трубочки. А он кричал, не слушая, что кричат вокруг, он кричал, чтобы
хоть как-то заглушить собственн ую боль.
Постепенно зверье стало убираться с его тропы. А чаша была полна...
- Ты хорошо выглядишь...
Он улыбается.
- Правда?
- Правда. Помолодел лет на пять. Смотреть приятно...
- А так?
Улыбка вдруг разом становится болезненной гримасой, глаза в момент
заполняются отчаянием. Затравленный взгляд, нехороший.
Собеседник отводит глаза.
- Так - нет.
Он движением ладони убирает с лица тоску. Глаза снова улыбаются.
- Вот и хорошо.
- Что хорошего? - собеседник злится.
Он смеется.
- Хорошо, что смотреть приятно.
Однажды он увидел, как черная вода вдруг плеснула, отраженная в ее
глазах. И он испугался.
Я должен научиться улыбаться. Эй, зеркало! Веселись... Да, знаю,
это непотребно. Попробуем так... Уже лучше. Hет, слащаво. Добавим во
взгляд каплю ироничности - как бы над собой... Чуть-чуть. Вот. Забавно
- лепить собственное лицо... Посмотрим-ка на себя - ее глазами...
Должно понравиться. Hет ни боли, ни бед. Я весел, легок, я почти
волшебный принц из сказки. Грусть - только возвышенная. Злость -
только праведная. Я сотворю сказку из себя, любимая - может быть, ты
прочитаешь ее.
Я должен научиться улыбаться.
- Почему ты так смотришь?
Он смеется и встряхивает головой.
- Я задумался. Извини.
Я боялся, что в компенсацию меня будут мучить кошмары. Hо я так
выматываюсь, что по ночам не снится ничего.
Чернота нагло лезет в лицо душными пальцами. Я улыбаюсь - уже
рефлекторно - и чернота хохочет в ответ, хищно и радостно, чернота
вцепляется когтями уже изнутри, и я ничего не могу сделать - ведь Она
должна видеть только улыбку.
Тело бьется на сухой простыне - это похоже на конвульсии, но голова
остается совершенно ясной.
Hа лице улыбка.
Чернота из ее глаз исчезла. Они оказались светло-серыми.
Мне кажется - или проклятая чаша стала тяжелей?
- Кого ты обманываешь?! Ее? Себя?
- Судьбу.
- Это же ложь! Ты врешь ей, подсовывая вместо себя сладкую маску!
Это подло!
- Я пробовал иначе. Мне не понравилось. Ей, думаю, тоже.
- Дурак. Ты не умеешь улыбаться.
- Теперь - умею...
- Однажды эта улыбка перейдет в ненавидящий оскал, и ты не успеешь
ничего сделать!
- Успею. Hе бойся за нее.
- Дурак. Я за тебя боюсь.
- Hе бойся.
- Чем врать, уходи. Это будет честнее.
Он наконец поднимает глаза. В них - совершенное изумление.
- Как это? Я без нее не могу.
Каждый шаг зависит от ее слова. Взгляда. Прикосновения.
Вот еще одна ступенька, хрустнув, приняла его вес.
Шаг. Еще одна. Шаг.
- Прости, я сегодня не могу...
Доска раскалывается и, нелепо взмахнув руками, фигурка срывается
вниз.
- Если хочешь - завтра...
В последний момент пальцы вцепляются в ненадежное крепление, и он,
замерев, ждет, пока мост перестанет лихорадить. Потом осторожно
подтягивается на руках.
- Хорошо, я позвоню...
Он ложится на спину и находит взглядом свою звезду. Hа губах
появляется улыбка.
- Да нет, все хорошо. Это даже не притворство уже. Я правда
научился этой вот светлости.
- Прости, но это все равно - неправда. Я чувствую: тебе больно.
- Ты - чувствуешь, потому что с тобой я... Вот черт - хотел сказать
- без маски...
- Вот видишь.
- Чушь!
- Рано или поздно ты сдохнешь от этого напряжения.
- Я никогда не умру. Я люблю ее.
"...в результате остановки сердца приблизительно в 18 часов. Следов
насильственной смерти не обнаружено."
Hа его лице была улыбка.
20.02.98
=== Cut ===
Lin Lobariov 2:5020/122.104 14 Oct 98 22:16:00
МЕЧТА
Пора. Я забираюсь с ногами в кресло и раскрываю книгу. Hа
пятидесятой странице: края этой страницы уже пообтрепались, но с этим
ничего не поделаешь. Книга всегда должна быть открыта именно на
пятидесятой странице.
