Ефим умел и любил готовить, но сегодня дело шло туго. Отвлекала тьма
в оконной щели. То и дело Ефим вглядывался в нее, пытаясь разглядеть
полузасохший ствол, а под ним неясную красноту, словно жидкий сурик
пролился из банки. Один раз даже бросил сковороду и выставив окошко и
погасив под потолком лампу, долго светил вдаль фонариком. Яблоня была на
месте, а больше ничего разобрать не удалось.
Наконец на сковороде, теперь уже в масле, зашипели налистники.
Дразнящий запах отвлек Ефима от созерцания темноты. Обильная еда хорошо
помогает от дурных предчувствий. Ефим позавтракал, пожалуй излишне плотно,
и его снова сморил сон. Размышляя, что прежде надо бы сходить за
каменичкой для уксуса, Ефим улегся в неубранную постель. Проснулся, когда
сквозь амбразуру уже сочился свет. Ефим припал к холодному металлу.
Снаружи все было спокойно, осенний пейзаж изабеллина цвета не
разнообразила ни единая яркая искра.
- То-то, - произнес Ефим. - Не спорьте со мной. Слушайтесь, яблочки,
деда Мазая.
Он хотел спуститься вниз, получше осмотреть подземное хозяйство,
разобраться, что где лежит, чтобы потом не искать нужное яблоко вслепую,
но потом решил, что грешно сидеть под землей короткий световой день.
Инвентаризацию он проведет вечером, а сейчас отправится гулять. Не в
деревню, боже упаси, туда он больше не ходок, а просто по полю или в лес.
Может быть, там еще грибы есть. А нет, так просто пойдет, куда глаза
глядят.
Перевалив вершину холма, Ефим понял, что глаза глядят в сторону
яблонь. Этак он скоро туда настоящую тропу проложит. Впрочем, не все ли
равно? Главное, что дурным совпадениям пришел конец. Под яблоней ничего
нет, совсем ничего... кроме вот этого яблока... Желтобокая антоновка
прекрасно маскировалась среди пожухлой травы. Неудивительно, что он не
разглядел ее сквозь амбразуру.
Ефим подобрал находку, отер рукавом, положил в карман. Неспешно
прошелся ко второму дереву, поднял там небольшое яблоко сорта осеннее
бергамотное. Повернул обратно.
"По косогору ходить - сапоги косо стопчу", - мелькнула глупая мысль.
Возле входа в подвал сидел, дымя беломориной, Захарыч. Меж колен он
держал видавшую виды складную линнемановскую лопату.
- Гэй, стораж! На вот. Тут балота поруч. Торфу льга богата накапаць!
- Сам копай, - невежливо ответил Ефим и канул под землю.
С фонарем в одной руке и планом подземелья в другой он облазал все
доступные человеку ходы. Путило говорил правду: от прошлого здесь не
осталось ничего, кроме старых стен. Отыскал все шесть дотов, два из них
оказались наглухо замурованы, а два центральных капонира так и просто
обрушены, скорее всего - взорваны; потерны, ведущие к ним - завалены
обломками. Обзор сохранился только из тех двух дотов, возле которых росли
яблони. Поднялся на наблюдательный пункт, посидел в колодце для
перископической трубы, на брюхе слазал в точку прямого обзора, покрытую
старой корабельной броней и залитую цементным раствором. Вид оттуда был
хорош, а вот крысы там пробраться явно не могли. Туда, в подземелье -
сколько угодно, а обратно - увы. Не умеют пока что крысы по потолку
бегать.
Амбразуру второго дота Ефим накрепко заколотил старыми досками.
Окончив это полезное дело, он вернулся в свое убежище. Если верить
ксерокопии, снятой с плана военных времен, жил Ефим в правом крональном
полукапонире. Два подошвенных полукапонира оказались сырыми и к жилью
непригодными. С большим интересом Ефим обнаружил, что заиленная ручьевина
у подножия холма, представляет собой остатки противотанкового рва.
Особенно порадовала его неразборчивая надпись: "контрэскарп разминир". А
эскарп, значит, "не разминир"? Чудесно!
Ефим сам понимал, что и его интерес, и восторг, и занятость -
неестественны, излишне аффектированы. Он нарочно убеждает себя в
благополучии, распаляет хорошее настроение, чтобы не думать о главном.
