другом -- вы ошибаетесь, мистер Кроссмен. Я его лучше знаю, и я
утверждаю, что он воспитан не хуже любого из нас. Нашим дамам
незачем бояться знакомства с ним; и, раз уж вы коснулись этой
темы, могу добавить, что вряд ли они -- по крайней мере,
некоторые из них -- испугались бы этого. Морис-мустангер, как я
сам видел, в присутствии наших дам всегда помнил свое место. А
кроме того, я сильно сомневаюсь, что его интересует
какая-нибудь из них.
-- В самом деле? Какое счастье для того, кто мог бы
оказаться его соперником!
-- Пожалуй,-- спокойно ответил Слоумен.
-- А может быть...-- сказал Генкок, желая замять
неприятный разговор, -- может быть, причина этой предполагаемой
ссоры была прекрасная сеньорита, о которой сейчас так много
говорят? Я ее никогда не видел, но то, что я о ней слышал,
позволяет думать, что из-за нее могла бы произойти не одна
дуэль.
-- Все может быть...--протянул Кроссмен, обрадованный
предположением, что красивый ирландец мечтает вовсе не о
племяннице интенданта.
-- Его заперли на гауптвахте,-- сообщил Генкок новость,
которую он только что узнал (разговор этот происходил вскоре
после их возвращения из похода против команчей).-- С ним его
чудак слуга. Майор отдал распоряжение удвоить охрану. Что это
значит, капитан Слоумен? Вы, наверно, это можете объяснить
лучше других. Ведь не ждут же, что он попытается бежать!
-- Не думаю,-- ответил Слоумен,-- особенно если принять во
внимание, что он не знает, где находится. Я только что был там,
чтобы посмотреть на него. У него настолько помрачен рассудок,
что он не узнал бы самого себя в зеркале.
-- Помрачен рассудок?.. Что вы хотите этим сказать? --
спросили Генкок и другие офицеры, которые еще не знали всех
подробностей случившегося.
-- У него горячка -- он бредит.
-- Неужели же из-за этого усилена охрана? Чертовски
странно! Должно быть, сам майор немного помешался.
-- Может быть, это предложение или, вернее, распоряжение
майорши? Ха-ха-ха!
-- Но что это означает? Неужели наш старик действительно
опасается, что мустангер сбежит оттуда?
-- По-моему, дело не в этом. Ои, по-видимому, больше
опасается, что кто-нибудь ворвется туда.
-- Ах, вот как!
-- Да, для Мориса-мустангера безопаснее находиться под
замком. По поселку бродят подозрительные личности, и снова
начались разговоры о суде Линча. Либо "регулярники" жалеют, что
отложили расправу, либо кто-то их настраивает против
мустангера. Ему повезло, что старый охотник вступился за него и
что мы вернулись вовремя. Еще один день -- и мы не застали бы
Мориса Джеральда в живых. Теперь, во всяким случае, беднягу
будут судить честно.
-- Когда же суд?
-- Как только к нему вернется сознание.
-- Этого, может быть, придется ждать целый месяц, если не
больше.
-- А может быть, все пройдет через несколько дней или даже
часов. Раны его, по-видимому, не так уж серьезны. Больше
пострадал его рассудок -- очевидно, не от них, а от какого-то
душевного потрясения. Все может измениться за один день. И,
насколько мне известно, "регулярники" требуют, чтобы его судили
немедленно, как только он придет в себя. Ждать, когда у него
заживут раны, они не намерены.
-- Может быть, ему удастся оправдаться? Надеюсь, так и
будет, -- сказал Генкок.
-- Не думаю,-- ответил Кроссмен, покачав головой. --
Поживем -- увидим.
-- А я в этом уверен,-- сказал Слоумен. Но в тоне eго
слышалась не столько уверенность, сколько желание, чтобы это
было так.
Глава LXIX. ТАЙНА И ТРАУР
В асиенде Каса-дель-Корво царит печаль. Между членами
семьи -- какие-то загадочные отношения.
Их осталось только трое. Видятся они гораздо реже, чем
раньше, а при встречах держатся очень холодно. Они видятся
только за столом и говорят тогда только о самом необходимом.
