полнозвучно, что Рэнсом свернул в сторону посмотреть, откуда же
она доносится -- и оказался в другой части леса, где пришлось
пробираться сквозь густые, цветущие, безобидные заросли. Голову
усыпали лепестки, тело блестело от пыльцы, все поддавалось под
пальцами, каждый шаг пробуждал новые благоухания, на диво,
почти до муки прекрасные. Песня звучала очень громко, но кусты
росли так плотно, что он ничего перед собой не видел. И вдруг
песня оборвалась. Он кинулся на шорох и треск сломанных сучьев,
но ничего не нашел. Он решил было отказаться от поисков, и тут
песня опять зазвучала чуть подальше. Он снова пошел на голос, и
снова неведомый певец успел от него убежать. Наверное, они
играли в прятки не меньше часа, пока эти поиски были
вознаграждены.
Когда песня зазвучала особенно громко, он потихоньку
подобрался и, отведя рукой цветущую ветвь, увидел в глубине
кустов что-то черное. Теперь он двигался вперед, пока существо
пело, и замирал на месте, как только оно смолкнет. Минут через
десять ему удалось подойти совсем близко, а оно пело, уже не
замечая его. Оно сидело по-собачьи, оно было черное, стройное,
лоснящееся, очень крупное, гораздо выше Рэнсома. Прямые
передние ноги казались деревцами, огромные подошвы были не
меньше верблюжьих. Большое округлое брюхо сверкало белизной,
шея уходила круто вверх, как у лошади. Голову Рэнсом увидел
сбоку -- из широко открытой пасти вырывались ликующие звуки,
музыка просто струилась по лоснящемуся горлу. С удивлением
смотрел он на большие влажные глаза, на нервные ноздри -- и тут
существо замолкло, заметило его, отбежало и остановилось, уже
на четвереньках, в нескольких шагах. Теперь было видно, что оно
не меньше слоненка, а хвост у него длинный и пушистый. Рэнсом
подумал, что оно боится его, но оно охотно подошло, когда он
его окликнул, ткнулось мягким носом ему в ладонь и терпело,
пока Рэнсом его гладил. Едва он убрал руку, оно опять отскочило
и даже, склонив длинную шею, спрятало голову в передних лапах.
В общем, ничего не вышло, оно исчезло, а Рэнсом не пошел за ним
вслед -- он уважал его лесную застенчивость, его кротость и
дикость, и ясно видел, что оно хочет остаться для всех только
песней в самой сердцевине заповедного леса. Он пошел дальше; и
за его спиной -- еще громче, еще радостней -- раздались
ликующие звуки, словно странное существо благодарило гимном за
вновь обретенное одиночество.
Теперь он прилежно шел вверх и вскоре выбрался из лесу к
подножью небольшой горы. Он и тут пошел круто вверх, опираясь
порой на руки, но почему-то не уставал. Снова повстречал он
карликовые деревья, но теперь, на ветру, стебли струились по
склону горы синим водопадом, что течет по ошибке в гору. Когда
ветер стихал хотя бы на мгновенье, концы стеблей под
собственной тяжестью отгибались против течения, словно гребешки
волн в бурю. Рэнсом долго шел через этот лес, не чувствуя
потребности в отдыхе, но иногда все же отдыхая. Он был уже так
высоко, что хрустальные горы вновь оказались в поле зрения,
теперь уже под ним. За ними он разглядел множество таких же
гор, кончавшихся гладким зеркальным плоскогорьем. Под
обнаженным Солнцем нашего мира они были бы до рези яркими, но
здесь их мягкое мерцание все время менялось, вбирая в себя те
оттенки, которые небо Переландры заимствует у океана. Слева
горы были зеленоватые. Рэнсом потел дальше и, постепенно
оседая, исчезли и горы, и равнина, а за ними поднялось тонкое
сияние, как будто аметисты, изумруды и золото обратились в пар
и растворились в воздухе. Наконец, сияние стало кромкой
далекого моря, высоко над горами. Море росло, горы уменьшались,
и уже казалось, что горы позади просто лежат в огромной чаше,
но впереди был еще нескончаемый склон, то голубой, то лиловый в
дымке колеблющихся стеблей. Уже не видна была лесная долина,
где он повстречал диковинного певца, и та гора, с которой он
отправился в путь, стала маленьким холмом у подножья великого
склона, птицы исчезли, ни одно существо не пробегало по
карликовому лесу, а Рэнсом все шел вперед, и не уставал, только
кровь потихоньку сочилась из раны. Он не чувствовал ни страха,
ни одиночества, он ничего не хотел и даже не думал, что
непременно надо взобраться на гору. Это восхождение было для
него не действием, а состоянием, образом жизни, и он был вполне
доволен. Однажды ему подумалось, что он уже умер и не устает
потому, что у него нет тела. Рана в пятке напомнила ему, что он
жив, но и загробное странствие не было бы прекраснее и
удивительнее.