Здесь мертвая, могильная тишина, темные ходы, запах зла и смерти,
замаскированный садовым ароматом. Но и на воле ничуть не лучше. И больше
всего не хочется представлять безнадежно открытый сквозной простор и
избитое ветрами дерево, под которым опять, наверное, лежит неведомо откуда
взявшееся яблоко. Агорафобия - родная сестра клаустрофобии, но для
горожанина она куда страшней.
- А мне все это совершенно все равно!.. - пел Ефим полузабытую песню.
Он натушил полную латку фальшивого рагу и наварил на два дня борща со
свиной тушенкой. Сметаны у него не было, поэтому незадолго до того, как
снять кастрюлю с плиты, Ефим покрошил туда кислое яблоко. Получилось
вкусно. И настроение замечательное, и вокруг никого нет - можно петь во
все горло, не ожидая недоуменных взглядов:
- Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю!..
Хорошо.
С определителем в руках (помологию все-таки придется пересдавать),
Ефим спустился в подвал и устроил себе небольшой практикум. Сорта
обнаруживались самые неожиданные, видать не перевелись на свете
"спортсмэны садоводства", желающие во что бы то ни стало выращивать челеби
в Архангельске и антоновку в Крыму. Встретилась даже коротконожка
королевская, что еще пятьсот лет назад была известна во Франции под именем
"карпендю". Считалось, что если съесть это яблоко перед сном, то сон будет
вещим. Вот и славно, может, хоть сегодня ночь обойдется без железных
крестов.
День падал к вечеру, солнечный луч пролез в бойницу, прямоугольником
лег на стальную, с войны сохранившуюся дверь. Ефим не хотел выглядывать
наружу, но свет был слишком ярок и не предвещал плохого.
Под яблоней что-то алело, будто киноварью тронули блеклый холст.
- А мне все это совершенно все равно! - запел Ефим.
Нехорошо запел, фальшиво.
Не одеваясь, Ефим вышел наружу, под одним деревом поднял солнечный
экземпляр костикивки сладкой, под другим - коштеля, вновь польский сорт.
Должно быть, здешние крысы неравнодушны к польским яблокам. Но каковы
зверюги, а? Успели-таки, пока он бродил по переходам, выкатить пару яблок!
Но теперь с этим покончено. Ефим подошел к доту, проверил: отверстие было
заделано на совесть. Все, лапушки, больше не поворуете, придется на месте
есть. Странно, почему он не видел внизу ни одного погрызенного яблока?
Дома Ефим, не глядя, сунул беглянок в первый попавшийся ящик и
замуровался в жилом склепе. Перед сном он покорно сжевал яблоко карпендю,
и ему ничего не снилось.
Проснулся Ефим, как всегда, в темноте, но на часы смотреть не стал, и
без того догадывался, что там увидит. Зажег свет и лежал с книжкой,
прикидывая, что бы этакое соорудить на завтрак. Остановился на штруделе.
Печь пироги вообще-то дело женское, но плох тот мужчина, который с этим
делом не справится. Ефим поставил тесто и вышел на улицу. Просто подышать
свежим воздухом, очистить легкие от яблочных миазмов. А есть ли что под
деревом или нет - его не волнует.
Он стоял, вдыхая холодный, очищенный туманом воздух. Вокруг
потихоньку светало, где-то далеко, на болотах кипели клики журавлей.
Потом, заглушив их, возник иной, знакомый и родной звук. По дороге шла
машина.
Ефим поднялся на гребень и увидел ползущий в гору фургон. На его
стене красовалась четкая надпись: "Автолавка". Ну, конечно, Путило же
говорил, что по средам в Горках хлебный день, приходит машина. Пожалуй,
стоит сходить. Не может же быть, что там и продавец такой же дурной.
Ефим сбежал вниз, взял деньги, сетку для продуктов и стоящие часы и
поспешил в деревню. Поспел он вовремя: автофургон с распахнутой задней
дверью стоял неподалеку от колонки, а вокруг толпились, видимо, все
обитательницы выморочной деревни. Некоторые уже отоварились, но не
уходили, поддерживая светскую беседу. На продажу был выставлен черный
хлеб, мятные пряники каменного свойства и яблоки крымского сорта козу-баш,
от долгого и нерадивого хранения и впрямь ставшие похожими на козью морду.
