
и не в аду сейчас бы была, а в духе. Не успела, не смогла за одним благом
увидеть более великое, пропустила его. Бедная, бедная...
Мефодий тем временем закурил: достал самокрутку (он никогда не курил
иное), покашлял и затянулся...
- Непутевая все-таки девка была, - добавил он прохрипев. - А все от того,
что мать свою съела.
- Как съела?! Ты что?!
- Понимаешь, дочка, - тихо сказал Мефодий, - люди эти сварили ее мать,
чтоб съесть, но мало кто знает, что один добрый человек среди них захотел
накормить дите и дал ей материнскую плоть, из миски, как собачке. Она и
полакала: ведь маленькая была, несмышленыш. Непонарошку. А потом добрячок,
накормив дите, вывел ее с завода и кому-то отдал...
Люда остолбенела. Все это показалось ей фантастичным, но каким-то
убедительным.
Однако, она не знала верить ей или нет.
- Такие уж люди то были, - шумно вздохнул Фодя и повел ушами. - Может
быть, племя такое. Их всех на завод и прислали. Хотя говорят, грамотные уже
были... Но дело не в этом, Люда. - Мефодий закашлялся, и голова его
опустилась, точно в пустыне. - Кто мать свою съест, тот, помимо греха, как
бы в оборотную сторону пойдет... Против всего движения.
- Ой, бредишь ты, Фодя, про Ирку, ой, бредишь, - пробормотала Люда. - Она
жить слишком хотела, потому и померла. Сам сказал.
- Да, сказал. И это точно. Етого от ее никто не отымет. Ее натура. Но
может быть, все бы обошлось, если бы она - хоть и не по своей воле - свою
мать не съела. Через это она совсем несчастная и невинная вышла, а проклятие
висит... На безвинной - проклятье. Да, не в проклятьи дело, шут с ним с
проклятьем, а в оборотном повороте.
- Замудрил, дедуся, замудрил, - раздраженно ответила Люда, ужасаясь
Иркиной судьбе. - Многие знают эту историю, и никто про такое не говорил.
Первый раз от тебя такое слышу. Поменьше с тенями якшайся.
Она почувствовала невероятную жалость и обиду за Ирочку: если еще это на
нее навалилось?!?! Трехнуться можно, а она вон какая здоровенькая была
аппетитная...
- Дедушка, - умоляюще обратилась она к Мефодию. Тот опять прыгал головой
вниз вокруг пня, - да не говори ты такие вещи. Твои тени все напутали. Не
может быть, чтоб на дите столько всего...
- Бог милостив, - пробормотал Фодя, прыгая вокруг. - Еще не такое бывает,
девушка! Мир-то вон как велик! Планета! - уважительно прикрикнул он. - А
дедусей меня не называй!
- Хорошо, хорошо, - почти истерически выкрикнула Люда. - Да присядь,
Фодя...
Неугомонный!
Фодя присел.
Задвигались где-то далеко машины, люди, слышны были крики. За забором
монотонно лаяла собака.
"Перьвый раз слышу такой лай", - подумала Люда и сказала:
- Фодя, а что мне делать-то?! Хочу Ирке помочь!
Мефодий даже вздрогнул (по-человечески) и подпрыгнул на скамье.
- А кто ты такая будешь то, чтоб людям с того света помогать?! Мы,
девушка, кошке и то по-настоящему помочь не можем, ибо когда загадано -
тогда и помрет, хоть квасом ее пои...
- Ишь, мудрый какой. А что ж ты прыгаешь тогда, Фодя, так часто? Небось -
неспростра гимнастику свою тайную делаешь? Скрываешь что-то! Нехорошо
обманывать младших.
Помолчали. Потом Мефодий спросил:
- А почему тебя тянет ей помочь? Ты ведь иная, чем она!
- Да иная. Но все равно тянет.
- Молись. Только как надо. Верное средство, старики говорят.
- Да я боюсь, уже осуждена она. Фодя даже рот разинул.
- Что же ты, супротив самого осуждения хочешь ей помочь? По своей воле?!
- Ага.
Мефодий прыгнул уже по-нехорошему.
- Ну и девки ноне пошли, - покачал он потом головой, подсев к ней. - Не
пойму...
Мы ведь, девушка, люди простые, и против Бога там или черта - ни-ни. А ты
вонна что задумала - супротив мирового порядка. Ишь, чаво захотела.
- Думаю я, Фодя, что кроме мирового порядка, есть все-таки, как бы тебе
сказать... какой-то ход вне всего, пусть и ни на что не похожий... Как бы
тебе объяснить. Скажу уж по-моему, по-научному, как ты говоришь... В любой
истинной духовной Традиции есть место для того, что выходит из Традиции, не
вмещается в нее, и тоже можно сказать о Космосе, о мировом порядке. Не ладно
говорю?
Фодя неопределенно качнул головой.
- Повтори.
- Лазейку, короче говоря, ищу, дыру в Космосе.
