отказаться от такого жирного куска.
- То есть?
- В этой партии товара-миллионы долларов.
- Ван Гельдер! - Де Граф медленно покачал головой. - Не
могу в это поверить. Такой человек! С таким безупречным прошлым
в полиции!
- Оставьте свое сочувствие для его жертв, - ответил я
резко. Наверно, не стоило так говорить с выбитым из колеи
человеком, но и моя голова была в ничуть не лучшем состоянии,
чем его, - Ван Гельдер хуже их всех. В защиту Гудбоди и Труди
можно, по крайней мере, сказать, что их психика так больна и
извращена, что они уже не отвечают за свои поступки. Но ван
Гельдер не болен. Он делает все это хладнокровно - ради денег.
И во всем отдает себе отчет. Знал, что происходило, как
поступал его душевнобольной приятель Гудбоди. И покрывал. - Я
бросил на де Графа изучающий взгляд. - Вы знаете, что его брат
и жена погибли в автомобильной катастрофе на Кюрасао?
Де Граф помолчал. Потом повернул голову:
- Это не был несчастный случай?
- Нет. Этого мы никогда не докажем, но я поставил бы свою
пенсию на то, что у "несчастного случая" были две
взаимосвязанных причины: во-первых, его брат, опытный сотрудник
службы безопасности, узнал о нем слишком многое, а во-вторых,
ван Гельдер хотел избавиться от жены, которая стояла между ним
и любовницей, еще до того, как наиболее симпатичные черты Труди
выплыли наружу. Этот человек холоден, как лед. Это -
калькулятор, совершенно беспощадный и полностью лишенный того,
что мы могли бы назвать нормальными человеческими чувствами.
- Вы не доживете до пенсии, - мрачно заметил де Граф. -
Возможно. Но именно так и обстояло дело. Мы свернули в улицу
над каналом, где стояла церковь Гудбоди. И увидели прямо перед
собой голубой полицейский пикап, миновали его, не
останавливаясь, затормозили у входа в церковь вышли. Сержант в
мундире спустился с крыльца, чтобы нас поприветствовать, и если
вид двух калек, которых он узрел перед собой произвел на него
какое-то впечатление, то он хорошо это скрыл. Пусто, господин
полковник, - сообщил он. - Мы были даже на колокольне. Де Граф
отвернулся и взглянул на голубой пикап..
Если сержант Гропиус говорит, что там никого нет, значит,
там никого нет.- Он помолчал, потом медленно продолжал, - ван
Гельдер хитер. Это мы теперь знаем. Его нет в доме Гудбоди. Мои
люди блокировали обе стороны канала и улицу. Стало быть, его
здесь нет. Он где-то в другом месте.
Да, в другом месте, но все же он здесь, - возразил я.
-Если мы его не найдем, как долго вы оставите оцепление?
Пока не перетряхнем и не проверим каждый дом на этой
улице. Два часа. Может быть,три.
- А потом он мог бы уйти?
- Да. Если бы, конечно, он тут был.
- Он здесь, - уверенно сказал я. - Сегодня суббота.
Строители в воскресенье сюда приходят?
- Нет.
- Это даст ему тридцать шесть часов. Сегодня ночью, а
возможно, даже завтра вечером он спустится вниз и исчезнет.
- Моя голова, - де Граф снова приложил платок к ране - у
пистолета ван Гельдера очень твердая рукоятка. Боюсь, что...
- Тут, внизу, его действительно нет, - пояснил я
терпеливо. - Обыски в домах - пустая трата времени. И я
совершенно уверен, что он не сидит на дне канала, сдерживая
дыхание. Итак, где он может быть?
Я изучающе посмотрел на темное, в изодранных тучах, небо.
Глаза де Графа последовали за моим взглядом. Черный силуэт
огромного подъемного крана казался почти достигающим облаков,
конец его массивной горизонтальной стрелы терялся и темноте.
Этот кран всегда представлялся мне странно грозным, а
нынешним вечером, принимая во внимание то, что пришло на ум, он
выглядел особенно мрачно и зловеще.
- Конечно, - прошептал де Граф. - Конечно.
- В таком случае я иду туда!