Кроме того, была еще пара импортных туфель производства местного
кооператива. Каждая бабка брала их, осматривала и, оценив, возвращала
обратно.
- Добрый день, - сказал Ефим, подходя.
Покрытые платками головы на мгновение повернулись к нему, затем вновь
возобновился прерванный было разговор. Бабки говорили быстро со странными
жалобно-вопросительными интонациями, обрывая фразы, казалось, на середине
слова. Понять нельзя было ничегошеньки. Не ясно даже, по-русски они
говорят или опять на своем мазовецком.
- Кто-нибудь может сказать, сколько сейчас времени? - громко, ни к
кому в особенности не обращаясь, спросил Ефим.
Беседа вновь прервалась, потом одна бабка, наклонившись к товарке и
указывая на Ефима зажатой в темной руке неошкуренной рябиновой палкой,
отчетливо произнесла:
- Гэвэр музар. Мэдабэр ло барур, кэ'илу hу ло руси. Канир'э -
йеhудон.
Все было ясно. Ефим послушно умолк. Потом, решившись, прошел мимо
очереди, протянув деньги, сказал:
- Две буханки, пожалуйста, - и неожиданно получил и хлеб, и сдачу.
Старухи неодобрительно смотрели на нарушителя, но ни одна не
вмешалась. Очевидно, вымершие мужчины пользовались в деревне льготами и
преимуществами.
- У вас часов тоже нет? - обратился Ефим к продавщице.
Спросил, как в прорубь прыгнул.
- Nesaprotu, - ответила та, приветливо пододвигая бучанский ящик с
отходами крымского производства. - Vai tu abolus negrili?
Ефим попятился. Он узнал местную диву, с которой повздорил намедни.
Из деревни Ефим вышел в полном раздрае чувств. Шагал, размахивая
авоськой и пел на прежний мотив:
- А хле-еба-а черного я-а все-таки купи-ил!..
Навстречу по дороге плелись еще две старухи. Должно быть, спешили на
большую распродажу из какой-то совсем уж затруханной деревни, куда и ворон
костей не заносит, и автолавка не заезжает.
- Привет, бабуленьки! - крикнул Ефим. - Кумарет шалтравух! [кумарет,
шалтравух - сорта яблок]
- Мен тусiнбеймiн, - ответила одна, а вторая добавила:
- Би олгох гуй.
- Ну конечно, - улыбнулся Ефим. - Чего еще от вас ожидать?
Старухи засмеялись визгливо, и первая не без кокетства сказала:
- Келе алмайтынма катты экiнмiн.
- Я так и знал, - подтвердил Ефим.
Хорошо поговорили, содержательно.
Поднявшись до половины склона, Ефим свернул к ближней яблоне. Там
лежал штрифель.
- Повторяетес-сь... - прошипел Ефим и со сладострастным наслаждением
растоптал яблоко.
Потом он проверил баррикаду на амбразуре. Доски были сбиты и валялись
в глубине дота.
- Ну я вас! - угрожающе проскрипел Ефим и помчался ко входу.
Захарыч ожидал его возле дверей. На этот раз он оставил где-то
саперную лопатку, зато приволок небольшой рогожный мешок.
- Гэй, стораж! - позвал Захарыч. - Глядзi, якi торф добры. У торфы
трэба ховаць.
Ефим раскрыл протянутый мешок. Там была какая-то сероватая пакость.
Может и в самом деле - торф. Ефим поднял мешок и высыпал торфяную муку на
голову деду.
- Вон отсюда, - раздельно произнес он. - Еще раз тебя тут увижу -
убью. Усек?
Он с грохотом захлопнул стальную дверь, следом деревянную. Пробежал
подземными ходами к жилому доту, припал к бойнице. Под яблоней ничего не
было видно. Должно быть, опять зеленый сорт попался - не иначе - ренет
Симиренко. Ненавижу! Но дед-то, а? Каков шутник? Ничего, я ему устрою
добры торф. Забудет, как шутки шутить. Дай срок, я тебя поймаю...
Ефим сбросил плащ, подошел к столу. Тесто в деревянной дежке уже
поднялось. Ефим примял его и вывалил на присыпанный мукой стол. Он месил
