проскользнула, словно под каблук попал небрежно брошенный огрызок яблока.
Ефим изогнулся, стараясь удержаться растопыренными руками за воздух.
Брошенный шмайсер ударил дулом в поясницу, и Ефим всем телом грохнулся на
дорогу, смертельно скользкую, но все еще твердую под тонким слоем жижи.
Коротко в три толчка ударила очередь.
"Совсем не больно... - успел удивиться Ефим. - Сейчас..."
- Опять что-то приснилось? - вопросительно произнес Путило. - Здоров
ты спать.
- Недосып, - севшим голосом выговорил Ефим. - Сессия. Экзамены
сдавал.
- Какие же экзамены в сентябре? - недоверчиво поинтересовался Путило.
- Сессия, вроде, весной бывает и зимой.
- Так получилось, - уклончиво ответил Круглов.
- Ага, - согласился Путило. - А что сдавал?
- Помологию. Профессор Рытов - зверь. Душу вынимает.
- Ага, - повторил Путило, не отрывая взгляда от дороги.
"Нива", натужно завывая, ползла в гору. Деревня уже осталась позади,
дорога оврагом вгрызалась в холм или, может быть, изначально была
проложена по впадине. Время от времени по сторонам над обрывами являлись
невысокие деревья, корячившие пустые ветви в провисшее небо.
- Яблони, - сказал Путило, мотнув головой. - Раньше тут сплошняком
сады росли, торговля шла крупная, на ярмарке плодоводства в девятьсот
одиннадцатом году отдельный павильон был - "Псковские яблоки", в Берлине -
фирменный магазин, не помню чем. Потом, конечно, все хизнуло, повалилось,
при Хрущеве яблони порубили - ничего не осталось.
- Как это ничего? Откуда тогда склады?
- Ну, кое-что, конечно, осталось. В основном - по заброшенным
деревням, где рубить было некому. Работаем помаленьку, но фирменного
магазина на Seestrasse мне еще долго не открыть.
- Ого! Ты глянь, Сергей Лукич! - перебил Круглов.
Влево от дороги, где холм приминался пологой ложбинкой, неприкрыто
распласталось серое военное сооружение. На десяток метров в окружности
земля была заменена замшелым от старости цементом. Его грубая фактура,
выветренная и потемнелая, казалась камнем, искони росшим тут, забытым
рассеянным ледником в далекий мамонтовый период. Но сквозь эту твердь в
свою очередь пробивалось иное творение чужеплеменных рук: стальной колпак
неведомой толщины, столь мощный, что даже ржавчина не осмеливалась пятнать
его. Раскосая прорезь амбразуры сторожила танкоопасное направление,
неприязненно глядя на гражданский экипаж, вздумавший прошмыгнуть мимо.
- Это и есть укрепрайон? - с тихим восторгом спросил Ефим.
- Он самый.
- А где вход?
- Нам к нему еще пилить и пилить. Он на той стороне холма, за бугром.
- Не слабо сказано, - оценил фразу Ефим.
Легковушка перевалила водораздел и юзом сползла вниз, где в сторону
от дороги отходила еще одна раздолбанная колея. С виду она была
точь-в-точь, как та, по которой они только что плыли, но, видимо, качество
этой хляби было иным, потому что Путило вывел машину на обочину и заглушил
мотор.
- Дальше - ножками, - произнес он, распахивая дверцу. - Дальше только
трактор пройдет.
- Вход в бункер открылся неожиданно: путники обогнули отрог холма и
увидели, что часть склона словно срезана долой и на этом месте темнеет
заложенная кирпичом арка. Когда-то, должно быть, она была замаскирована и
страшна гордой неприступностью, но сейчас, выставив напоказ обшарпанное
уродство, сооружение походило на брошенный за ненадобностью туннель, а
никак не на крепость минувшей войны. Расколотые остатки бетонных тюфяков,
некогда прикрывавших горжевую часть, теперь были свалены вниз и густо
зеленели лишайником.
- Ну как? - спросил Путило, опуская тяжелый рюкзак на треснувшую
плиту.
- Впечатляет, - согласился Круглов. - А что, тут никого нет?
- Да уж, - с неожиданной злобой произнес Путило. - Был тут у меня
один - сторож. И смотал. Объект бросил, даже, вот, смены не дождался.
