негромко вскрикнула и, встав со своего места, подошла к неподвижно
стоящему Конану. Тонкие пальцы потянулись к его плечу, но не коснулись,
словно не смогли преодолеть какую-то невидимую тонкую преграду, возникшую
между двумя телами. Большие глаза блеснули в свете пламени, наполняясь
слезами. По прелестным губам пробежала не то судорога, не то улыбка.
- Он Люцифер во плоти! - прошептала девушка и, отступив на шаг,
закричала: - Изыди! Изыди, сатана!..
Тугл перекрестился и, стараясь не смотреть на Конана, произнес,
вставая:
- Не говори так, Элен... Лучше я сам это скажу!
Конан подошел к нему и тронул за руку:
- Это я, брат Тугл.
Бородач отдернул руку и сел на прежнее место.
- Ты что, будешь пить с нами?
- Да. А за что вы пили?
- Мы пили за упокой души Конана ап Кодкелдена Мак-Лауд, - продолжая
неотрывно смотреть в пламя, ответил Эйн Гусс.
- Я не понимаю, в чем дело...
Юноша растерянно склонился над Туглом, но тот шарахнулся от него, как
от прокаженного.
- Ты говоришь, дышишь... А ведь был трупом, - быстро заговорил
бородач. - Эйн Гусс сам закрывал тебе глаза. Ты умер, Конан!
Гусс молча кивнул.
- Я не понимаю ничего, - испуганно повторил ошарашенный Конан.
- Как тебе это удалось?
Тугл встал и, достав из ножен меч, приставил его к груди Конана.
- В тебе дьявол!
- Господи, Тугл! - юноша отшатнулся. - Двадцать лет мы с тобой
вместе! Мы ведь родственники...
- Конан Мак-Лауд - мой родственник, а вот кто ты такой - я не знаю!
- Эйн Гусс! - вскричал Конан, ища поддержки у единственного человека,
которому всю жизнь верил как себе, который славился своей честностью и
справедливостью и который был отцом девушки, единственной в мире для
Конана Мак-Лауд.
Мускулистая рука подалась вперед, остановив приближающегося парня.
Потом пожилой воин встряхнул головой - и пряди рыже-седых волос упали на
лоб. Слова путались в мохнатых усах, становясь почти неслышными:
- Иди, иди, Конан... Уходи от нас. Навсегда.
- Да вы что все, с ума посходили! - закричал юноша, глядя на
начинающих подниматься со своих мест соплеменников.
- Иди с богом. Иди от греха, - продолжал бубнить Эйн Гусс.
- Я никуда не пойду, - вскричал Конан и сел на скамью.
Тяжелый глиняный кувшин с вином опустился на затылок юноши,
разлетевшись вдребезги, и Конан тут же как подкошенный рухнул на пол,
теряя сознание. Тугл, скрежеща зубами, накинулся на упавшего, заламывая
ему руки за спину. Успевшие подняться со своих мест родичи бросились на
помощь Туглу.
Сознание провалилось в черный колодец. Разноцветные пятна пестрым
хороводом завертелись перед глазами, расплываясь в мутные очертания
человеческих фигур. Пятна лиц, то болезненно яркие и четкие, то пастельно
размытые и бледные, скалились ненавистью. Они, такие знакомые, вдруг
превратились в уродливые маски демонов, выкрикивающие странные звуки,
лившиеся бурным водопадом откуда-то сверху, сливаясь в резкие, грубые,
ничего не значащие слова, смысл которых, и без того туманный, расползался
под градом обрушивающихся ударов.
Дыхание то и дело перехватывал спазм, заставляющий судорожно хватать
ртом обжигающий воздух. Тугл, друг и брат Тугл, сцепив оскаленные зубы,
монотонно, как кузнечный молот, наносил своим большим кулаком короткие
удары. Привкус крови и клокотание в груди мешали Конану дышать.
Рыжеволосая красотка Элен вырвалась из крепких объятий отца и,
вцепившись ногтями в лицо избиваемого, заверещала дурным голосом дерущейся
кошки. Если бы не подоспевший Эйн Гусс, то через мгновение юноша лишился
бы глаз благодаря стараниям бывшей возлюбленной. Держа извивающуюся, как
угорь на сковородке дочку, Эйн Гусс прокричал в беснующуюся толпу, плотным
кольцом обступившую еле стоящего на ногах Конана:
- Расходитесь все! Живо!