- Ого, - Фодя взвился, вдруг на глазах воссияв словно проскочил за один
миг несколько перевоплощений. - Да ежели ты иль какой-нибудь еще человек,
такую дыру найдет, неужели ты на такую дурь как Ирка, или на еще какое
существо, будешь ее тратить?! Окстись! Да за такое... за такое... Вот что,
Людок, - вдруг смягчился он, обомлев. - Забудь об Ирке, а? Не твое дело.
Мировой порядок не черт, потрепет ее как надо - а потом отпустит. Глядишь,
девка когда-нибудь и ангелом станет. А о дыре забудь. Не под силу человекам
это... Давай-ка лучше хряпнем кваску, и я тебе о Настеньке расскажу. Она
ведь упокойникам не помогает против правила, не меняет их нутро - разве это
можно! - она их жалеет, и... тссс...
тссс...
ЭПИЛОГ
После такого разговора с Фодей нега какая-то бесконечная охватила Люду. И
в неге этой забылась девочка Ира, ушедшая в мир своей матери, съеденной
живьем. Уже не ломала она голову о загробной судьбе Ирочки. Как рукой сняло.
Но история эта не прошла даром для ее души.
- Уеду я от вас, Фодя, - говорила она старичку, когда встретила его опять
как-то вечером во дворе. - Не по мне эта ваша Настенька с ее загробной
стряпней, да и тени я не люблю. Эка невидаль тень! Сейчас они и по земле
ходят в телесном виде.
Хотя я и люблю их по-своему...
- Не соображаешь ты ничего о тенях, - сурово оборвал ее Фодя. - Тень она,
ангел мой, не проста, по тени многое понять можно.
Но Фодя не прыгнул однако же никуда.
- Да ну! Я из всех вас только Галю люблю по-настоящему.
И Люда пошла к Гале.
Галюша встретила ее как родную.
За самоваром поговорили о тайнах.
- Я, Люда, тоже ничего в тенях не понимаю. Может и вправду как ты
говоришь, многие люди в этом веке стали как тени того высшего внутреннего
человека. Ну и что ж, Людка, с тенями тоже можно чай пить, - вздохнула
Галюша, откусив кусок слоеного пирога. - А может и Фодя замысловатый тоже
прав, имея в виду свое, другое. Ну их, ети загробные тайны. По мне, так и у
нас тута тоже тайн хватает.
Ты погляди, какая красота и бездна в деревне, в русских полях и лесах.
Кто это разгадал?! Кто это понял?! Никакому чародею это не под силу. Тут
глаз нужен ангельский или еще там какой, повыше...
Люда вздохнула.
- Права ты, права... А если природа такая, то какова наша душа? ...
Знаешь, Галя, уеду я от ваших загробных людей, от Насти и Фоди, сменяю
квартиру, но с тобой буду навечно.
В это время кто-то запел во дворе. Охваченная бытием, Люда подошла к
окну.
На лужайке собравшись в кружок пели шесть обитателей дома номер восемь по
Переходному переулку.
Пели что-то совсем древнее, языческое, но о Небесах.
И почему-то все решили не умирать...
Так странно и быстро разрешился для Люды поиск души погибшей Иры. Понесло
ее совсем в другую сторону. Ошалело уже звучал для нее тихий голос Мефодия.
Даже вечно пьяный инвалид Терентий (который упорно не спивался до конца) не
уводил мысль в тишину. Разорвалось что-то в душе ее, и потянуло Люду вперед,
на просторы, необыкновенные, бесконечные, российские. Вместе со
всеобъемлющей Галюшей занесло ее вскоре в древний город Боровск, в котором
каждая травка, каждый уголок говорили о дальних тайнах, запрятанных в
пространстве. А между домами стояли православные церкви, как озера Вечности.
В одной такой древне-уютной комнатке со старичком, чуть ли не улетающим в
небеса, беседовали они о непостижимом. И глаза деток, выглядывающих из
углов, были полны решимости и ранней непонятной мудрости...
"С Переходного переулка уеду, - думала Люда - И найду Бога, Который во
мне и Который есть мое истинное Я. Живет в Москве Учитель, он поможет. Но
главный Учитель во мне самой. И Он раскроется, я знаю. И войду в жизнь
высшую и вечную.
И забуду о себе как о человеке и мир забуду. И рухнет преграда между мной
и Богом и будем мы Одно. Так говорит великая Веданта: "Я есть То". Все
забуду, и ум человеческий исчезнет во мне, только одну Россию не забуду...
Но почему одну Россию не забуду?! - вдруг спросила она себя, похолодев,
глядя в окно на бесконечные синие дали, леса, и почти невидимую ауру. - Не
знаю почему. Что за Россией кроется?! Но чувствую: "это" не забуду даже Там,
в Вечности. Или ...
неужели придется выбирать?!!... Нет, нет, нет!!! Все должно исчезнуть во
мне, кроме Бога, но не Россия. Только не Россия...
А между тем в Переходном переулке и около него творилось черт знает что.