- Это безумие! Чистое безумие! Поглядите на себя, на свое
лицо. Вы недостаточно хорошо себя чувствуете для подобных
упражнений!
- Я чувствую себя прекрасно.
- Тогда я иду с вами, - решительно заявил де Граф.
- Нет.
- У меня есть молодые, ловкие сотрудники...
- Вы не имеете морального права требовать этого от кого
бы то ни было из своих людей, а молодость и ловкость тут ни
причем. И не настаивайте - бессмысленно. Кроме того, ситуация
не годится для прямой атаки. Это надо сделать тихо, украдкой,
либо-вообще не делать.
- Он вас увидит, - де Граф, сознательно или нет, но
принял мою точку зрения.
- Вовсе нет. С той высоты, где он сейчас, все внизу тонет
в темноте.
- Мы можем подождать, - настаивал он. - Ведь до утра
понедельника ему придется спуститься.
- Ван Гельдер не наслаждается зрелищем смерти. Это нам
известно. Но смерть ему совершенно безразлична. Это нам тоже
известно. Жизнь - жизнь других людей - ничего для него не
значит.
- Ну и что?
- Его нет тут, внизу. Белинды тоже. Стало быть, она с ним
там, наверху. А когда он будет спускаться, возьмет ее с собой -
в виде живого щита. И ей не уцелеть...
Де Граф больше не пытался меня удерживать. Я оставил его
у дверей церкви, направился на стройплощадку, подошел к крану и
начал взбираться по нескончаемым ступенькам, косо помещенным
внутри его каркаса. Это было долгое восхождение, и в своей
нынешней форме я охотно бы от него отказался - при других
обстоятельствах, хотя ничего особенно утомительного или
опасного в нем не было. Одолев примерно три четверти пути, я
остановился перевести дух и глянул вниз.
Никакого такого головокружения от высоты я не
почувствовал. Все тонуло во тьме, слабые уличные фонари вдоль
канала виднелись точками света, а сам канал - слабо светящейся
ленточкой, такой далекой, почти нематериальной. Невозможно было
разобрать очертаний ни одного из домов, разве что - петушка на
кончике церковного шпиля, но и он находился в ста футах подо
мной.
Перевел взгляд вверх - до кабины крана оставалось еще
футов пятьдесят: темное четырехугольное пятно на фоне почти
такого же темного неба. Я продолжал взбираться.
Всего десять футов отделяли меня от входного люка в полу
кабины, когда между туч образовался просвет и выглянула луна,
правда, только что народившаяся, но и этот свет показался
ослепительно ярким, залил выкрашенный желтой краской кран,
обнаружил каждую горизонтальную и вертикальную черточку его
конструкции. Он осветил и меня, вследствие чего я узнал то
особенное чувство, какое бывает у пилота, пойманного в луч
прожектора: что я пригвожден к стене. Теперь стала видна чуть
ли не каждая царапина на люке, и мне пришло в голову, что, коль
скоро я так хорошо вижу все над собой, то кто-то в кабине может
так же хорошо видеть то, что под ним, и чем дольше я остаюсь на
месте, тем больше шансов меня обнаружить. Вынув пистолет из
кобуры, я бесшумно преодолел несколько оставшихся ступенек, но
тут люк легко приподнялся и в щель выглянул длинный и
отвратительный на вид ствол оружия.
Вероятно, мне следовало почувствовать горечь
разочарования, которая считается обязательной спутницей
сознания окончательного поражения, но в тот день на мою долю
выпало слишком много испытаний, все естественные чувства были
уже израсходованы, и я принял неизбежное с фатализмом, который
удивил даже меня самого. Это не назовешь добровольной
капитуляцией. Если бы у меня была хоть тень шанса, я затеял бы
стрельбу. Но шансов не было, и я примирился с этим.
- Это полицейский автомат, заряженный картечью. - Голос
ван Гельдера имел металлический, глухой, я бы сказал, могильный
оттенок, который вовсе не показался мне утешительным. - Вы
знаете, что это значит.
- Знаю.
- Отдайте мне оружие. Рукояткой вперед. Я с готовностью
сделал это, благо опыта вручения своего оружия кому попало у
меня накопилось предостаточно.