Но его никто не слушал. И через три минуты привязанного к большой
дубовой чурке Конана уже тащили на веревках к огромному стогу сена на
окраине деревни.
- В огонь сатану! - ревела добрая сотня глоток.
Эйн Гусс, отшвырнув Элен в толпу и схватив Тугла за пояс, ловко
отбросил его от растянувшегося в пыли Конана.
- Он твой родственник! Брат!
- Люцифер не может быть братом! - истошно вопил бородач. - Его нужно
сжечь!
- Расходитесь! - перекрыл вой толпы голос Гусса, и в нем звенела
сталь. - Все! Больше сегодня ничего не будет! Вы никого не сожжете!
Расходитесь! Я вам приказываю!
Сознание в который раз с адским упорством возвращалось к Конану, не
давая возможности забыться и не видеть больше этого кошмара. Вой ревущей
толпы отдавался в голове резкими отвратительными звуками.
Прекрасная Элен, сверкая безумными глазами, бросилась вперед, крича:
- В огонь его! В огонь!
Мощные руки отца схватили ее за плечи и втолкнули обратно в глубину
вновь взрывающейся воплями толпы. Люди приближались к Конану и Эйну Гуссу.
Тяжелое дубовое полено скользнуло по ноющей спине юноши. Горящий
позвоночник с трудом разогнулся. Затекшая рука вместе с привязанным
бревном подалась вперед, отталкивая озверевшего Тугла.
- Ты идти можешь? - услышал Конан над ухом тихий голос Эйна Гусса.
Он поднял ничего не понимающий взгляд и одними губами ответил:
- Я - нет, но тело мое уйдет отсюда.
- Тогда уходи. Беги, мой мальчик, спасайся!
Гусс вытолкнул из толпы истерзанного Конана и, раскинув руки,
принялся сдерживать штормовой натиск соплеменников, кричащих, но не
решающихся всерьез штурмовать такой бастион.
Конан посмотрел в последний раз в глаза Эйна, обрамленные густой
сетью глубоких морщин, и проговорил:
- Я не забуду тебя, Эйн Гусс.
Морщины стали глубже.
- Прощай, Конан. Храни тебя Господь, несчастный ты человек...
7
Серебристый "кадиллак" выехал из подземного гаража, в котором давали
напрокат машины, и, быстро набирая скорость, понесся по полупустынной
улице в сторону Бруклинского моста. Рука с сетчато-металлическими и
кожаными украшениями на запястье и массивными перстнями на пальцах нажала
кнопку на панели приемника.
Звонкий женский голос читал сводку последних новостей:
- Обезглавленное тело найдено в подземном гараже Мэдисон Сквер
Гарден. Потерпевший не опознан. Никаких документов, удостоверяющих
личность...
- Заткнись! Я и без тебя знаю, как его зовут! - громовой голос,
похожий на рев разъяренного буйвола, заглушил звук радио.
Обвешанная чем только можно рука ударила по кнопке, выключая
приемник, и вставила кассету в магнитофон.
С широкой автострады автомобиль свернул на узкую темную улочку в
районе, который так любили разнообразные бродяги, наркоманы, рокеры и
прочая экстравагантная нью-йоркская публика.
...В маленькой прокуренной комнатке за обшарпанной стойкой сидел
тощий парень в футболке, раскрашенной под тигровую шкуру, и старых
замусоленных штанах, заляпанных краской и еще какой-то дрянью. Вокруг
тонкой небритой шеи обвивались цепочки с дешевыми кулончиками в виде
крестов, черепов, молний и еще бог знает чего. Положив ноги в разодранных
армейских ботинках на стойку, тощий тупо смотрел в экран маленького
полуразрушенного телевизора, ковыряя в редких желтых зубах большой
сапожной иглой.