Ночь он провел под благоуханной, шелестящей, надежной
крышей, а наутро снова пустился в путь. Сперва он пробирался
сквозь густой туман. Миновав его, он увидел, что забрался очень
высоко -- вогнутая чаша моря была уже не только впереди, но и
справа, и слева, а на пути к ней, уже совсем близко, оставались
светло-алые скалы. Между двумя передними скалами был проход, в
глубине его виднелось что-то мягкое, пушистое. И тут странные
чувства овладели им -- он знал, что должен войти в тайную
ложбинку, которую стерегут эти скалы, и знал, что не смеет туда
войти. Ему мерещился ангел с огненным мечом, но он знал, что
Малельдил велит ему идти.
"Это самый благочестивый и самый кощунственный поступок",
-- думал он, и шел вперед. Он уже был в проходе. Скалы
оказались не алыми -- они были всплошную покрыты цветами, вроде
лилий, но цвет у них был как у роз. Вскоре он уже, ступая по
цветочному ковру, топтал их на ходу, и только здесь стала
незаметна кровь, сочившаяся из раны.
Пройдя между двумя скалами, он глянул вниз -- вершина горы
образовала неглубокую чашу -- и увидел маленькую долину, такую
же заповедную, как небесная долина среди облаков. Она была
чистейшего алого цвета, ее окружали горы, а посредине лежало
озеро, тихое и чистое, как золото здешнего неба. Алые лилии
устилали ее всплошную, очерчивая все выступы и закутки.
Медленно, трепетно, с трудом он прошел еще несколько шагов. У
кромки воды он увидел что-то белое. Что это, алтарь или белые
цветы среди алых? Могила? Чья же? Нет, не могила, гроб пустой и
открытый -- крышка лежала рядом.
Он понял. Гроб был точно такой, как тот, в котором он,
силой ангелов, переместился с Земли на Венеру. Значит, он в нем
вернется. С тем же чувством он мог сказать: "Это для моих
похорон". И тут обнаружил -- что-то странное случилось с
цветами; и со светом; и с воздухом. Сердце забилось сильнее,
вернулось странное знакомое ощущение, что он вдруг уменьшился
-- и он ясно понял, что предстоит двум эльдилам. Он стоял и
молчал. Не ему подобало говорить первым.
ГЛАВА 16
Голос, ясный, как далекий звон колоколов, бесплотный голос
послышался в воздухе -- и Рэнсома охватила дрожь.
-- Они ступили на сушу и начинают восхождение, -- сказал
голос.
-- Сын Адама уже здесь, -- сказал другой.
-- Взгляни на него и возлюби, -- сказал первый. -- Он
всего только прах, наделенный дыханием, и едва коснувшись, мы
его погубим. К лучшим его помыслам примешиваются такие, что,
помысли мы это, свет наш угаснет. Но тело его -- тело
Малельдила, и грехи его прощены. Даже имя его на его языке --
Элвин, друг эльдилов.
-- Как много ты знаешь! -- сказал второй голос.
-- Я был внизу, в воздушной оболочке Тулкандры, -- сказал
первый, -- которую сами они зовут Землею. Воздух этот полон
темных существ, как Глубокие Небеса -- светлых. Я слышал,
пленники говорят там на разных, разобщенных языках, и Элвин
научил меня различать их.
По этим словам Рэнсом угадал, что это -- Уарса Малакандры,
великий владыка Марса. Голоса он узнать не мог, он у всех
эльдилов одинаковый, речь их достигает нашего слуха не
благодаря естеству -- легким и устам, но благодаря особому
уменью.