Хрена он у меня получит соленого, а не зарплату. Почему, думаешь, тебя
сюда так спешно везти пришлось? Тут яблок лежит немеряно и оборудование
завезено. А охраны - никакой. Все для добрых людей. Во, гляди!
Путило подошел к двустворчатой железной двери, украшавшей центр
кирпичной кладки, пошарил под порогом и вытащил ключ. Тяжелый амбарный
замок со скрипом распался, открывая проход.
- Это тоже немецкое? - с сомнением спросил Круглов, кивнув на сварную
дверь.
- Не, это потом. Тут все было замуровано году в пятидесятом, чтобы не
шастали, кто ни попадя. Мы только проход пробили и дверь навесили. Ну, и
конечно, вычистили оттуда гору дерьма.
Ворота завизжали на петлях и открыли вторую дверь из плотных
деревянных плах.
- Это уже для тепла, - пояснил Путило, снимая крошечный контрольный
замочек.
Желтые лампы под потолком осветили уходящую вглубь горы штольню. Она
была широка, больше трех метров в свету, как говорят строители, и до
половины заставлена заколоченными ящиками. Сделанные по трафарету надписи
навевали мысли о чем-то техническом.
- Оборудование, - предупредил вопрос Путило. - Консервный цех,
мармеладное производство... и все стоит без дела, распутица строить не
позволяет. А яблоки - в рокадной галерее и казематах. Там глубина метров
двенадцать, температура всегда комфортная, ни мороз там не страшен, ни
жара.
- А боевая линия? - щегольнул знаниями Ефим.
- Это далеко. К тому же, там постройки котлованного типа, они для
фруктохранилища хуже приспособлены, - видно было, что Сергей Лукич отлично
изучил свое хозяйство и разговор поддержать может. - Там до сих пор пусто,
только один из орудийных дотов оборудовали тебе под жилье.
- А почему не наблюдательный пункт? Он сторожу больше подходит.
- Да, конечно. Ты как-нибудь туда сходи, полюбопытствуй. А
понравится, так и переезжай.
- Разрушен? - догадался Круглов.
- Не, что ты. Просто там потолки семьдесят сантиметров высотой. Очень
удобно.
Они спустились вниз, засветив следующую цепочку сиротливо болтающихся
лампочек. Проходы здесь были не так широки, но все равно почудилось, будто
стены раздвинулись, и вольный простор дохнул в лицо.
Пахло яблоками. Сладостный винно-пряный аромат в недвижном воздухе,
казалось, стоял стеной, тонкие оттенки запаха слились, дух был так силен,
что уже не имел отношения к чему-то съедобному - пахло как на кинофабрике:
эссенциями и растворителями. Флюиды пропитывали старый бетон, возвращая
ему призрак жизни, душистая сытость висела в воздухе, дыхание участилось,
кровь прилила к щекам, жар охватил пальцы рук.
- Ишь, как сладко, - пробормотал Путило. - Вентиляцию надо включить,
а то как бы не заткнулись.
Он повернул рубильник. Где-то наверху заворчал вентилятор.
Яблоки были повсюду. Поддоны с розовкой наполняли галерею, ящики
боровинки расписной в четыре ряда громоздились в тесных казематах, тускло
зеленели грубой кожей рамбуры, желтела титовка, собранная в разоренных
остатках некогда образцовой мызы господина Парамонова. Крошечные китайки,
бруснички, сливки наполняли плетеные короба, очаровательная гвоздичная
хорошавка алела в решетчатых барабанах. Болгарские щепные ящички,
привычные к безвкусному джонатану, не могли вместить ребристые плоды
снежного кальвиля - светло-желтые, лишь слегка затуманенные неярким
румянцем, который, впрочем, берет свое в глубине, так что на срезе яблоко
заманчиво розовеет, исходя приятной кислотой. Стаканчатые гремушки
королевского флейнера, бархатный анис, осенняя белая путивка, зимний
золотой пармен, облитый багряными полосами черногуз... Артиллерийские
погреба заполняла антоновка: желто-зеленая полуторафунтовка; каменичка -
кислая, но стойкая в лежке и бесподобная пользой хворым и слабым; румяный
сорт, носящий нелепое прозвание "серая антоновка". Но всего больше
собралось в подземелье короля и чемпиона окрестных садов - бесподобного,
великолепнейшего штрифеля. Крупные четырехдюймовые яблоки, с нежной
кожицей, которую не смеет тронуть ни парша, ни загар; словно облитые
растушеванным румянцем, с эффектно кинутыми пестринками более густого
оттенка, и все это радостное великолепие не режет глаз, а словно светится
изнутри притягательным матовым светом. Нет чудесней яблока, и просто диву
даешься, как скучно называют его в деревнях: "обрез", "старостино",
"Осеннее полосатое". Нет, пусть уж будет дразнящее слово "штрифель", в
котором слышится шорох осенней листвы и ожидание праздника.