Понять причину этой печали нетрудно; до некоторой степени
понятна и их молчаливость.
Смерть, в которой больше уже никто не сомневается, --
смерть единственного сына, единственного брата, неожиданная и
загадочная,-- страшный удар и для отца и для сестры.
Эта же смерть может объяснить и мрачное уныние Кассия
Колхауна, двоюродного брата убитого.
Но дело не только в этом. Они сдержанны друг с другом даже
в тех редких случаях, когда им приходится говорить о семейной
трагедии.
Помимо общего горя, у каждого из них есть еще какая-то
своя тайная печаль, которой он не делится и не может поделиться
с остальными.
Гордый плантатор не выходит теперь из дому. Он часами
шагает по комнатам и коридорам. Тяжесть горя сломила его
гордость и грозит разбить сердце. Однако старика гнетет не
только тоска о погибшем сыне; невнятные проклятия, срывающиеся
порой с его губ, выдают и другие чувства.
Колхаун все время куда-то уезжает, как и раньше; он
появляется, только когда надо садиться за стол или ложиться
спать, -- и то не всегда.
Как-то раз он отсутствовал весь день и почти всю ночь.
Никто не знает, где он был; и ни у кого нет права спрашивать
его об этом.
Луиза почти все время проводит в своей комнате. Иногда,
правда, она поднимается на асотею и стоит там одна, о чем-то
размышляя.
Там, под сводом синего неба, ей легче переносить свои
страдания -- тоску о погибшем брате, страх потерять любимого и,
быть может, неприятные мысли о скандале, уже связанном с ее
именем.
Последнее меньше всего беспокоит ее. Больше всего ее
волнует страх за любимого; печаль о погибшем брате, такая
мучительная вначале, стала понемногу утихать.
Но тревога о возлюбленном с каждым часом становится
сильнее.
Луиза знает, что Морис Джеральд заперт в крепких стенах
военной гауптвахты.
То, что эти стены неприступны, ее не беспокоит; наоборот,
она боится, что они недостаточно крепки. Для этого у Луизы есть
основания. До нее дошли ужасные слухи.
Поговаривают о новом суде Линча; на этот раз в качестве
судьи выступит не Сэм Мэнли и присяжными будут не
"регулярники", а негодяи, не знающие, что такое совесть,
которых всегда можно найти в пограничных селениях, особенно
вблизи военного поста.
У многих эти разговоры вызывают удивление. Трудно понять,
почему арестованного должны снова судить не по закону.
Факты, выяснившиеся за последнее время, не меняют дела; во
всяком случае, нет никаких новых доказательств его виновности.
Хотя четыре всадника и не были индейцами -- что доказано
находкой в дупле,-- тем не менее вполне возможно, что в смерти
Генри Пойндекстера повинны они. Кроме того, нет ни малейшей
связи между ними и мустангером -- не больше, чем если бы они
были настоящими команчами.
Почему же тогда опять вспыхнула эта неприязнь к
арестованному?
Все это настолько странно, что многих ставит у тупик.
Лишь немногие знают или подозревают разгадку этой страшной
тайны; пожалуй, всего только трое: Зеб Стумп и Луиза
Пойндекстер; третий -- Кассий Колхаун.
Наблюдательный охотник заметил кое-что подозрительное в
поведении Мигуэля Диаса и его приятелей, которые неожиданно
завязали дружбу с десятком таких же отпетых негодяев -- "грозы"
поселка. Зеб выяснил также, что их подстрекатель -- отставной
капитан волонтеров Кассий Колхаун.
Зеб Стумп поделился своими открытиями с молодой креолкой,
которая поняла всю их важность; это-то и вызвало в ней
мучительную тревогу.
Жадно ловит она новые слухи, напряженно глядит на дорогу,
ведущую к форту, точно ждет вестника, который принесет ей
оттуда либо смертный приговор, либо надежду на жизнь.
Она не смеет показываться около гауптвахты. Вход туда
охраняется часовым, а кругом люди -- толпа праздных зевак,
которые во всех странах находят какое-то мрачное удовольствие
быть вблизи тех, кто совершил преступление.