-- Если можно, Уарса, -- сказал Рэнсом, -- поведай мне,
кто твой спутник.
-- Уарса -- она, -- ответил голос. -- Здесь это не мое
имя. Я Уарса там, у себя, здесь я только Малакандра.
-- А я -- Переландра, -- сказал другой голос.
-- Не понимаю, -- сказал Рэнсом. -- Королева говорила мне,
что в этом мире нет эльдила.
-- До сегодняшнего дня они не видели моего лица, -- сказал
второй голос. -- Оно отражалось в небесном своде, в воде, в
пещерах и деревьях. Мне не велено править ими, но пока они были
юны, я правила всем остальным. Я сделала этот мир круглым,
когда он вышел из Арбола. Я спряла воздух вокруг него и выткала
свод. Я сложила неподвижные земли и священную гору, как научил
меня Малельдил. Все, что поет, и все, что летает, и все, что
плавает на моей груди, и все, что ползет и прокладывает путь
внутри меня -- было моим. Ныне все это взяли у меня.
Благословенно имя Его!
-- Сын Адама не поймет тебя, -- сказал повелитель
Малакандры. -- Он думает, что для тебя это горестно.
-- Он так не говорил, Малакандра.
-- Да, не говорил. Есть и такая странность у детей Адама.
Они немного помолчали, потом Малакандра обратился к Рэнсому:
-- Ты лучше поймешь это, если сравнишь с чем-нибудь в
вашем мире.
-- Я думаю, что понял, -- сказал Рэнсом. -- Одна из притч
Малельдила научила нас. Так становятся взрослыми дети славного
дома. Тех, кто заботился об их богатствах, они, быть может, и
не видели, но теперь те приходят, отдают им все, и вручают
ключи.
-- Ты понял хорошо, -- сказала Переландра. -- Так поющее
созданье покидает немую кормилицу.
-- Поющее? -- переспросил Рэнсом. -- Расскажи о нем
побольше.
-- У них нет молока, их детенышей вскармливает самка
другого вида. Она большая, красивая и немая. Пока детеныш сосет
молоко, он растет вместе с ее детьми и слушается ее. Когда он
вырастает, он становится самым прекрасным из всех созданий и
покидает ее. А она дивится его песне.
-- Зачем Малельдил это сделал? -- спросил Рэнсом.
-- Спроси, зачем Малельдил создал меня, -- отвечала
Переландра. -- Достаточно сказать, что их повадки многому
научат моего Короля и мою Королеву и их детей. Но час пробил, и
об этом довольно.
-- Какой час? -- спросил Рэнсом.
-- Настало утро, -- сказал один из голосов или оба голоса.
Было тут и что-то большее, чем звуки, и сердце у него быстро
забилось.
-- Утро? -- спросил он. -- Значит, все в порядке? Королева
нашла Короля?
-- Мир родился сегодня, -- сказал Малакандра. -- Сегодня
впервые существа из нижнего мира, образы Малельдила,
рождающиеся и дышащие, как звери, прошли ту ступень, на которой
пали ваши предки, и воссели на троне, который им уготован.
Такого еще не бывало. Такого не было в твоем мире.
Свершилось лучшее, величайшее, но не это. И потому, что
великое свершилось там, это, иное, свершилось здесь.
-- Элвин падает наземь, -- сказал другой голос.
-- Успокойся, -- сказал Малакандра, -- это не твой подвиг.
Ты не велик, хотя сумел предотвратить столь ужасное дело, что
давятся Глубокие Небеса. Утешься, сын Адама, в своей малости.
Он не отягощает тебя заслугой. Принимай и радуйся. Не бойся,
что твои плечи понесут тяжесть этого мира. Смотри! Он -- под
тобою и несет тебя.
-- Они сюда придут? -- спросил Рэнсом немного спустя.
-- Они ухе поднялись высоко на гору, -- сказала
Переландра, -- и час настал. Пора создать наш облик. Им трудно
видеть нас, когда мы такие, как мы есть.
-- Прекрасно сказано, -- откликнулся Малакандра. -- В
каком же виде следует нам предстать, чтобы почтить их?
-- Предстанем перед сыном Адама, -- сказал другой голос.
-- Он человек и может объяснить нам, что приятно их чувствам.
