разбойничье логово на старом сеновале, где Лассе спасался от Ульрика.
Предводителем был, разумеется, Лассе. Он сказал, что он Робин Гуд. Боссе был
его помощником, его звали Ринальдо Ринальди. Лассе сказал, что мы должны
грабить богатых и отдавать награбленное бедным. Мы задумались, но оказалось,
что мы не знаем ни одного богатого. Бедных мы тоже не знали, разве что
Кристин.
По приказанию Лассе мы по очереди влезали на сосну, которая росла рядом
с сеновалом, и следили, чтобы к острову не подошел вражеский флот. Чтобы
влезть на сосну, сперва надо было забраться на дырявую крышу сеновала. Сосна
была такая высоченная, что мы с Бриттой и Анной не решались залезть на самую
верхушку. А Лассе, Боссе и Улле ничего не боялись.
Но даже с самой вершины сосны не было видно никакого вражеского флота.
Когда подошло время обеда, Лассе приказал нам с Анной переплыть на
материк и награбить еды.
- Помните, грабить можно только богатых! - сказал он на прощание, и мы
поплыли.
Но мы так и не знали, кого же нам грабить. Поэтому я пошла к маме и
попросила разрешения награбить в кладовке разной еды, так как мы с Лассе и
Боссе к обеду не вернемся. Мама, конечно, разрешила. Я взяла, ветчины,
колбасы и вареной картошки. И много бутербродов с сыром. А мама дала мне
горячих плюшек и большую бутылку молока.
Я побежала к Анне. Она тоже набрала полную корзину еды.
Когда мы вернулись в разбойничье логово и выложили свою добычу, Лассе
похвалил нас.
- Прекрасно! - сказал он. - Надеюсь, вам пришлось грабить с опасностью
для жизни?
Мы с Анной не были уверены, что нашей жизни угрожала опасность, но на
всякий случай сказали, что небольшая опасность нам, конечно, угрожала.
- Прекрасно! - повторил Лассе.
Мы разложили еду на плоском камне и ели, лежа на животах. В разгар пира
Боссе сказал:
- Эй, Робин Гуд! Ты же говорил, что мы должны все отдавать бедным, а
сам только набиваешь себе брюхо!
- А я и есть бедный! - ответил Лассе, беря еще кусок ветчины.
Бутылка с молоком ходила по кругу, и каждый пил сколько хотел.
День выдался на славу. Мы много купались, лазили по деревьям и воевали,
разделившись на две шайки. Мы с Анной и Бриттой были в одной шайке, а
мальчишки - в другой. Наша шайка заняла сеновал и охраняла его от мальчишек.
Бритта стояла на страже в дверях. Анна выглядывала в окно. А мой
наблюдательный пост был на дырявой крыше. Но мне было трудно долго сидеть на
крыше, я спустилась вниз и заняла пост рядом с Анной. Мальчишки, конечно,
воспользовались этим, залезли по задней стене сеновала на крышу и оттуда
спрыгнули вниз. Они взяли нас в плен и хотели расстрелять, но не успели.
Лассе крикнул:
- Вражеский флот подходит к берегу!
Это был Оскар, которого мама послала за нами на остров. Он сказал, что
уже девять часов, и спросил, неужели мы такие глупые, что сами не знаем,
когда нужно возвращаться домой.
- Неужели вам даже есть не захотелось? - сердито спросил он.
И мы почувствовали, что нам действительно хочется есть. Папа и мама уже
давно поужинали, но нас в кухне ждали молоко, бутерброды и яйца.
Иванов день
А теперь я расскажу вам, как мы праздновали день Ивана Купалы, первый
летний праздник. На лугу был установлен высокий купальский шест. Его
наряжали сообща все жители Бюллербю. Сперва мы поехали на телеге далеко в
лес и нарезали там много-много веток. Даже Черстин ездила с нами. Улле дал
ей в руки веточку, и она размахивала ею, а Улле пел старинную песню.
В золотой коляске
По дороге тряской
Едет крошка Черстин.
Держит кнутик золотой,
Всем кивает головой
Наша крошка Черстин.
Вообще-то пели мы все, каждый свое. Агда пела такую песню.
Настало лето,
Сверкает солнце
И пахнут цветы на лугу!
А Лассе пел так:
Настало лето,
Сверкает солнце
И пахнет навоз на лугу!