А этот осужденный вызывает особый интерес, потому что он
сумасшедший, или хотя бы временно лишился рассудка.
Дверь гауптвахты, несмотря на присутствие часовых, все
время осаждается бездельниками, прислушивающимися к бреду
безумца. Пройти сквозь эту толпу под огнем любопытных взглядов
-- значит для Луизы Пойндекстер рисковать своей репутацией.
Если бы Луиза была предоставлена самой себе, это
соображение, возможно, ее не остановило бы, но за ней следит
отец, у которого и так уже возникли подозрения. A кроме того,
еще один родственник не менее рьяно оберегает ее честь в глазах
общества. Ей не позволят это сделать.
Ей остается только сидеть дома; то, запершись в своей
комнате, она ищет утешения в воспоминаниях о словах, которые
она слышала на Аламо у постели больного; то на асотее
перебирает в памяти счастливые минуты, проведенные среди
акаций; то снова горюет при мысли, что тот, кто покорил ее
гордое сердце, теперь унижен, опозорен, брошен в тюрьму и, быть
может, выйдет оттуда лишь для того, чтобы умереть.
Как счастлива была Луиза, когда на четвертый день утром в
Каса-дель-Корво появился Зеб Стумп и принес известие, что
"отряд вернулся в форт"!
А это говорило о многом. Теперь уже не надо было опасаться
жестокого намерения вырвать арестованного у стражи -- не для
того, чтобы спасти его, а для того, чтобы погубить.
-- Можете больше не беспокоиться, -- сказал Зеб с
уверенностыо в голосе.-- Теперь эта опасность миновала, мисс
Луиза, -- я принял меры.
-- Меры? Но какие, Зеб?
-- Прежде всего я повидался с майором сразу же, как только
он вериулся, и мы поговорили с ним по душам. Я рассказал ему
всю эту историю, все, что мне самому известно. К счастью, он не
настроен против мистера Мориса, а, сдается мне, по-прежнему
хорошо к нему относится. Потом я рассказал про эту грязную
банду американцев, мексиканцев и прочих. Не забыл и про негодяя
Диаса -- пожалуй, caмого опасного из них. И вот майор
распорядился удвоить oxpaну.
-- Как я рада! Так вы думаете, что теперь их можно больше
не опасаться?
-- Если вы говорите о шайке мистера Мигуэля Диаса, то могу
поклясться, что нет. Пусть он сам сначала выберется из тюрьмы.
-- Что? Диас в тюрьме? Как? Когда? Где?
-- Вы задали мне сразу три вопроса, мисс Луиза. Ну что ж!
Для удобства давайте начнем с последнего. Значит, вы
спрашиваете -- где? В этих местах только одна тюрьма, другой
нет. Я хочу сказать, что это гауптвахта форта. Он там.
-- Вместе с...
-- Я знаю, кого вы хотели назвать. Да, вы угадали. Они в
одном доме, хотя и не в одной комнате. Между ними перегородка,
но через нее все слышно; можно было бы переговариваться, если
бы только они захотели. Вместе с мексиканцем сидят и трое его
окаянных приятелей. Ну, уж эти-то, наверно, найдут о чем
потолковать.
-- Это хорошая новость, Зеб. Вы вчера мне сказали, что
Диас изо всех сил старался...
-- ...сам угодить в тюрьму. Это ему здорово удалось. Или
кто-нибудь ему помог.
-- Но скажите же: как, когда?
-- Ох, как вы торопитесь, мисс Луиза! Дайте хоть дух
перевести. Ваш второй вопрос -- когда? И на это нетрудно
ответить. Этого негодяя поймали и посадили час назад. Я видел,
как за ним захлопнулась дверь гауптвахты. После этого я прямо
направился сюда.
-- Но вы еще не сказали, почему его арестовали.
-- Не успел еще, мисс Луиза. Это длинная история -- ее не
скоро расскажешь. Хотите ли выслушать теперь или после...
-- После чего, мистер Стумп?
-- Как вам сказать... мисс Луиза, я думал... после того,
как я отведу в конюшню свою старую кобылу. Ей, видно, хочется