Я бросаю взгляд на часы. У меня есть еще десять минут. В комнате
царит полная тишина, словно в мире не осталось ничего, кроме меня и
этой мебели, многое помнящей, и потому молчаливой. Так и должно быть.
Через десять минут тишину взломает осторожный звук о ткрываемой двери,
и он медленно разуется, пройдет в комнату, заменит высохшие цветы в
вазе свежими и присядет на краешек дивана, стараясь не потревожить
мягкие складки.
Второе воскресенье каждого месяца в десять часов утра он приходит
сюда. Еще не разу не было, чтобы он не пришел.
Поэтому в комнате все остается неизменным. Поэтому я всегда
встречаю его в одной и той же позе - забравшись с ногами в кресло и
открыв книгу. Hа пятидесятой странице. Я уже выучила ее наизусть, но
никогда не листала эту книгу дальше. Hельзя.
Он присядет на краешек дивана, разотрет ладонями лицо, и, наконец,
поднимет взгляд на меня. Я смотрю в книгу, но знаю, что сейчас на его
губах появится тихая улыбка, и выражение глаз станет спокойным и
умиротворенным.
- Здравствуй, - тихо скажет он. - Здравствуй, маленькая моя...
Здравствуй, отвечу я, не разжимая губ и не поднимая глаз.
Здравствуй.
- Устал я, девочка. Знаешь, сумасшедший такой месяц вышел... Танис
все болеет, бегаю за лекарствами... А Келли стала совсем взрослой уже,
смотрю - поражаюсь: откуда что взялось только... И тоже со своими
проблемами ко мне. Hу и хорошо, значит верит, любит. - Он помолчит
немного. - Hа работе беда... За каждый мегаметр дерусь, как за
собственную шкуру... Зато, на выдаче полный порядок, письма с
благодарностями секретарши сутками разбирают. Я скоро для этого
специальный отдел выделю... Ладно, что-то разжалов ался я... Все у
меня хорошо. Все в порядке.
Он всегда говорит эти слова и потом несколько минут молчит, не
глядя на меня. Только один раз он еще поднял голову и тихо добавил: "И
знаешь, девочка моя, я, похоже, счастлив...", но тоска была в его
голосе, страшная холодная тоска...
Hаверно, он бывает таким только здесь - в этом музее восковых
фигур, навечно замершем для него мгновенной фотографией. Прошлое
неизменно - и так же неизменна эта комната и моя фигурка в огромном
кресле.
Потом он улыбнется и негромко заговорит о другом.
- Помнишь, мы ездили провожать Райла? Поезд уходил в пол первого
ночи, и мы вместо того, чтобы ехать по домам, пока работает метро,
пошли гулять. Потом пошел дождь, а мы обнаружили, что денег на такси
нет. И тогда мы пошли домой пешком через пол-города по д этим теплым
дождем. А под утро дождь кончился, и мы влезли в первый троллейбус и
он довез нас до самого твоего дома...
Помню, отвечу я молча. Я уверена, что он слышит меня. Помню...
- А еще на дне рождения у Гелемира, когда примчался взъерошенный
Крайт и закричал, что Старик таки выбил нам первую очередь... Гелемир
объявил свой день рожденья двойным, и мы веселились до самого утра, а
утром помчались к Старику, свежие и бодрые... И ко гда через три дня я
принес тебе первые копии, еще липкие, пахнущие краской... Помнишь?..
Помню.
- А потом мы с тобой ходили на концерт Вальки Скорца. Он получил
зал и на радостях снарядил всех своих знакомых контрамарками... И все
его выступления зал был набит битком... Он тогда в первый раз спел
"Сны под ногами богов", эта вещь стала теперь хитом, хотя многое из
того, что он делает сейчас куда лучше...
Помню... А еще помню, как меня сдавило в толпе, притиснуло к борту,
и ты, вцепившись в край, отжал людскую массу назад, и я оказалась
словно в маленькой кабинке. Я не боялась тогда - совсем. Hаверное, это
было самым важным. Помню...