И он был прав. На лугу в самом деле пахло навозом, но ведь петь об этом
не обязательно.
Потом мы с Бриттой, Анной и Агдой наломали сирени, что растет за нашим
дровяным сараем, и отнесли ее на луг. Там уже был приготовлен шест. Мы
обвили его ветками и повесили на него два больших венка сирени.
Шест установили на лугу, и вечером все танцевали вокруг него. Дядя Эрик
замечательно играет на гармошке. Он играл разные танцы, а мы танцевали. Все,
кроме дедушки и Черстин. Дедушка сидел на стуле и слушал музыку. Сперва он
держал Черстин на коленях, но она дергала его за бороду, и потому дядя Нильс
посадил ее к себе на плечи и стал танцевать вместе с ней. А дедушка не мог
танцевать, но мне показалось, что он не очень огорчился из-за этого. Он
только сказал:
- О-хо-хо! А ведь когда-то и я танцевал вокруг купальского шеста!
А после танцев мы играли в горелки и разные другие игры. Нам очень
нравится играть вместе с папами и мамами, но они играют с нами только в
Иванов день.
В этот вечер нам разрешили лечь спать попозже. Агда сказала, что перед
сном надо девять раз перелезть через изгородь и положить себе под подушку
девять разных цветков, и тогда тебе приснится жених.
Нам с Бриттой и Анной очень захотелось увидеть во сне женихов, хотя мы
и так уже знали, кто за кого выйдет замуж. Я должна была выйти замуж за
Улле, а Бритта с Анной за Лассе и Боссе.
- Ты хочешь лазить через изгородь? - спросил Лассе у Бритты. - Лазай
себе на здоровье, но предупреждаю, я на тебе не женюсь, даже если ты увидишь
меня во сне. Я не верю в приметы!
- Надеюсь, что я им не приснюсь! - сказал Боссе.
- Я тоже, - сказал Улле.
Вот дураки, не хотят жениться на нас!
Агда предупредила, что лазить через изгородь надо молча, нельзя ни
смеяться, ни разговаривать.
- Тогда Лизи лучше сразу лечь спать! - сказал Лассе.
- Это еще почему? - возмутилась я.
- Потому что дольше двух минут ты молчала, только когда болела свинкой.
А за две минуты девять раз через изгородь не перелезть.
Мы махнули на мальчишек рукой и полезли через изгородь.
Сразу за изгородью начинается густой лес. Ночью в лесу всегда
таинственно, даже если эта ночь совсем светлая. И тихо, потому что птицы уже
спят. И сладко пахнет деревьями и цветами. Мы в первый же раз, как
перелезли, собрали по девять разных цветочков.
Вы, наверно, замечали, что смеяться больше всего хочется, когда нельзя.
Нам стало смешно, как только мы влезли на изгородь. А мальчишки еще и
нарочно смешили нас.
- Анна, смотри, вляпаешься в навоз! - сказал Боссе.
- Откуда тут... - начала Анна и вспомнила, что говорить тоже нельзя.
Мы тихонько захихикали, а мальчишки засмеялись во все горло.
- Ха-ха-ха! Нам можно смеяться, а вам нельзя! - сказал Лассе. - А то
ваше гадание не будет считаться!
Мы захихикали сильнее. Мальчишки бегали вокруг и щекотали нас, что
рассмешить еще пуще.
- Убе-либу-бели-мук! - крикнул Лассе.
Тут уж мы не выдержали, хотя это было ни капли не смешно. Я сунула в
рот носовой платок, но смех вырвался из меня тонким писком. И самое
удивительное, что нам расхотелось смеяться, как только мы в последний раз
перелезли через изгородь. Мы очень рассердились на мальчишек, что они
испортили нам гадание.
Однако цветы под подушку я все-таки положила. Там были лютик,
незабудка, подмаренник, колокольчик, ромашка, камнеломка, солнцецвет и еще
два цветочка, названия которых я не знаю. Но никакой жених мне не приснился.
Наверно, потому что мальчишки нас рассмешили.
А замуж за Улле я все равно выйду!
Мы с Анной решаем стать нянями... Но это еще не точно
Однажды пастор из Большой деревни устроил праздник в честь своего дня
рождения и пригласил на него всех жителей Бюллербю. Кроме детей, конечно.