Скрипучая дверь распахнулась, под потолком уныло брякнул зеленый
медный колокольчик, и в прокуренное помещение вошел двухметровый гигант,
одетый в кожаную куртку, у которой один рукав был аккуратно отрезан, и в
черные штаны из чертовой кожи, облепленные различными бляхами и
заклепками. На плечах у него висела небольшая аккуратная сумка-баул, а в
крепкой мускулистой руке он сжимал плоский чемодан, похожий на чемоданчик
для инструментов. Густые черные волосы, собранные на затылке в длинный
хвост; глубоко посаженные черные глаза, окруженные нездоровой синевой,
двумя провалами темнели на бледном лице. Правый глаз, подчеркнутый длинным
тонким шрамом, который начинался над бровью и заканчивался почти на щеке,
чуть косил. Но самое запоминающееся во внешности гостя - огромный шрам
через все горло. Как можно было выжить после такого ранения - неизвестно,
но факт оставался фактом: страшный неровный рубец опоясывал мощную шею
зловещим ожерельем.
Поставив чемоданчик на заплеванный кафель возле стойки, человек
бросил взгляд на пьяного в стельку одноногого негра, сидевшего под
газетным щитом с прошлогодним номером "Вашингтон Пост". Чернокожий,
погруженный в чтение дешевого комикса, ни на кого не обращал внимания.
- Мне нужна комната.
Громовой хрипловатый голос привел парня за стойкой в чувство,
напомнив об обязанностях портье. Он медленно опустил ноги на пол и,
поднявшись из скрипучего кресла, протянул незнакомцу гостиничный журнал.
Тот раскрыл его и на свободной от записей строчке корявым детским почерком
вывел свое имя. Парень забрал журнал и, пробежав глазами по написанному,
лениво проговорил:
- Хорошо, мистер Крюгер. Пожалуйста, вперед двадцать баксов, если,
конечно, вас не затруднит и...
Крюгер вынул из-за широкого пояса со стальными острыми шипами толстую
пачку разномастных банкнот и бросил на потертый пластик стойки хрустящую
двадцатидолларовую купюру.
Парень явно не ожидал увидеть наличные после первого же требования.
На его узком лице, напоминавшем морду породистой гончей, появилась улыбка,
обнажившая редкие крысиные зубы.
- Прекрасно! - Деньги исчезли за стойкой. - Спасибо! - парень
протянул ключ с большим брелком номера. - Если вам что-нибудь
понадобится... - замызганный портье криво подмигнул громиле. - Ну, там
баба или так просто...
Крюгер с каменным лицом, не говоря ни слова, пошел вверх по крутой
загаженной лестнице на второй этаж так называемого отеля.
Негр внезапно отложил журнал и, натянув на глаза жеванную шляпу из
разваленного молью фетра, скептично заметил:
- Да ладно, что ты распинаешься... Какой придурок, интересно, вообще
остановится в этой проклятой дыре?
Парень перегнулся через стойку и погрозил одноногому костлявым
кулаком. Негр расхохотался. Резкий лающий смех вдруг перешел в надрывный
хронический кашель.
...Комната выглядела на удивление неплохо. Возле одной стены стоял
широкий продавленный диван, а возле стены напротив - рассохшийся шкаф.
Между ними на полу лежал затертый коврик. Возле не мытого с незапамятных
времен окна на низенькой тумбочке стоял маленький телевизор - черно-белое
ископаемое, неизвестно каким образом дожившее до сегодняшнего дня. И все.
Удобно, лаконично, просто. Кому не подходит, может переехать в "Хилтон".
Бросив в угол баул, Крюгер положил чемоданчик на диван и, расстегнув
замки, откинул крышку. В обтянутый изнутри черным бархатом кейсе хранился
большой, разобранный на части двуручный меч-эспадон. Металл слабо
поблескивал на черном материале, отражая свет одинокой тусклой лампочки
под потолком. Блик скользнул по лицу Крюгера, отразившись в черных
зрачках.
Пальцы погладили разобранное оружие и, секунду помедлив, извлекли из
выемки длинную рукоять. На штифт села прямая длинная крестовина; руки
медленно двигались, лаская поблескивающий металл. В рукоять с легким
щелчком вошла половинка лезвия. С присоединением каждой новой детали меч
становился все тяжелее. Теперь уже приходилось, не отпуская, крепко
держать его рукой. Шалнер тихонько застонал, присоединяя вторую половинку
клинка.
Крюгер, сжимая рукоять, медленно поднял собранный эспадон. Словно