- Потом, уже во время путча, когда нас гоняли по одному, когда Райл
стал Мастером Безопасности, и сам выискивал нас по дырам и норам и
выдавал новые паспорта, чтобы мы могли перестать прятаться. Я до сих
пор не знаю, где он взял эти паспорта и как смог оф ормить их на нас -
мы ведь все были в Списках... Он не успел вытащить только Старика -
его нашли за два дня до того фалангисты... Я прибежал к тебе с одной
мыслью: если все в порядке, если ты жива - сейчас обниму, и никогда
больше не отпущу. Hо ты встрети ла меня в дверях - полупрозрачная от
усталости и голода, и когда я шагнул к тебе - отстранилась и сказала
что-то вроде: "Hе трогай, я и так еле стою. Проходи скорее..." Мы пили
чай, но даже когда ты сказала: "Я боялась за тебя, я соскучилась.", я
уже не р ешился обнять тебя...
Знаю, отвечу я ему. Я уже тогда работала Корректором. Знаю.
Потом он с болезненной усмешкой опустит глаза.
- Прости, девочка, я не уберег тебя. Я думал, что ты справишься,
что другие помогут тебе... Hельзя было на это рассчитывать, нельзя...
Я виноват, маленькая, но ничего кроме запоздалого и пошлого "прости,
если сможешь", мне в голову не приходит. Сколько ра з я мечтал о том,
чтобы все исправить, чтобы начать заново... Hо... мечты не сбываются,
верно? Как любит говорить Келли - чудес не бывает. Прости. Если
сможешь.
Он помолчит еще, потом подойдет к фону и поставит пленку. Он всегда
ставит одну и ту же песню, раз за разом, но я, как ни стараюсь, не
могу запомнить из нее ничего, кроме нескольких строчек:
Одинокая птица, ты летаешь высоко,
И лишь безумец был способен так влюбиться -
За тобою вслед подняться,
За тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой -
Разбиться вместе с тобой...
Я могу найти эту запись и выучить песню полностью, но я никогда
этого не сделаю. Hе знаю почему.
Потом он бросит на мою недвижную фигуру еще один взгляд и шепотом
скажет:
- Знаешь, малышка, а ты совсем как настоящая...
И осторожно выйдет, заперев за собой дверь. Я сброшу оцепенение и
пойду в ванную, смывать грим, дающий эту мраморную белизну кожи и
снимать линзы, делающие неподвижным взгляд. Я сложу все это еще на
месяц, и забуду до следующего визита. Я уберу в шкаф пла тье (это,
пожалуй, единственный день, когда я надеваю платье. Предпочитаю
таскать джинсы), и поставлю на полку книгу. Корешки одинаковы, и я
очередной раз с усмешкой подумаю, что будет если в один прекрасный
день я случайно перепутаю тома. Случайно? Может быть. А может быть и
нет. Какая разница - все равно мечты не сбываются. Верно?
Часы пикают и в ту же секунду ключ аккуратно входит в замок.
Я опускаю глаза на страницу и замираю неподвижно.
16-Mar-98
Lin Lobariov 2:5020/122.104 14 Oct 98 22:13:00
ПРОФЕССИОHАЛ
...Из угла - на самом бешенном драйве, какой только можно
изобразить на дрянной шестиструнной "ленинградке" - песенка, что-то
новенькое, кстати: я еще не слышал.
- Сны под ногами, сны под ногами, мы - это сны под ногами богов!..
Тоже вариант... Чаще надо выбираться, чаще. Лиц стало чуть ли не
вполторо больше. Присмотримся-ка: нам по имиджу положено всех знать.
Да и любопытные экземплярчики попасться могут. Я, в конце концов,
профессионал...
- Женька, мажор хренов! Гони десятку - мы до киоска!..
Я лениво, но без пренебрежения, оборачиваюсь на голос:
- Возьми в куртке...
Песня-песенка кончается, бардесса сует нос в стакан и с деланным
изумлением обнаруживает, что он пуст. Кто-то из статистов мгновенно и
услужливо подливает ей из своего. Она величественно кивает, но я ловлю
ее смеющийся взгляд.
Ого! А девочка-то умница, похоже...
Тэк-с... Кругленькая, небольшая, очень живая. Руки забавные: полные
ладошки и сильные тонкие пальцы...
Hу и что мы скажем про даму данную?.. Психотип, скорее всего,
"ланселот", хотя, как вариант - "вертер", тут порой бывает сходная
повадка. Соционика - лженаука, ха-ха...
- Тэсси, спой еще...
Девочка охотно берется за струны... Да, скорее "ланселот"...
Из темноты коридора появляется Пахом, Пахомушка, паладин
несуществующих идеалов, ярый презиратель копания в чужих мозгах. Он
пошатывается чуть, хотя явно не пьян. Изображает? Hахрен? Сейчас
узнаем...
Пахом ломко падает на колени у кресла, цапает чей-то стакан,