Только взрослых. И дедушку. Тетя Лизи очень расстроилась. Она думала, что не
сможет поехать из-за Черстин. Ведь Черстин всего полтора года, и ее еще
нельзя оставлять одну. Но мы с Анной сказали, что охотно понянчим Черстин,
потому что решили стать нянями, и чем раньше мы начнем упражняться, тем
лучше.
- А вам обязательно упражняться на моей сестре? - недовольно спросил
Улле.
Он и сам был бы не прочь понянчиться с Черстин, но ему в тот день
предстояло доить коров и кормить кур и свиней.
Тетя Лизи, конечно, обрадовалась, а мы еще больше. Я ущипнула Анну за
руку и сказала:
- Как хорошо, правда?
А Анна ущипнула меня и сказала:
- Скорей бы они уехали!
Но взрослые копаются очень долго, когда надо ехать в гости. Все, кроме
дедушки. Дедушка был готов уже в шесть утра, хотя они собирались выехать не
раньше десяти. Дедушка надел свой черный костюм и красивую рубашку. И как
только дядя Эрик запряг лошадь, дедушка сел в коляску, хотя тетя Грета еще
надевала свое самое нарядное платье.
- Дедушка, ты любишь ездить в гости? - спросила Анна.
Дедушка ответил, что любит, но мне показалось, что не очень, так как он
вздохнул и добавил:
- О-хо-хо! Что-то уж очень часто приходится ездить в гости!
Тогда дядя Эрик сказал, что последний раз дедушка ездил в гости пять
лет тому назад, ему грех жаловаться.
Наконец папа, дядя Эрик и дядя Нильс тронули лошадей и взрослые уехали.
Тетя Лизи сказала, что чем дольше мы будем гулять с Черстин, тем лучше
она будет себя вести. В полдень мы накормим ее обедом, который надо всего
лишь разогреть, а потом уложим спать.
- Ой, как интересно! - воскликнула Анна.
- Да, - сказала я. - Я решила, что стану няней, когда вырасту, это уже
точно!
- Я тоже, - сказала Анна. - Ведь ухаживать за детьми очень просто. Если
говорить с ними спокойно и ласково, они будут тебя слушаться. Я читала в
газете.
- Само собой разумеется, что с детьми надо говорить спокойно и ласково,
- согласилась я.
- Я читала, что есть люди, которые кричат на детей. Но тогда дети
становятся непослушными, - сказала Анна.
- Кто же станет кричать на такую крошку? - сказала я и пощекотала
Черстин за пятку.
Черстин сидела на одеяле, разостланном на траве, и смеялась. Она очень
хорошенькая. У нее выпуклый лобик и голубые глазки. И уже восемь зубов -
четыре сверху и четыре снизу. Они похожи на рисовые зернышки. Говорить
Черстин еще не умеет. Она говорит только "Эй! Эй!". Но, может быть, каждый
раз это означает что-нибудь другое, мы не знаем.
У Черстин есть коляска, на которой ее катают. Анна предложила:
- Давай ее покатаем!
Я согласилась.
- Идем, моя деточка, идем, моя Черстин, - сказала Анна и стала сажать
Черстин в коляску. - Черстин поедет гулять!
Анна говорила очень спокойно и ласково, как и следует разговаривать с
маленькими детьми.
- Садись, вот так тебе будет хорошо!
Но Черстин не захотела садиться. Ей хотелось стоять, она прыгала и
говорила: "Эй! Эй!" Мы испугались, что она упадет.
- По-моему, ее надо привязать, - сказала я.
Мы взяли толстую веревку и привязали Черстин к коляске. Когда Черстин
обнаружила, что не может встать, она заревела на всю округу. Из хлева
примчался Улле.
- Что вы делаете? Зачем вы ее бьете? - закричал он.
- Ты с ума сошел! Никто ее не бьет! - сказала я. - Если хочешь знать,
мы разговариваем с ней спокойно и ласково.
- Смотрите у меня! - пригрозил Улле. - Пусть делает что хочет, тогда
она не будет плакать.
Конечно, Улле лучше знал, как надо обращаться с Черстин. Все-таки это
была его сестренка. Поэтому мы разрешили ей стоять. Я тащила коляску, а Анна
бежала рядом и поддерживала Черстин, чтобы она не упала. Так мы доехали до
канавы. Черстин увидела канаву и вылезла из коляски.