- А теперь - револьверчик из вашего носка. Отдал ему и
револьверчик. Люк распахнулся, и я увидел ван Гельдера в лучах
луны, падающих сквозь окна кабины. - Входите, - пригласил
он. - Места хватит.
Места и впрямь было вполне достаточно, при надобности в
кабине поместилось бы с дюжину людей. Ван Гельдер, как всегда
спокойный и невозмутимый, повесил автомат на плечо. Белинда,
бледная и обессилевшая, сидела и уголке на полу, а рядом с ней
лежала большая кукла с Хейлера. Белинда попробовала улыбнуться
мне, но это у нее не очень получилось. Было в ней что-то такое
беззащитное и угнетенное, что я едва не бросился, чтобы
вцепиться ван Гельдеру в горло, не обращая внимания на его
оружие, но здравый смысл и мгновенная оценка расстояния привели
лишь к тому, что я осторожно опустил люк, так же осторожно
выпрямился и кивнул на автомат:
- Догадываюсь, что вы взяли эту штуку из полицейского
пикапа, а?
- Верно догадываетесь.
- Должен был проверить.
- Должны были, - вздохнул ван Гельдер. - Я знал, что
придете, но вы напрасно беспокоились. Отвернитесь.
Я отвернулся. В ударе по затылку не было ни удовольствия,
ни гордости от собственной ловкости, какие прежде выказал
Марсель, но его как раз хватило на то, чтобы на мгновенье
оглушить меня и свалить на колени. Я смутно чувствовал, как
что-то холодное и металлическое охватывает мне левое запястье,
а когда снова начал активно интересоваться происходящим вокруг,
убедился что сижу плечом к плечу с Белиндой, прикованный
наручниками к ее правой руке, а цепочка пропущена через
кольцо, приваренное к крышке люка. Я осторожно потрогал
затылок: благодаря объединенным усилиям Марселя, Гудбоди, а
теперь и ван Гельдера, голова отвратительно болела во всех
местах, в каких только может болеть.
- Жаль мне вашей головы, - сказал ван Гельдер, - но с
таким же успехом я мог бы надевать наручники тигру в полном
сознании. Ну вот, месяц уже почти скрылся. Еще минута - и пойду
себе. А еще минуты через три буду за пределами оцепления. Я
посмотрел на него недоверчиво:
- Вы спускаетесь?
- А что мне остается делать? Но не так, как вы это себе
представляете. Полковник неплохо расставил кордон. Только
почему-то никто не обратил внимания, что конец стрелы тянется
за канал по меньшей мере на шестьдесят футов за оцепление. Я
уже опустил крюк до самой земли.
Голова у меня слишком болела, чтобы найти какой-то
подходящий ответ, да, скорей всего, в таких обстоятельствах еще
вообще не было. Ван Гельдер проверил, хорошо ли держится
автомат на плече, а к другому приторочил шнуром куклу. Потом он
тихо произнес:
- Ну, месяца уже нет.
Так и было. Только смутной тенью маячил ван Гельдер,
когда подходил к двери в передней части кабины, возле пульта
управления, открыл ее и высунулся наружу.
- До свиданья, ван Гельдер, - сказал я. Он не ответил.
Дверь закрылась, и мы остались одни.
Белинда схватила меня за скованную руку:
- Я знала, что ты придешь, - шепнула она. А потом, с
проблеском прежней Белинды, добавила: - Но ты не слишком
спешил, а?
- Я ведь уже говорил тебе, что у начальства всегда
находится множество неотложных дел...
- А ты обязательно должен был говорить "до свиданья"
такому человеку?
- Думаю, что да... Никогда больше его не увижу. По
крайней мере живым, - я пошарил в правом кармане пиджака. - Кто
бы мог подумать? Ван Гельдер сам себя погубил.
- О чем ты?
- Это была его идея дать мне полицейское такси - чтобы
легче распознавать и следить, куда я направлюсь. У меня были
наручники. Воспользовался ими, чтобы заковать Гудбоди. И ключи
от них. Вот эти.
Разомкнув наручники, я встал и прошел в переднюю часть