Ефим взял одно яблоко, повертел в пальцах, понюхал. Даже в
перенасыщенной ароматами атмосфере от яблока тонко и сладостно пахло.
Пахло хорошим вином и жизнью.
- Той же яблочный дух, - медленно произнес Ефим, - особна есть лечба
тем, кои одержимы суть сухотною, тако же и тем, кои страждут меланколиевою
болестию, понеже от того духу вредительное естество переминится.
Он осторожно вернул яблоко на место.
- Да ты ешь! - щедро предложил Путило. - Это коричное полосатое. Где
еще таких попробуешь?.. Кушай!
- Боязно что-то, - признался Ефим. - Смотри, сколько их тут. Аппетит
отбивает.
- Ну, как знаешь, - Путило выбрал яблоко покрупнее и хрустко вонзил в
него зубы. - Сочное, - сообщил он.
В следующую секунду лицо его искривилось, он судорожно заперхал,
стараясь сдержать кашель, но не справившись, согнулся, надрывно закашлял,
размахивая руками и ударяя себя в грудь. Разжеванные куски яблока веером
полетели изо рта. Ефим, не зная, чем помочь, беспомощно суетился вокруг,
что-то спрашивал, хлопал ладонью по спине.
- А... а... н-не-е... А-ак-х!.. - пытался выговорить Путило и снова
бился в кашле, переходящем в хрип.
- Я сейчас... водички! - крикнул Ефим.
Он прогрохотал по пандусам и ступеням, влетел в скупо освещенный
тамбур, где они оставили вещи, дернул молнию на сумке. Там должен быть
термос, вместе с завтраком. Мать, когда собирала его в дорогу, приготовила
завтрак. И термос с горячим чаем.
Под руку попало что-то круглое. О черт - яблоко! Где же термос? А,
вот он!
С термосом в руках Ефим кинулся вниз. Там было тихо, и это пугало
сильнее самых душераздирающих хрипов. Отчетливо представлялось бездыханное
тело Сергея Лукича, его искаженное лицо в пятнах гематом от лопнувших вен.
Что делать, как помочь?
Путило сидел на перевернутом ящике среди раскатившихся яблок и
осторожно, боясь вызвать новый припадок кашля, втягивал в грудь воздух.
- Вот, - сказал Ефим, наливая в колпачок дымящийся чай. - Выпей.
Путило глотнул немного, кашлянул словно на пробу, потом сипло
произнес:
- Сладкий. Зря... Я соком захлебнулся, в дыхательное горло сок попал.
А он тоже сладкий - знаешь, как тяжело, если сладким захлебнуться? Я думал
- не откашляюсь.
Путило допил чай, кашлянул еще раз, окончательно освобождая грудь от
едкого сока, поднялся и начал собирать раскатившиеся яблоки.
- Вот так живешь, - сообщил он, - а потом скушал яблочко неосторожно
- и конец. Пошли, лучше, я тебе твое хозяйство покажу.
По наклонной штольне они двинулись к боевой линии. По дороге Путило
остановился возле одной из ниш.
- Тут вода, - сказал он. - Хорошая, вкусная.
Из заржавелой трубы в ванну беззвучно падала прозрачная струя. Путило
наклонился, поймав воду губами, гулко глотнул. Ефим напрягся в нехорошем
предчувствии, но все обошлось. Тогда Ефим наклонился и тоже попробовал.
Вода была очень холодная.
- Чего крана нет? - заметил Ефим. - Течет без дела.
- Какой кран, чудик? Это же ключ. Его перекроешь, так он снизу все к
чертям собачьим размоет.
Ефим наклонился к пленному роднику и еще отпил воды, от которой
